— Вы описываете текущую ситуацию на фронте как «развивающуюся в плохом направлении». Что там происходит?

— Я сравниваю сегодняшнее положение с тем, что происходило в прошлые годы, когда мы отслеживали ситуацию главным образом на Харьковском направлении. Сегодняшнее положение похоже на лето и осень 2022 года прежде всего с точки зрения количества ракет, которые бьют по Харькову и его окрестностям. Но тогда россиян оттесняли, а сегодня теснят украинцев, а россияне приближаются к городу. На других участках фронта ситуация тоже складывается нехорошо для нас. Я говорю «для нас», потому что это борьба диктатуры со свободным обществом, и каждый, кто наблюдает за ситуацией, понимает — то, что происходит сегодня с украинцами, может завтра коснуться и нас. Например, списки «врагов России» составляются не только для Харьковской области и Украины. Все другие страны, прежде всего входившие ранее в советский блок, как наша страна, находятся в непосредственной опасности.

— Если оценивать ситуацию на фронте, то существует опасность, что Россия захватит какой-нибудь крупный украинский город?

— Я недавно был в Покровске, и если бы он пал, это было бы большой проблемой — маршруты снабжения оказались бы перерезаны. Также город является крупной базой. Если кардинальных перемен не произойдет, Покровск может быть захвачен. Но пока все выглядит неплохо — город держится дольше, чем мы ожидали. В сентябре мы проводили из города эвакуацию, и счет у нас шел на недели, но на дворе уже декабрь, а Покровск держится. Так что определенная надежда есть.

— Что позволяет россиянам продвигаться вперед? Численное превосходство в солдатах и технике?

— Существует огромное численное превосходство, а главное, россияне вообще не считаются с потерями. Военные разных украинских подразделений, которым мы помогаем, описывают ситуацию так: российские солдаты идут в атаку на мотоциклах или даже на своих двоих, практически без оружия, с помощью чего выявляют огневые позиции украинцев, а соединения из более опытных солдат наступают уже в следующей фазе. Это, конечно, приводит к огромным потерям с российской стороны — от тысячи до двух тысяч человек в день, что совершенно невероятные потери, в том числе и в сравнении с предыдущими военными конфликтами. Но благодаря этому россиянам удается продвигать вперед линию фронта.

— Неужели российское общество безразлично относится к тому, что они приобретают незначительные территории путем таких огромных человеческих потерь?

— Как ни удивительно, но, кажется, им все равно. Генерал Залужный ожидал, что при таких потерях, которые сегодня стали еще больше, чем в тот момент, когда он это говорил, в российском обществе произойдут сдвиги. Однако, как оказалось, российское общество — это не советское, реагировавшее на потери в Афганистане. Сейчас мы никаких общественных сдвигов не видим. Годы, что Путин находится у власти, режим использовал для установления над обществом полного контроля. Сегодня российское общество обрабатывается не только с помощью пропаганды, но и культивированием девиантных структур, которые обладают большим влиянием, прежде всего в армии. Мы наблюдаем это в использовании криминальных элементов и различных организованных преступных группировок, в том числе тех, которые действовали еще в Чехословакии, — например, Солнцевской ОПГ. Сегодня ее шеф Сергей Михайлов является советником президента «Федерации ветеранов специальной военной операции» и сам участвует в финансировании СВО. И этот список я могу продолжить. Сейчас в войну вовлечены все криминальные группировки, идет ли речь о поставках людей на фронт или координировании коррупционных сетей в Западной Европе.

— Почему криминальные авторитеты этим занимаются?

— Я сам долго задавал себе этот вопрос и, думаю, сегодня знаю ответ. Некогда я работал в Санкт-Петербургском центре девиантологии, где мы исследовали эти девиантные структуры и то, как государство культивирует их с целью использования в собственных интересах, «воспитывает» их и ими руководит. Я не понимал зачем, но в 2009 году профессор Яков Гилинский объяснил: «Они готовят их как резерв для борьбы с „оранжевыми революциями“». То, что происходит сегодня, — это не «оранжевая революция», а третья мировая война, и эти группы являются интегрированными составляющими армии. И речь сейчас идет о том, до какой степени военное подразделение, оккупирующее ту или иную территорию, находится под влиянием этих девиантных структур. Там, где преступники командуют подразделениями, происходят масштабные репрессии, чаще совершаются военные преступления, гражданское население подвергается пыткам и т. д., а где командование обычное, ситуация не настолько ужасна. Здесь я бы сравнил Изюм, где положение было просто катастрофическим, с расположенным неподалеку городком Боровое, где оккупацию можно было пережить. Некоторые российские военные даже извинялись перед местными жителями — мол, они не виноваты в том, что у них «дебильные власти».

— Есть доказательства, подтверждающие, что криминальные элементы, или девиантные структуры, как вы их называете, действительно вовлечены в военные действия?

— Если речь идет о верхушке пирамиды и руководящих структурах, то Сергей Михайлов хвастается этим на своих страницах в соцсетях, публикует фотографии документов и наград, полученных за поддержку «специальной военной операции». Что касается рядовых, участвующих в войне и совершающих преступления на территории Украины, то имена некоторых тоже известны, поскольку они были освобождены за то, что пошли служить. Раньше действовало правило (сегодня это уже не так), что после шести месяцев службы в армии их отпускали с помилованием и они возвращались домой. При этом некоторые из них были осуждены за насилие над детьми и даже за каннибализм.

— И все же откуда вы получаете документальные подтверждения присутствия в российской армии криминальных структур? Ведь у вас нет доступа к российским документам и архивам.

— В архивах такие сведения зачастую и не хранятся. По нашему опыту могу сказать, что важнейшим источником информации являются свидетельства жителей деоккупированных территорий — это Изюм, Боровая, Херсон и так далее. Мы будем заниматься этим и в будущем, поскольку твердо верим, что территории Украины и в дальнейшем будут освобождаться, а там останутся люди, пережившие оккупацию. В Изюме у жителей не было даже доступа в интернет, то есть на них ничего не могло повлиять извне, и они действительно описывали именно то, что видели своими глазами: видели репрессии, видели не только части российской армии, но и ФСБ и спецслужбы так называемых ДНР и ЛНР. Сразу после 10 сентября [день деоккупации Изюма в 2022 г. — Примеч. ред.] они свидетельствовали, что часть жертв была захоронена в неизвестном месте у выезда из Изюма, которое приблизительно показали. Потом там нашли массовые захоронения и могилы, которые российские солдаты выдавали за расширение существовавшего там кладбища. Там было найдено 449 тел, в эксгумации которых мы участвовали. Вскрытие и осмотр трупов также дали множество доказательств о репрессиях, происходивших в Изюме. Некоторые были брошены за решетку, другим удалось через российские блок-посты бежать из города. Все это позволило нам составить общую картину оккупации.

— На основании собранных материалов, доказательств, фотографий, свидетельств вы можете обрисовать, как ведут себя россияне на оккупированных территориях Украины?

— Это просто катастрофическая картина. Должен сказать, что Изюм превзошел наши самые худшие предположения. Подтвердилось то, что ранее публиковала военная разведка Украины. Ее глава генерал Буданов описывал, как россияне, готовясь к вторжению, составляли списки «враждебных лиц», какие существовали инструкции по созданию массовых захоронений. Все это нам свидетели из Изюма подтвердили сразу же после 10 сентября, когда у нас появилась возможность с ними поговорить. Это все то, что нам было известно по советской оккупации: репрессии в отношении гражданского населения. В первой фазе оккупации они преследовали конкретных людей — «работали» по спискам, в которых значится целый ряд наших коллег, я недавно опубликовал об этом статью. Там значатся наши коллеги из Харькова. Но поскольку Харьков не был оккупирован, им удалось выжить.

— По какому принципу составляются эти списки?

— Туда попадают те, кто может представлять проблему для оккупационной администрации. То есть это люди, обладающие каким-то влиянием в обществе, имеющие какой-то специфический опыт. Если брать в целом, это все активные свободомыслящие жители, например, возглавляющие НКО, люди, к чьему мнению прислушиваются. Это журналисты, члены неправительственных организаций. Например, в Харькове в таком списке значилась наша коллега Наталия Зубарь, которая возглавляет центр «Майдан Мониторинг». Еще во время осады Харькова кто-то проник в их офис и что-то там искал. В другой их офис кто-то бросил гранату. В список попадают участники АТО, военные командиры, люди с воинским опытом, украинские патриоты.

— Как россияне составляли подобные списки «враждебных лиц»? У них есть для этого какие-то специалисты? Или имена им сообщали коллаборационисты?

— Это комбинация того и другого. Во-первых, это, как правило, известные люди. Члены нашей организации попали в такой список, который ведется на одном из телеграм-каналов. Наталья Зубарь и другой наш коллега, Артем Фесун, были внесены в списки, составленные, вероятно, еще в России. Потом появились и списки «врагов ДНР и ЛНР». Возможно, эти списки существуют и сегодня, но тогда они публиковались в интернете и в разных телеграм-каналах. Причем в таком списке приводится не только имя и фамилия человека, а все сведения о нем: номер телефона, адрес и так далее. Так что подобные списки могут использовать и коллаборационисты, которые хотят принять участие в так называемой СВО.

— Вы считаете, что преступления, которые совершают россияне на оккупированных территориях, это спланированные акции или они могут происходить в результате хаоса?

— Происходит и то, и другое. Если говорить о списках, то они составлялись заранее, и тут россияне были очень хорошо подготовлены — в духе ЧК. Разумеется, в ходе военных действий случались различные эксцессы. Плюс действовали и местные коллаборационисты. Один свидетель из Изюма нам рассказывал, что был схвачен с помощью местного коллаборациониста. Возможно, он изначально и не был в российских списках, но этот местный сказал: «Вам нужно заняться этим человеком, который живет по такому-то адресу». И он отвел ФСБшника к тому домой, где человека арестовали, и он находился за решеткой до 9 сентября, когда кто-то открыл его камеру, а 10 сентября Изюм был деоккупирован. Но можно с уверенностью констатировать, что подобные операции готовились заранее.