Из года в год, от поколения к поколению учебники и фильмы способствовали тому, что история России виделась глазами правителей, не замечавших общества, не понимавших, что его волнует и чем оно живет. Так закладывался стереотип: от отдельного человека, от общества ничего не зависит.
Но со временем стало ясно, что есть и те, от кого зависит. От их прикосновения, как в стихах или сказке, «гнутся горы» и замедляет ход «великая река» преступлений и несправедливости. А прикасаются эти люди словом. Ольга Романова, Наталия Геворкян, Борис Акунин, Евгений Киселев, Андрей Пионтковский, Павел Шеремет, Аркадий Бабченко, Юлия Латынина, Ксения Ларина, Мария Гессен, Анастасия Кириленко — журналисты, общественные деятели, правозащитники и просто граждане России. Они были вынуждены покинуть страну, за которую боролись. И это далеко не полный список тех, кого изгнала родина — и, конечно, без учета тех, кого она убила.
Эти люди говорили, их слушали и слышали. Они на своем примере показывали, что может сделать обычный человек. Власть не готова воспринимать голос совести и реагирует на него с агрессией, изгоняя из страны тех, кто чувствует в себе силы отставивать справедливость и говорить правду, кто вечно молод и свободен — потому что или убит, или стал иностранцем.
У власти современной России довольно богатый, но не новый инвентарь по захоронению гражданского общества. Взамен она вызывает призраков прошлого, придумывает несуществующих врагов и выдает все это за действительную жизнь, манипулируя обществом.
Журналистов и общественных деятелей, которых люди слушают особенно чутко, убивали и убивают. Сейчас чуть меньше, чем раньше. Наметился новый старый советский тренд: на них заводят уголовное дело и/или не дают работать, настойчиво «убеждают» уехать. Люди оставляют свой дом, свою привычную жизнь, свой кропотливый труд, но забирают с собой любовь к людям и преданность своему делу. И иногда продолжают противостоять подлости власти издалека. Здесь до них не всегда долетают пули, здесь слово неподвластно цензуре.
Но даже в самой временной эмиграции у журналиста, посвятившего себя России, притупляется чувство реальности. Журналистика привязана к среде, обществу, пространству, атмосфере. Это как органы чувств — осязание, обоняние, зрение, слух, вкус. Уезжающий теряет минимум одно из них — просто потому что невозможно, находясь за тысячи километров, так же чутко улавливать настроение.
Но для власти недостаточно оторвать от России тех, кто сказать в рупор правду, она хочет, чтобы инакомыслящие были не просто выдворены, но и максимально дискредитированы, в идеале — преданы забвению.
Эти люди никогда не будут работать в государственных СМИ: во-первых, потому что на такую сделку с совестью не пойдут, во-вторых, потому что их туда никогда не примут. Остаются СМИ и организации, не финансирующиеся госбюджетом. И тут, как по щелчку, появился целый список так называемых иностранных агентов. В него попали по большей части те общественные организации, которые следят за повесткой и (не)соблюдением прав человека в России — словом, работают не в ногу с так называемыми правоохранителями.
Недавно депутаты Госдумы единогласно приняли законопроект, позволяющий признавать иностранным агентом и СМИ. Закон сырой, принятый наспех в ответ на внесение российского пропагандистского канала Russia Today в список иностранных агентов в США. Это называется зеркальной политикой. С той лишь поправкой, что законы об иностранных агентах в США и в России могут быть похожими только в кривом зеркале. Скоро законопроект доработают (или не очень скоро — в общем, когда будет нужно), и он станет отличной платформой для ограничения деятельности журналистов, говорящих и пишущих для России за ее пределами. Например, Минюст предупредил о том, что в список иноагентов могут быть включены «Радио Свобода» и все ее проекты, «Голос Америки», CNN, немецкая телерадиокомпания Deutsche Welle — СМИ, с которыми сотрудничают многие иноходцы.
Из России один за другим вынужденно уезжают лучшие журналисты и общественные деятели, настоящие, живые, рефлексирующие. Что остается, когда живые уходят? Пустыня и перекати-поле. И вряд ли можно надеяться даже на искусственный венок на этой братской могиле.
Вспомним недавний инцидент со школьником из Нового Уренгоя Николаем Десятниченко. В рамках проекта «Примирение над могилами — работа во имя мира» он выступил в немецком Бундестаге с речью, посвященной немецким солдатам, погибшим во Второй мировой войне. Он назвал солдат Вермахта, убитых под Сталинградом, «невинно погибшими людьми», потому что они не хотели войны, но, как и все, стали жертвами обстоятельств. В завершение мальчик выразил надежду, что мир больше никогда не увидит войн. Выступление школьника вызвало бурную реакцию и активно обсуждается в соцсетях, на главных телеканалах страны и даже в Совете Федерации. ФСБ бросилась запрашивать информацию о родственниках Десятниченко — нет ли родных в Украине. Мальчик оказался объектом бичевания, упреков и безобразного отвлечения общества от более важных вопросов.
Кажется, что эта история не из того ряда: он не журналист, он не покидал Россию (во всяком случае, пока), он не сражался за свободу и справедливость. Гимназист Коля Десятниченко только напомнил о том, что сила не главное, а война — это не героическое кино, а истинная человеческая трагедия. Он всего лишь сказал простые слова: что человек человеку человек и миру мир. Но мальчик использовал «неуместную» комбинацию слов. А слово — это как раз то, чего современная Россия не прощает, то, чего власть в России по-настоящему боится.
Здесь рядом стоят судьбы известных журналистов и общественных деятелей, которых родина подло выгнала, и история мальчика, который стал одновременно и жертвой, и подменой истинной повестки, заслонив собой действительно важные события. Он сказал то, что думал и о чем, по сути, говорили многие известные люди, ставшие теперь иноходцами.
Власти все равно, кто произносит слово совести — журналист или ребенок. В ситуации, когда она в погоне за врагами и «правильным политическим курсом» не жалеет даже детей и вытесняет лучших из лучших, методично превращая страну в кладбище, следующим мальчиком может стать любой.