«Где бы ни ступала нога советского солдата в XX веке, как грибы после дождя вырастали статуи и всевозможные памятники этому интеллектуалу прежних времен, восставшему против русского самодержавия и погибшему на дуэли при странных обстоятельствах. Фактически он стал пограничным камнем, которым русский империализм и колониализм разграничивали сферы своего влияния», — так характеризует роль Пушкина современный чешский историк Петр Главачек.

«В Харькове Пушкина уничтожила русская авиабомба», — говорит, комментируя сегодняшний «Пушкинопад» в Украине, историк Игорь Соломадин, которому пришлось из родного города уехать в Чехию.

В Праге первый и единственный памятник Пушкину был открыт 6 июня 2014 года, в 215-ю годовщину со дня рождения поэта. Установки бюста на площади Пушкина добилась российская сторона и чешские пророссийские организации. Проект обошелся в миллион крон, бюст был отлит в подмосковном Жуковском. Появление Пушкина в чешской столице финансировали Лукойл, Росатом, ČKD Asset, Сбербанк и Санкт-Петербург.

61 % опрошенных жителей района Прага 6 заявили, что не считают установку памятника «приемлемой». Многие в Чехии негодовали: памятник открывают после того, как Россия захватила Крым и развязала бои на Донбассе. Тем не менее и в 2025 году бюст остается на прежнем месте, в то время как находившийся неподалеку памятник маршалу Ивану Коневу пять лет назад был демонтирован и вывезен на склад.

В отличие от советского военачальника, Александр Пушкин, конечно, в Праге никогда не был. Будучи «невыездным», поэт с грустью провожал друзей, отправлявшихся в Европу, до пристани в Кронштадте. Обращаясь к приятелю Николаю Киселеву, он писал:

Ищи в чужом краю здоровья и свободы,

Но север забывать грешно.

Так слушай: поспешай карсбадские пить воды,

Чтоб с нами снова пить вино.

Однако сегодня чаще вспоминают другие произведения поэта. «Напыщенное обожание Пушкина присутствует и в современной России, а мы в Чехии стараемся тактично не замечать, что его литературное творчество выражает имперские и колониальные желания России, что также включает экзотизацию завоеванных стран и народов. Упомянем хотя бы поэмы „Кавказский пленник“ (1821) и „Бахчисарайский фонтан“ (1823), связанные с Кавказом и Крымом», —  говорит Петр Главачек.

За те два века, которые Пушкин присутствует в чешской культуре, отношение к нему менялось от обожания до неприятия. При этом творчество поэта всегда оставалось объектом внимания и изучения, определенным ферментом, воздействовавшим как на чешскую литературу, так и на восприятие России.

 

«Драматизм и подводные камни»

В XIX веке в Пушкине искали опору деятели чешского национального возрождения, в ХХ веке его переводили лучшие поэты. В 1968-м пушкинские стихи чехи читали советским солдатам, въехавшим в Прагу на танках, пытаясь убедить их, что «народ Пушкина не может быть оккупантом». Старшее поколение вспоминает, как в детстве им приходилось заучивать в оригинале «Письмо Татьяны» на уроках русского, который был в ЧССР обязательным предметом и единственным преподававшимся в школе иностранным языком.

«Взаимоотношения зарубежных славянских культур с пушкинским творчеством сложно назвать гладкими, безмятежно-идиллическими. В них был свой драматизм и подводные камни. Их создавали и внешние, и внутренние причины: взаимоотношения славянских государств или государственных образований, где жили славяне, с Россией, сначала с царской, потом с советской; асинхронность культурного развития народов, разный уровень художественного сознания воспринимаемой и воспринимающей стороны», — писала в 2000 году российская богемистка Лидия Будагова.

Известно, что при жизни поэта его произведения были переведены на двенадцать иностранных языков, одним из которых оказался чешский.

Впервые имя Александра Пушкина появилось в журнале «Чехослав» в 1821 году — будущему русскому классику тогда исполнилось всего двадцать два года. Павел Йозеф Шафаржик включил имя поэта в «Историю славянских литератур», составленную в 1826 году. Первым произведением Пушкина, вышедшим на чешском языке, стала поэма «Цыганы» — в 1831 году ее перевел, причем прозой, деятель национального возрождения Ян Славомир Томичек. С 1833 по 1837 год в «Журнале чешского музея» было опубликовано несколько стихотворений в переводе выдающегося филолога Франтишека Челаковского. В 1835 году журнал «Кветы» напечатал отрывки из «Бориса Годунова».

Сегодня эти первые попытки переводов выглядят несовершенными и порой наивными, однако благодаря им имя Пушкина все прочнее входило в чешскую культуру. Произведения поэта появляются в чешской печати и после его смерти, правда, зачастую в переводах с немецкого — книги из Российской империи с трудом проникали в Австро-Венгрию. В 1849 году знаменитый журналист Карел Гавличек Боровский публикует в своей газете «Народни новины» стихотворение «Клеветникам России», вероятно, в собственном переводе.

Не следует забывать, что за границей Пушкин долго был известен прежде всего как автор стихотворных произведений — чехи видели в нем поэта-романтика, продолжателя Байрона. Однако еще в середине ХIX века чешский читатель мог уже прочесть и «Барышню-крестьянку», и «Метель», а к 1860 году были переведены не только все пушкинские поэмы, но и значительная часть прозы.

Пушкинскую лирику переводила выдающаяся чешская писательница Элишка Красногорская.

 

«Онегина» перевел католический священник

Пропаганде творчества Пушкина в Чехии посвятил свою жизнь католический священник и педагог Вацлав Ченек Бендл (1832—1870), публиковавшийся под псевдонимом Страницкий. Перу Вацлава Бендла принадлежит перевод «Евгения Онегина», «Бахчисарайского фонтана» и некоторых стихотворений.

Интересно, что Бендл прожил ровно столько же, сколько и русский поэт, скончавшись в возрасте 37 лет и восьми месяцев, — совпадение оказалось полным вплоть до дня, хотя священнослужитель, конечно, не погиб на дуэли, а умер от болезни.

Популяризации творчества Пушкина способствовал и П. И. Чайковский, неоднократно бывавший в Праге, где его буквально носили на руках. 6 декабря 1888 года премьерой оперы «Евгений Онегин» в Национальном театре в Праге дирижировал сам композитор. Произведение было поставлено в переводе Марии Червинковой-Ригровой, а партию Онегина исполнил Богумил Бенони.

Благодаря романсу Сергея Рахманинова в Чехии популярно стихотворение Пушкина «Не пой, красавица, при мне…» На чешский язык его перевела Гана Варбова:

 

Nezpívej, nech těch písní, nech,

má krásko. Z jejich smutné něhy

gruzínských nocí vane dech

a hledám znovu dálné břehy.

 

Svou divostí mě oslepí,

vzpomínka zas mi hlavou bleskne.

Vidím noc, měsíc nad stepí,

pobledlou dívku, oči teskné.

 

Ten přelud jsem v tvém objetí

už zapomněl. Však písně tvoje

jej probouzejí v paměti

a zas jsem plný nepokoje.

 

Nezpívej, nech těch písní, nech,

má krásko. Z jejich smutné něhy

gruzínských nocí vane dech

a hledám znovu dálné břehy.

 

На рубеже XIX—ХХ вв. переводом «Онегина» занимался профессор и журналист Вацлав Алоис Юнг. Интересно, что над текстом Юнг работал в США, где с 1881-го по 1910 год служил журналистом и казначеем Национального банка.

 

Пушкин в контексте чешского авангарда

Пушкина, в отличие от Маяковского и Хлебникова, сложно назвать кумиром чешских авангардистов. «Имя Пушкина упоминается в программных статьях чешского поэтизма, громко заявившего о себе как о разновидности европейского художественного авангарда в начале 1920-х годов, очень редко. А если и упоминается, то символизируя старую отжившую культуру. Он остается в поле зрения чешских авангардистов, но лишь как музейный экспонат, а не как действующее лицо культуры ХХ века, чей опыт мог бы пригодиться современности», — считает Лидия Будагова.

Теоретик чешского авангарда Карел Тейге в 1927 году писал, что русские футуристы в лице Маяковского, Асеева, Мариенгофа и других «восстали против романтического словаря Пушкина», что отсылает к лозунгу «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности».

Однако постепенно восприятие русского классика менялось.

Левакам-авангардистам — Витезславу Незвалу, Ярославу Сейферту, Константину Бему — о Пушкине рассказывал служивший тогда в Праге в советском торгпредстве лингвист Роман Якобсон. Он стал членом авангардистского объединения «Деветсил» и сооснователем Пражского лингвистического кружка, где анализировал поэтический язык Пушкина.

«Глубоко проникая в мир пушкинской поэтики, показывая с ее помощью некие общие закономерности развития искусства, он приобщал к нему носителей „нового поэтического сознания“. Проигрывая во власти над их умами французским прóклятым поэтам, а также Г. Аполлинеру, А. Бретону, Пушкин все больше начал занимать их умы», — отмечает Лидия Будагова.

Стихи Пушкина использовались как материал для сравнительного анализа в знаменитой статье Романа Якобсона 1926 года «О чешском стихе преимущественного в сопоставлении с русским», что потом было продолжено в работе выдающегося чешского литературоведа и лингвиста Яна Мукаржовского.

Это принесло свои плоды — Пушкин все больше укоренялся в подсознании чешских поэтов, родившихся в начале ХХ века. Так, в 1930 году Витезслав Незвал публикует поэму «Ян в печали» и в комментарии к ней пишет: «Впечатления, роившиеся во мне под именем Евгения Онегина, оживить которые я вряд ли смог бы, читая поэму Пушкина (она утратила, как и все другое, свою волшебную силу), эти впечатления настойчиво требовали выхода. Так возник „Ян в печали“, „лиро-эпическая поэма“, написанная строфами».

Незвал переводил лирику русского поэта для статьи Якобсона «Раскованный Пушкин» 1937 года. В частности, чешский авангардист перевел по подстрочникам Якобсона стихотворение «В. Л. Давыдову», фрагмент «Гавриилиады» и «Домик в Коломне».

«Кое-что терялось из пушкинских перепадов между высоким и низким, между „девой томной“ и „мяуканьем котов“, хотя некоторые подобные диссонансы Незвал воплотил мастерски», — считает Лидия Будагова.

 

Бывало мать давным-давно храпела,

А дочка — на луну еще смотрела.

 

Když matka chrápávala, hlavu věsíc,

tu dcera ještě prohlížela měsíc.

 

В 1925 году в составе делегации Общества по сближению с советской Россией Ярослав Сейферт, Карел Тейге и Йозеф Гора побывали в Москве и Ленинграде. Впечатления от большевистской России Сейферт передаст в сборнике «Соловей поет плохо», в котором скажет о «кровавом оскале Кремлевской стены». В 1937 году на репрессии в Советском Союзе будущий нобелевский лауреат откликнется стихотворением «Памятник Пушкину в Москве».

 

Раньше на казнь вели к виселице,

сегодня все проще — пулю в затылок.

 

Металл, из которого отлит монумент, автор соединит с окружающими памятник цепями, сковывающими «певца свободы». Цепи превращаются в кандалы — символ истории России.

 

Почему не восславить

мертвого —

уже сто лет

как он тихо спит под землей.

 

Свобода! Это слово

больше не в моде,

свободу сейчас

уже не носят.

 

Разумеется, с Пушкиным интеллектуалов межвоенной Чехословакии знакомили и русские эмигранты, приехавшие в страну благодаря Русской акции помощи, объявленной президентом Т. Г. Масариком. Среди беженцев были выдающиеся литературоведы, в том числе киевлянин Альфред Бем, ставший преподавателем Карлова университета. Одной из миссий русской эмиграции он считал «приобщение Запада к постижению гениальности Пушкина».

Не следует забывать, что около двух лет в Чехословакии прожила такая горячая почитательница Пушкина, как Марина Цветаева. Хотя ее контакты с местной интеллектуальной средой не были слишком широкими, творчество, личность и взгляды Цветаевой оставили яркий след в чешской культуре.

 

«От языка переводов Пушкина веет лавкой старьевщика»

Впрочем, в распоряжении читателя Первой Чехословацкой республики были лишь архаичные переводы Пушкина конца XIX века.

Каноническими считаются переводы, который делал выдающийся чешский поэт и прозаик ХХ века Йозеф Гора (1891—1945), работавший также с произведениями Лермонтова, Есенина, Пастернака. Рассуждая о недооцененности Пушкина чехами, Гора говорил, что «она возникла еще давно, когда мы читали русского классика в переводах, от языка которых веет лавкой старьевщика».

«Евгений Онегин» в его переводе вышел в 1937 году. В заметках «О работе над переводом „Онегина“» Гора пишет: «Нужно было взять в руки оригинал и убедиться, что антиквариатом отдает лишь перевод. Нельзя не уважать переводческую деятельность Юнга, но стоит взять в руки столетней давности оригинал и сделанные много позже переводы, чтобы почувствовать разницу. Там, где Пушкин в своих сложных, классически упругих рифмованных строфах будто выделывает легкие танцевальные па всем своим языком, остроумными мыслями, рифмами, потоками неожиданных ритмов, речь Юнга временами будто впрягается в телегу, что еле тащится по ухабистой дороге… Оригинал „Онегина“ звучит как современное произведение, чешские переводы — как наследие прошлого».

А так в переводе Йозефа Горы выглядит «Письмо Татьяны»:

 

Já píši vám — co mohu více?

Co ještě mohu dodati?

Teď vím, že máte právo sice

mne pohrdáním trestati,

leč ještě věřím, nešťastnice,

že mne váš milosrdný soud

nemůže přece zavrhnout.

Já nejdřív mlčeti jsem chtěla,

a věřte nebyl byste znal

nikdy můj ostýchavý žal,

kdybych jen stín naděje měla,

že třeba jednou za týden

vás u nás na vsi uzřím jen,

abych vám slůvko mohla říci

a v duchu vaši tvář i hlas,

než znovu navštívíte nás,

dnem nocí abych mohla stříci.

Však řekli, že jste samotář.

Že na vsi nudíte se, víme.

A my …. Z nás věru nejde zář,

třebaže ze srdce vás ctíme…

 

В 1937 году Чехословакии отмечалось 100-летие гибели Пушкина — конечно, не с тем размахом, какой этой дате придал в Советском Союзе Сталин, но и здесь прошло несколько знаковых событий, включая крупную выставку в Праге, в организации которой участвовали русские эмигранты.

Перевод Йозефа Горы тоже был приурочен к этой дате — в том же году его текст использовал Э. Ф. Буриан для постановки «Евгения Онегина» в своем авангардистском театре «D-37».

На сегодняшний день существует восемь переводов «Евгения Онегина» на чешский язык. Последний опубликовал в 1999 году Милан Дворжак (род. в 1949 году). Вместе с братом, ныне журналистом «Чешского Радио» Либором Дворжаком, он с 1959 по 1963 год жил с родителями в Москве, где посещал школу. Сегодня Милан Дворжак является одним из лучших современных чешских переводчиков с русского.

Чешский авангардист Франтишек Галас в сборнике «Вечный Пушкин» 1937 года писал: «Страстная жажда свободы для себя и для других — вот крылья его бессмертия». Возможно, и в 2037 году в Чехии сочтут интересным представить уже новый взгляд на творчество и фигуру Александра Пушкина.

 

 

Литература

 

Hlaváček P. Puškin jako nástroj ruského imperialismu? A co když opravdu ano! In: Forum24, 5.5.2024.

Sborník «Puškin u nás». Praha, 1949.

Rubáš S. Oněgin v českých překladech. Brno, 2009.

Будагова Л. Н. «Нет, он не стар для современья». Восприятие А. С. Пушкина чешским поэтическим авангардом. In: А. С. Пушкин и мир славянской культуры (К 200-летию рождения поэта). Институт славяноведения РАН. Москва, 2000.