Современная российская пропаганда активно использует старые антиэмигрантские и антиоппозиционные нарративы, уходящие корнями в большевистскую эпоху. Опасность этих нарративов не просто в том, что они активно применяются властями, но еще и в том, что они основаны на глубоко укоренившихся культурных и психологических концептах, к которым апеллирует власть, чтобы манипулировать массовым сознанием и поддерживать свой контроль.

С самого своего основания советская власть стремилась нейтрализовать любое инакомыслие и сопротивление как внутри страны, так и за ее пределами. Один из первых масштабных проектов дезинформации, направленных на дискредитацию эмигрантов, был известен как «Операция Трест». В 1920-е гг. ОГПУ провело хитроумную операцию, которая убедила многих белоэмигрантов, что в Советском Союзе существует мощное подпольное движение против большевиков. В результате были обмануты десятки видных эмигрантов, которые в конечном итоге оказались в советских тюрьмах или были казнены.

Советская пропаганда стремилась не только подорвать авторитет эмиграции как потенциального источника сопротивления, но и сформировать у населения негативное отношение к оппозиции. Это достигалось посредством создания ложных образов и распространения нарративов, которые представляют критику власти как угрозу всему российскому обществу.

Именно большевистская пропаганда заложила основу, на которой и сегодня строятся стратегии воздействия на общественное мнение. Рассмотрим, как именно работают некоторые из этих нарративов, опираясь на социологические и психологические концепции и подходы, чтобы объяснить их устойчивость и влияние на людей.

«Режимы приходят и уходят, а Россия вечна»

Первый нарратив, выраженный фразой «Режимы приходят и уходят, а Россия вечна», опирается на представление об особом историческом пути, сакральной сущности России, где критика власти воспринимается как нападение на саму идентичность идеократической нации. Этот нарратив работает через механизм «коллективного сознания», описанного Эмилем Дюркгеймом.

Дюркгейм утверждал, что общество формирует систему общих представлений и ценностей, которые определяют его сплоченность. В российской версии такой сакрализации подвергается не только культура, но и сама государственность, что приводит к отождествлению понятий «государство», «народ» и «страна».

Это позволяет власти представлять любое инакомыслие как угрозу всему обществу. Такой подход исторически закрывает для населения возможность различать интересы власти и общественные интересы. По Пьеру Бурдье, пропаганда искажает восприятие реальности через язык, объединяя понятия «государство» и «общество», что придает государству мистическую незыблемость. В результате критика государственных институтов, даже если она исходит из демократических принципов, воспринимается как нечто враждебное и разрушительное для народа.

Чтобы сломить эту искусственную связь, гражданскому обществу важно строить систему ценностей, альтернативную нарративу о сакральной сущности России как мессианского и непрерывного государства. Эта система может быть основана, в частности, на региональных, локальных и этнических и субэтнических идентичностях. Культурное разнообразие — это естественный способ противостоять централизованному и монотонному нарративу.

Противники режима в предложении образа будущего не должны быть ограничены рамкой «альтернативной России», а могли бы задуматься об альтернативе собственно России. Создание и продвижение локальных историй и традиций помогает людям осознавать свою субъектность и идентичность, чувство принадлежности и единства со своим ближним поверх довлеющего общегосударственного начала. Важно подчеркивать, что каждая культура и сообщество имеют свое уникальное значение и право на самоопределение и что локальные интересы имеют приоритет над интересами правителей Москвы.

«Изменения могут произойти только изнутри»

Нарратив о том, что «изменения могут произойти только изнутри», коренится в социологических дебатах об эндогенных и экзогенных факторах в изменении общества. Позиция ОГПУ против активных мероприятий белой эмиграции в 1920-х гг. напоминает об этом: обесценивая внешнее влияние и изолируя страну от глобального контекста, советское руководство стремилось сохранить контроль над нарративом.

Здесь очевидна социологическая теория динамики «своих против чужих». Рисуя иностранных союзников как потенциальные угрозы, режим укрепляет свою внутреннюю базу. Однако, как показала история, альянсы и внешние акторы могут быть крайне ценными для положительных общественных преобразований. И все-таки даже сегодня многие ведущие фигуры российской оппозиции возлагают чрезмерные надежды на раскол элиты и отвергают солидарность с народами Польши и стран Балтии, правительства которых не питают иллюзий и вводят самые жесткие санкции против России, зная, на что способна пойти эта страна.

Для противодействия этому нарративу российскому гражданскому обществу важно развивать международные связи на всех уровнях, подчеркивая примеры успеха и интеграции эмигрантов, чтобы разрушить миф о вредности внешних влияний. Создание международных коалиций и сотрудничество с глобальными НПО могут стать основой для транснациональной поддержки, повышая значимость демократических инициатив. Необходимо также подчеркивать глубокую связь с Европой настоящей русской культуры и традиций, что сейчас активно заменяется фальшивым казенным субстратом.

«В системе есть свои люди»

Этот нарратив является классическим примером «стратегии надежды» в пропаганде — веры в потенциальных союзников внутри репрессивной системы. С социополитической точки зрения это напоминает о теории культурной гегемонии Грамши, согласно которой правящий класс сохраняет доминирование, создавая иллюзию общих интересов. Поддерживая идею, что агенты изменений существуют внутри системы, этот нарратив успокаивает сопротивление и побуждает к пассивному ожиданию «подходящего времени».

Однако полагаться только на внутренние расколы — рискованная стратегия, поскольку это может привести к длительному бездействию и фатализму в обществе. Классическая социологическая теория Вебера о бюрократии описывала эффективность, четкие иерархии и решения, основанные на правилах. Но административная система постсоветской России развилась на основе отношений власти и собственности, личной лояльности и, таким образом, отрицательной селекции — элементов, противоречащих идеалам Вебера. Механизмы выживания в этой системе не только иерархичны, но и глубоко укоренены в сложных властных динамиках, несовместимых с принципами современной демократии. Более того, нынешняя война сделала российскую бюрократию соучастником военных преступлений, и степень вины каждого отдельного бюрократа еще предстоит оценить.

Преодоление этой иллюзии требует поддержки независимого и активного гражданского общества, способного развивать сети независимых экспертов, юристов и активистов, которые помогут обществу осознать реальное положение дел в стране.

Важно подчеркнуть, что настоящие, фундаментальные перемены, а не как в 1991 году, возможны не за счет внутрисистемных расколов (хотя они и могут стать триггером), а благодаря активному влиянию как извне, так и от гражданских и демократических сил внутри страны, объединенных горизонтальными связями.

«Везде все одинаково»

«Ошибочный универсализм»: современный российский нарратив о том, что «все везде одинаково», затрагивает то, что социологи называют «ложной эквивалентностью», когда различные социальные явления ошибочно представляются сопоставимыми. Это резко отличается от советского подхода, противопоставлявшего «прогрессивный советский строй» «несправедливому Западу». Например, приравнивая цензуру в России к «культуре отмены» в Америке, такой подход не только лишает происходящее нюансов и контекста, но и поддерживает когнитивный диссонанс.

Подобные нарративы можно проследить до концепции коллективного сознания Дюркгейма, согласно которой общество делится и закрепляет определенные убеждения. Для многих россиян приравнивание их опыта к западному — это не просто вопрос дезинформации, оно может быть механизмом, позволяющим вписать свою страну в рамки мировых норм.

Социолингвистические теории Бурдье указывают на то, как язык формирует наше мировоззрение. В российском контексте одни и те же термины могут использоваться для описания совершенно разных социально-политических явлений, что скрывает более глубокие структурные различия. Привлекательность подобных нарративов для многих россиян, в том числе либералов, коренится в психологическом желании достичь паритета, видеть развитие своей страны параллельным мировым тенденциям.

Гражданскому обществу и независимым медиа необходимо активно разоблачать этот нарратив через распространение объективных сравнений и аналитики, которая покажет реальные различия между демократическими стандартами и авторитарной моделью России. Признание этих различий и акцент на уникальных чертах авторитаризма в России важны для разрушения великодержавной иллюзии и мобилизации людей на реальные изменения.

Заключение

Современная российская пропаганда, сохранившая антиэмигрантские и антидемократические элементы, активно использует наследие советской дезинформации, чтобы контролировать общество и подавлять оппозицию. Устойчивость этих нарративов обеспечивается их психологической и социокультурной основой, но для их преодоления российскому гражданскому обществу необходимо развивать альтернативные идентичности и поддерживать международные связи. Такой комплексный подход, основанный на критическом осмыслении действительности, позволит преодолеть советско-имперское идеологическое наследие и создать условия для демократических перемен.