Адольф Гитлер жил в мире собственных мифов и фантомов.

Традиционным фундаментом для гитлеровских планов и действий служили три «не»: нетерпимость, некомпетентность, недальновидность. В их иллюзорной прочности до поры до времени заключалось пресловутое «везение» фюрера. Один из старых борцов как-то рискнул указать вождю на опасность увлечения миражами в реальной политике. И немедленно встретил резкий отпор. «Вы — идиот! — безапелляционно заявил оторопевшему соратнику самоуверенный рейхсканцлер. — Если бы я никогда в моей жизни не был фантазером, то где были бы Вы и где были бы все мы сегодня?» Собеседник мгновенно замолк, так как и в самом смелом воображении еще не мог представить себе живописные берлинские руины весной 1945 года.

В венский период жизни с Гитлером случилась забавная история.

Однажды молодой и голодный художник, перебивавшийся случайными заработками, на последние деньги купил лотерейный билет. И страстно уверовал в чудо. На следующее утро — не выспавшийся, но веселый и возбужденный — он принес близкому приятелю ватманский лист с искусным рисунком-чертежом роскошного дома. В нем каждый мелкий предмет почтительно занимал положенное ему место. Для украшения конкретных комнат предназначались определенные картины признанных мастеров кисти. Вероятно, изумленный приятель держал в руках подлинный шедевр. Автор, чьи глаза горели нездоровым блеском, ждал восторгов, благодарностей и заслуженных похвал.

Мечта стоила условный миллион, воплощенный в лотерейном билете.

Дом, разумеется, предназначался другу.

«Адольф, — попытался спустить его с небес на землю трезвомыслящий приятель. — Шикарно, но ведь мы же еще не выиграли». «Ерунда, — отмахнулся счастливый художник. — Как это мы можем не выиграть?! Считай, что выиграли, вопрос решенный». Естественно, они проиграли, билет оказался пустышкой.

Потом еще целый месяц Гитлер находился в тяжелой депрессии.

Курс — на съедение

Рейхсканцлер, казалось, вновь сжимал в руке «счастливый» билет.

Во второй половине сентября 1938 года настоящее выглядело прекрасным, будущее завораживало. «Коллективный Запад» шел на уступки, и теперь следовало взвинтить ставки, чтобы выжать максимум из миролюбцев. 21 сентября сэр Уинстон Черчилль, руководивший в парламенте небольшой фракцией из единомышленников, сделал заявление для печати. «Речь идет об угрозе не только Чехословакии, но и [о] свободе, и демократии всех стран, — утверждал парламентарий. — Мнение, будто можно обеспечить безопасность, бросив малое государство на съедение волкам — роковое заблуждение». Отважные заговорщики из числа офицеров Вермахта, входившие в группу генерала артиллерии Людвига Бека, с нараставшим беспокойством наблюдали за тем, как британские джентльмены готовы умиротворять слабого, но наглого хулигана.

Советский демарш в Лиге Наций лишь усилил напряжение.

Оказалось, что на международной арене присутствует третий — радующийся (tertius gaudens) игрок, о чьих силах, целях и намерениях Бенеш, Гитлер, Даладье и Чемберлен имели смутные представления.

В Советском Союзе постепенно завершалась кампания повальных расстрелов и долгосрочных посадок «врагов народа». Следователи НКВД, вышибая признательные показания, пытали комкора Александра Тодорского, профессора Военной академии Генерального штаба РККА комдива Яна Алксниса, комбрига Федора Померанцева и других представителей комначсостава Красной армии, арестованных в сентябре 1938 года. С трудом ел баланду в Бутырской тюрьме заместитель начальника Реактивного научно-исследовательского института дивинженер Сергей Королев: на допросах его сильно избивали и, по одной из версий, сломали челюсть.

Еще больше репрессированных командиров чекисты расстреляли. Среди них комдивы — начальник НИИ ВВС РККА Николай Бажанов, командир 46-й стрелковой дивизии Василий Головкин, командир 19-го стрелкового корпуса Виктор Добровольский, командир 24-й стрелковой дивизии Дмитрий Королев и другие должностные лица. Исходя из официальной цифры в 328 618 «врагов народа», уничтоженных в СССР органами НКВД в 1938 году, среднестатистическое число убитых советских людей для сентября составляет 27 384 человека, а среднесуточное — 912. Расстреливали всех — от колхозников до партработников.

Каждый член ВКП(б), как того требовал строгий устав, обязывался «проводить на практике политику партии и решения партийных органов». Поэтому кого из трудящихся Коммунистическая партия во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Сталиным велела уничтожать, того чекисты и убивали. Пуля в затылок считалась наиболее гуманным способом казни.

Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Николай Ежов, занимавший должность наркома внутренних дел в звании генерального комиссара госбезопасности, несмотря на систематическое пьянство делами кровавого ведомства кое-как занимался. Еще велась оперативная разработка маршала Василия Блюхера, провалившего в августе операцию у озера Хасан на Дальнем Востоке… Вскоре знаменитого орденоносца, чья дивизия штурмовала в 1920 году белый Перекоп, арестуют и забьют до смерти в НКВД. Но за спиной всесильного наркома уже стоял его новый заместитель, комиссар госбезопасности 1-го ранга Лаврентий Берия, предвидевший, какая судьба ждет Николая Ивановича. «Ежов мерзавец! Погубил наши лучшие кадры», — сокрушался позднее товарищ Сталин. При этом примерно 60 % жертв органов НКВД в 1937—1938 гг. составили колхозники, крестьяне и бывшие раскулаченные из абсолютного большинства сельского населения СССР.

Издерганная страна устала от свирепой «ежовщины», а чехословацкий кризис лишь ускорил сужение масштабов террора. Представители высшей номенклатуры ВКП(б) начали демонстрировать глубокую озабоченность международной ситуацией и даже набирали очки в глазах наивных современников, включая Черчилля. Он искренне полагал, что 30 советских дивизий — в случае их транспортировки через Венгрию и Румынию — могли бы оказать «сдерживающее влияние на Гитлера». 21 сентября член ЦК ВКП(б) и нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов во время выступления в Лиге Наций сообщил слушателям о готовности Москвы оказать немедленную помощь Чехословакии, если Франция сохранит верность своим обязательствам.

Заявление Литвинова прозвучало эффектно, но не произвело впечатления на Берлин. «Не уничтожают [своих] офицеров, когда хотят вести войну», — рассуждал Гитлер, с интересом наблюдавший за ежовской мясорубкой. Вместе с тем проблема заключалась не только в формальной логике, которой руководствовался фюрер. Публичные заявления советских дипломатов перед буржуазной публикой всегда служили лишь красивой ширмой для прикрытия внешнеполитического курса, опиравшегося на идейно-теоретическое наследие основоположника большевизма. «Ленинизм не Библия, а диалектика, — спокойно говорил Сталин студентам московского Института Красной профессуры. — Постоянной величиной в нашей политике является собственно наша стратегия — борьба за коммунизм. Тактику мы меняли и будем менять, даже радикально, когда это диктуется интересами стратегии». Однако Советский Союз нуждался в улучшении имиджа.

Чудовищная коллективизация с миллионными жертвами и безумная «ежовщина» с расстройством военных кадров произвели плохое впечатление за рубежом. У западных наблюдателей возникли неизбежные сомнения в декларированной мощи страны победившего социализма. При этом страдания буржуазной Чехословакии к священному делу борьбы за коммунизм никак не относились. Российский военный историк генерал-полковник Юрий Горьков, изучавший материалы военного планирования в СССР, свидетельствовал: в Генеральном штабе РККА в 1938 году операция по оказанию помощи Чехословацкой Республике не разрабатывалась. Литвинов о том мог и не ведать. Но члены Политбюро ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин и нарком обороны маршал Климент Ворошилов все понимали: от Литвинова требовалось лишь «правильно» выступить на международной сцене с согласованным сольным номером.

Лицемерная игра на буржуазную публику удалась.

В разгар чехословацкого кризиса СССР предстал в качестве борца за мир, якобы готового противодействовать нацистской экспансии. На самом деле Сталин совершенно не собирался мешать Гитлеру. Общий курс на съедение никак не изменился, а внешний эффект от позиции СССР остался. В той ситуации руководители ВКП(б) сдали сами себе сильный козырь, позволявший им упрекать Будапешт, Бухарест, а позднее и Варшаву за несговорчивость в предоставлении необходимых «коридоров», чтобы самоотверженно бороться с агрессором. Но кто бы из политиков приграничных государств согласился впустить на свою территорию части Красной армии, имевшие в качестве скрытого резерва местные коммунистические партии?..

Ставки подняты

Московские заявления не предотвратили смены власти в Праге.

В результате кризиса 21—22 сентября Кабинет доктора Милана Годжа ушел в отставку. Новым главой правительства и министром национальной обороны при президенте Эдварде Бенеше стал генерал армии Ян Сыровы, отличавшийся храбростью. Однако пятном на совести бывшего командира Чехословацкого корпуса лежала выдача иркутским революционерам зимой 1920 года Верховного правителя и Георгиевского кавалера, адмирала Александра Колчака, вскоре расстрелянного по ленинскому указанию.

Оба первых лица — Бенеш и Сыровы — связали себе руки капитуляционным решением. Согласившись отдать Судеты в скором будущем ради сохранения мира в Европе, они предельно ослабили свою позицию. Ее не могла подкрепить даже мобилизация. В считанные дни все наблюдатели увидели, что воля чехословацких лидеров к защите республики зависит от сиюминутных настроений англо-французских лидеров, а не от чувства долга и моральной готовности отстаивать вверенный им суверенитет Чехословакии.

22 сентября глава британского Кабинета сэр Невилл Чемберлен приехал в рейнский городок Годесберг, чтобы вновь встретиться с Гитлером и сообщить ему приятные новости. Пожелания рейхсканцлера не только выполнялись, но даже перевыполнялись. При решении актуального вопроса в духе времени англичане, как сказал бы товарищ Сталин, взяли «большевистские темпы». Судетская область передавалась рейху без плебисцита, вопросы о судьбе пограничных территорий, на которые претендовали Польша и Венгрия, предполагалось решить на международной комиссии, а чехословацкие договоры о взаимопомощи с Францией и Советским Союзом — заменить международными гарантиями с предоставлением Праге защиты против нападения. Республике предстояло стать нейтральным государством, Европа получала драгоценный покой, а сэр Невилл — Нобелевскую премию мира, если бы в тот момент таковая существовала.

Нетрудно догадаться, с каким хорошим настроением Чемберлен вошел в отель «Дризен», где высокого гостя ждал Гитлер. Накануне он сильно нервничал, но по мере монолога собеседника все более набирался спокойствия.

Ответ фюрера произвел на премьера ошеломляющее впечатление. «Мне ужасно жаль, — кротко сказал Гитлер, — но в свете событий последних дней предложенное решение уже утратило всякий смысл». Если бы рейхсканцлер достал из кармана живого кролика, то британский премьер удивился бы меньше. Он подскочил от недовольств и начал с обидой рассказывать о крушении планов, мира, карьеры, а фюрер слушал Чемберлена не без потаенного удовольствия. Когда бурный поток слов иссяк, Гитлер подвел итог: оккупация Судет должна состояться не позднее 1 октября, соответствующие районы рейхсканцлер отметил на карте, случайно оказавшейся под рукой. В состоянии крайнего расстройства Чемберлен вернулся в свою резиденцию, находившуюся в отеле «Петерсберг».

Утром 23 сентября в Чехословакии началась мобилизация.

Вечером — накануне возвращения премьера в Лондон — оба политика встретились вновь и Гитлер вручил Чемберлену письменный меморандум с приложенной к нему картой. Чехам надлежало оставить Судеты не позднее 28 сентября. После долгих споров, в которых фюрер нарочито уступал по миллиметру, он с демонстративным сожалением назвал 1 октября последней приемлемой датой для завершения эвакуации. В этот день войскам Вермахта следовало начать операцию «Грюн». Глава Кабинета Его Величества об этом не знал и пришел почти в восторг от готовности рейхсканцлера пойти на компромисс. Переводчик Пауль Шмидт свидетельствовал:

«В два часа ночи Гитлер и Чемберлен расстались в исключительно дружелюбной атмосфере, недолго поговорив наедине с моей помощью. В ходе этой беседы Гитлер поблагодарил Чемберлена в выражениях, которые показались искренними, за его труды во имя мира и сказал, что судетский вопрос был последней большой проблемой, которая, по его мнению, требовала решения. Он говорил также о более тесных отношениях между Германией и Англией и о сотрудничестве двух стран».

Однако, как показали события последующих дней, Гитлер со своим театром одного актера едва не свалился в пропасть. Сразу после отъезда премьера фюрер — по воспоминаниям статс-секретаря министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера — буквально «хлопал в ладоши». Но очень быстро бравурных настроений поубавилось. Бенеш и Сыровы отвергли годесбергский меморандум, увидев в нем угрозу для существования нации. В Кабинете Чемберлен встретил оппозицию в лице 1-го лорда Адмиралтейства сэра Альфреда Даффа Купера и министра иностранных дел Эдуарда Вуда виконта Галифакса. Франция нехотя, но подтвердила верность своим обязательствам по отношению к Чехословакии. Военные приготовления в Лондоне и Париже стали очевидным фактом.

26 сентября сэр Гораций Вильсон, игравший важную роль в аппарате британского премьера, привез от него очередное письмо Гитлеру. «С немцами обходятся как с черномазыми. Даже с Турцией не отваживаются вести себя так! — бушевал фюрер. — 1 октября я поставлю Чехословакию на место! Если Франция и Англия хотят нападать, пусть нападают! Мне это совершенно безразлично!» Вильсон сообщил в Лондон устный ответ диктатора: теперь все зависит от Праги.

Вечером фюрер произнес в берлинском дворце спорта почти истерическую речь, наполненную проклятиями в адрес Бенеша. На него оратор возложил ответственность за развязывание войны и тут же похвалил Чемберлена за миротворческие усилия. Гитлер манипулировал цифрами беженцев, бежавших из Судетской области после волнений и конфликтов с властями, а также создавал ложное впечатление о скромности германских притязаний. «Это последнее территориальное требование, которое я должен предъявить Европе, от него не отступлюсь и его я, будет на то воля Божья, выполню», — заявил возбужденный оратор. Имперский министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс дополнил гитлеровскую речь истошным выкриком в микрофон: «Ноябрь 1918 года у нас больше никогда не повторится!» Потрясенные слушатели находились в экстазе, но только в зале дворца. За пределами помпезного здания настроения были совсем иными.

27 сентября на улицах, площадях, в метро берлинцы выглядели скорее хмурыми и озабоченными, чем восторженными. Царившая в столице атмосфера ничем не напоминала эйфорию августа Четырнадцатого года, когда Кайзеррейх рукоплескал блестящей армии своего монарха. Нарочитый парад моторизованной дивизии не вызвал у жителей патриотических эмоций, они дистанцировались от милитаристского зрелища и торопливо уходили прочь. У здания рейхсканцелярии в качестве зрителей топтались не более двухсот человек. «Самая поразительная антивоенная демонстрация, какую мне когда-либо приходилось видеть», — записал в тот день в дневнике американский журналист Уильям Ширер.

Франция начала разворачивать 65 дивизий на границе рейха. В Чехословакии количество призванных резервистов достигло почти миллиона человек. Британцы собирались начать мобилизацию флота. В итоге Гитлер интуитивно почувствовал, что балансирует на краю пропасти, и умерил свой пыл. Вечером он направил Чемберлену письмо, в котором отверг угрозу существования Чехословакии и согласился дать ей гарантии безопасности. «Вынужден передать это дело на Ваш суд», — написал диктатор, переложивший ответственность на Чемберлена. Ему предстояло убедить правительство Чехословакии «прислушаться к голосу разума» и здравому смыслу.

Капитуляция

Триумф воли — уже почти очевидный — испарился в считанные дни.

В истории трудно найти более позорный пример добровольного разоружения потенциального победителя перед более слабым, но блефующим противником. Только совокупные силы Франции и Чехословакии более чем в два раза превосходили Вермахт, не имевший ресурсов для долгой кампании.

Чемберлен, получив письмо Гитлера, немедленно телеграфировал Бенешу, предупредив его о пересечении границы немецкими войсками, если до двух часов дня следующих суток Прага не примет германских предложений. «Немецкая армия займет Богемию, и ни государство, ни группа государств не смогут ничего сделать для спасения Вашего народа и Вашей страны», — подытожил британский премьер. Он ясно дал понять президенту: даже если союзники и победят Германию, ей все равно придется передать Судетскую область рейху. Так стоила ли опасная игра свеч?.. «Мы роем траншеи… здесь… из-за спора, разгоревшегося в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем», — сетовал в вечернем обращении к нации скорбевший Чемберлен. Ему не хотелось рыть окопы.

Премьер-министр Франции Эдуард Даладье коллегу понимал.

Утром 28 сентября французский посол в рейхе Андре Франсуа-Понсе приехал к Гитлеру и показал ему карту с заштрихованными фрагментами чехословацкой территории, подлежавшими германской аннексии. Рисунок выглядел аппетитным и производил впечатление. Ближе к полудню встречу прервал итальянский посол Бернардо Аттолико, доставивший фюреру срочное послание от Бенито Муссолини. Он умолял друга и союзника отложить мобилизацию. Гитлер демонстративно согласился и после телефонного разговора с дуче распорядился пригласить глав правительств Великобритании, Франции и Италии встретиться с ним на следующий день в Мюнхене.

В Москву и Прагу берлинские ноты не посылались.

«Какое бы мнение благородные члены палаты [общин] не имели о сеньоре Муссолини, я верю, что каждый приветствует его мирный жест», — заявил днем Чемберлен в парламенте. Вероятно, фашистский лидер искренне хотел предотвратить войну в Европе, о чем он думал с ужасом даже год спустя. Но в действительности от дуче ничего не зависело. Муссолини просто невольно подыграл Гитлеру, позволившему себя «уговорить» встретиться с Чемберленом и Даладье.

Рыть окопы больше не требовалось.

Во время долгого совещания «большой четверки», состоявшегося 29 сентября, преобладала, как сообщал Шмидт, «атмосфера доброжелательства», хотя более уместно назвать ее моральной капитуляцией Даладье и Чемберлена. Настойчивую попытку британского премьера обсудить вопрос о компенсации Чехословакии стоимости потерянного имущества в Судетской области Гитлер категорически отверг. Вечером на совещание прибыли представители несчастной республики: посол в Германии доктор Войтех Мастны и советник министерства иностранных дел Губерт Масарик. Им предложили подождать в соседней комнате, а примерно в 22 часа Вильсон познакомил дипломатов с основными пунктами проекта соглашения и приложенной картой. На ней были отмечены районы с населением, подлежавшим немедленной эвакуации. «Мне больше нечего сказать», — ответил британский чиновник в ответ на робкие протесты. В случае отказа Бенеш и его министры оставлялись с Гитлером один на один.

Между двумя и тремя часами ночи 30 сентября Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье подписали роковое соглашение, позволявшее войскам Вермахта войти на территорию соседнего государства «с преобладающим немецким населением». Оккупация проводилась в первой декаде октября в четыре этапа. На международную комиссию из представителей четырех держав и Чехословакии возлагалась обязанность организовать плебисцит в районах со смешанным этническим населением, а затем, после решения вопроса о судьбах польского и венгерского меньшинств, Германия и Италия обязались дать Чехословакии гарантии безопасности.

Однако ни плебисцитов, ни гарантий не последовало.

В те же дни части Войска Польского заняли Заользье — на западе Тешинской Силезии, а в ноябре южные районы Словакии с городом Кошице и южная часть Подкарпатской Руси отошли к Венгрии. Территория Чехословакии сократилась почти на две пятых, ее государственное существование — с сильной армией, промышленностью и арсеналом — стало призрачным. Бенеш ушел в отставку 5 октября, а генерал Сыровы — 1 декабря. Защищаться с оружием в руках в одиночку они не захотели, совершив тем самым тяжелую ошибку.

Одновременно Сталин разыграл собственный спектакль.

В период 25—27 сентября Бенеш встречался с советским полпредом в Праге Сергеем Александровским и задавал ему вопросы о направлении десантных сил из СССР. Но полпред не мог сказать президенту ничего внятного. 28 сентября чехословацкий посол в Москве Зденек Фирлингер попытался выяснить возможности и масштабы советской поддержки с воздуха. В ответ ему сочувственно посоветовали обратиться в Лигу Наций, чтобы найти союзников для борьбы против Германии.

Известные советские заявления о переброске в Чехословакию восьми авиационных полков, насчитывавших 246 бомбардировщиков и 302 истребителя, выглядели красиво, но нереально. Для полноценных действий этой авиационной группировки не хватало местных аэродромов, горючего, комплектующих, а главное — согласия правительств Венгрии и Румынии предоставить для ее снабжения «коридоры» через свои территории. В конечном счете руководители ВКП(б) известили Фирлингера о готовности правительства СССР оказать военную помощь Чехословакии «при любых обстоятельствах». Но произошло это лишь 3 октября, когда немцы уже вступили в Судетскую область, а чехословацкие войска передали частям Вермахта пограничные укрепления. Поезд безнадежно ушел.

Чемберлен и Даладье чувствовали себя победителями.

Британский премьер привез в Лондон зафиксированный на бумаге мир, и радостная толпа пела ему: «Потому что он веселый парень». Англичане ликовали. «Мы будем жить в мире», — повторял довольный Чемберлен. Никто не хотел воевать с немцами и умирать за Судеты.

Самое тяжелое потрясение пережили соратники генерала Бека.

28 сентября они напряженно ждали объявления всеобщей мобилизации, должного послужить сигналом для путча в столице. Бойцы ударного отряда Фридриха Хайнца приготовились штурмовать рейхсканцелярию. Им даже собирались открыть дверь… Но неожиданное известие о поездке Гитлера в Мюнхен и отмена мобилизации повергли заговорщиков в шок — ведь весь смысл переворота заключался в том, чтобы не допустить военной катастрофы. А в итоге ее предотвратил сам фюрер, снискавший грандиозный успех. «Это был бы конец Гитлера, — писал в те дни гражданский руководитель заговора Карл Герделер одному из своих американских друзей. — Побоявшись небольшого риска, мистер Чемберлен сделал войну неизбежной». С точки зрения Герделера, количество крови и страданий теперь умножалось.

Примерно так же оценивал ситуацию расстроенный Черчилль.

Мораль драмы

Осенью 1938 года возможности Гитлера были сильно ограничены.

Отчасти печальную судьбу Чехословакии предопределила безответственность победителей в Великой войне и их безвольность, стыдливо названная миролюбием. Не меньшее значение имело поражение Белых армий и исчезновение на Востоке Европы цивилизованного Российского государства. В 1922 году его место занял Советский Союз, стремившийся экспортировать в мир передовые образцы своего социального прогресса в виде колхозов, НКВД и ГУЛАГа. В итоге традиционный баланс сил оказался серьезно нарушен.

Однако самая тяжелая вина легла на Бенеша и его соратников.

«Коллективный Лондон» не мог запретить им сражаться с Гитлером, а там лишь Бог знает, как могла бы сложиться политическая ситуация. Зимой 1939/40 годов слабая по численности населения, силам и средствам Финляндия оказала бешеное сопротивление могущественному агрессору — гораздо более сильному, по сравнению с рейхом образца 1938 года. Отважные финны защитили свой суверенитет, хотя и с территориальными потерями. Но, к сожалению, Эдвард Бенеш не был президентом Кюести Каллио, а Ян Сыровы — бароном Карлом Маннергеймом.

Мюнхенское соглашение стало крупной ошибкой Лондона и Парижа. Но ошибкой вполне человеческой: ведь объективно осенью 1938 года Европа избежала войны ценой позора одних и унижения других участников мюнхенской драмы. Ее смысл заключался в сохранении мира путем наивного умиротворения агрессора, чьи возможности — при всех последующих приобретениях — оставались очень ограниченными. Через пять месяцев Гитлер поглотил остатки Чехословакии и все же не мог вести войны против Польши, Великобритании и Франции, не получив гарантий безопасного тыла на Востоке.

Война в Европе началась только после первого Московского пакта 1939 года.

В том и заключался его подлинный смысл.

Использованные источники и литература:

Авторханов А. Г. Технология власти. Мюнхен, 1959.

Герлиц В. Германский Генеральный штаб. М., 2005.

Год кризиса 1938—1939. Т. 1. Документы и материалы. М., 1990.

Деметр К. Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650—1945. М., 2007.

Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР: Красная Армия и рейхсвер. М., 1992.

И. В. Сталин: pro et contra. Антология. Т. 2. СПб., 2015.

История сталинского ГУЛАГА. Т. 1. Массовые репрессии в СССР. М., 2004.

Кен О. Н. Мобилизационное планирование и политические решения. СПб., 2002.

Лопуховский Л. Н., Кавалерчик Б. К. Июнь 1941. М., 2020.

Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946. М., 2006.

Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. М., 2002.

Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933—1945 гг. М., 2003.

Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934—1944 гг. М., 2015.

Программа и устав ВКП(б). М., 1937.

Риббентроп фон, И. Между Лондоном и Москвой. М., 1996.

Соколов Б. В. Сталин. Власть и кровь. М., 2004.

Фест И. К. Гитлер. В 3-х т. Пермь, 1993.

Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. Т. 1—2. М., 1991.

Черчилль У. Мои великие современники. М., 2011.

Ширер У. Взлет и падение третьего рейха. Т. 1. М., 1991.

Шмидт П. Переводчик Гитлера. Смоленск, 2001.