Независимые эксперты обсуждают, что будет после Путина, и часто приходят к неутешительным выводам. Так, Владимир Пастухов заметил: «Россия после Путина с большой вероятностью, пережив меньшую или большую смуту, либо развалится на части, либо вернется в прежнюю самодержавную колею, скрепленная железной рукой нового вождя, превратившегося из революционного Павла в реакционного Савла»¹. Под последним имеется в виду Алексей Навальный, которого в либеральных кругах терпеть не могут.

Ничего нового в этом нет: оппозиционные публицисты давно пишут о нарастающем кризисе путинского режима. Намного интереснее, что острые политические дискуссии о судьбах власти идут в Telegram-каналах, контролируемых различными элитными группировками. Похоже, в российской правящей элите постепенно приходят к выводу, что пандемия Covid-19 высветила неэффективность и Путина лично, и его режима в целом. Действия (или бездействие) президента привели к тому, что положение в стране оказалось намного тяжелее, чем могло бы быть. Похоже, путинская «вертикаль» начинает трескаться, но насколько эти трещины глубоки, пока неясно.

«Особый российский путь»

Тренды экономической и социально-политической ситуации в России определяются в основе своей тремя факторами: масштабами пандемии Covid-19, длительностью так называемых ограничительных мер и ценами на экспортируемые углеводороды. Последние, в свою очередь, зависят от спроса и предложения на мировом энергетическом рынке и в конечном итоге от глубины и длительности спада мировой экономики.

В середине мая 2020 года, когда была написана эта статья, можно было относительно уверенно говорить о преодолении пандемии в Китае и появлении первых обнадеживающих сигналов из Европы. Началось смягчение карантинных мер даже в Италии и Испании, очень тяжело пострадавших от болезни, однако в США и Великобритании положение остается тяжелым. В России динамика заболеваемости напоминает американскую и британскую: количество больных растет линейным образом. 12 мая, даже по официальной статистике, Россия вышла на второе место в мире после США по числу подтвержденных случаев Covid-19².

При этом российские данные доверия не вызывают. В частности, в Италии, Франции, Испании, Великобритании, сопоставимых с Россией по количеству заболевших и проведенных тестов, смертность составляла от 400 до 580 человек на миллион населения. В России же за время пандемии этот показатель составлял 19 человек в расчете на миллион жителей³. Если этому верить, то российская система здравоохранения по качеству и эффективности должна быть не хуже, чем, например, в Израиле. Но поскольку в это верится с трудом, то низкая смертность от Covid-19 может объясняться только сознательным искажением данных и в целом недостоверностью российской статистики. Как заметил заместитель генерального директора по науке Международного института вакцин при ООН профессор Михаил Фаворов, «смертность у вас (в России. — Ю. Ф.) такая, какую вам разрешает правительство»⁴.

Занижение данных по заболеваемости в России вызвано, помимо прочего, очевидным стремлением снять с Путина ответственность за позднее введение мер по борьбе с пандемией и явную ущербность этих мер, что стало одним из главных факторов стремительного роста заболевших. Так, 4 марта Путин оптимистично констатировал, что «слава Богу, пока у нас ничего критического не происходит», сведения об угрозе эпидемии назвал «провокационными вбросами» и сообщил: «ФСБ докладывает, что в основном они организованы из-за границы», а цель их — «посеять панику среди населения»⁵. Соответственно, карантинные меры в России были приняты на две-три недели позже, чем в США и в большинстве европейских стран. И менее чем за полтора месяца, с 30 марта, когда были полностью закрыты границы и введен режим «самоизоляции» в Москве, по 12 мая, количество случаев Covid-19 в России возросло с 1800 до 232 тысяч, то есть почти в 129 раз.

Это запоздание можно, конечно, объяснить медицинской неграмотностью и безответственностью высшего руководства страны. Но, скорее, причина в другом. В марте Кремль был озабочен не борьбой с эпидемией, а обеспечением пожизненного правления Путина и стремился во что бы то ни стало провести плебисцит о поправках в Конституцию 22 апреля 2020 года, указ о котором Путин подписал 17 марта. Понятно, что плебисцит во время карантина невозможен. Уже через неделю этот указ был отменен, но критически важное время было потеряно безвозвратно.

Есть еще одно обстоятельство. К концу декабря прошлого года стало ясно, что объединение с Беларусью, рассматривавшееся как наиболее предпочтительное основание для изменения Конституции и продления президентских полномочий после 2024 года, провалилось. Поэтому в Кремле перешли к плану «Б»: введению поправок в российскую Конституцию. Объявить о них предполагалось в президентском послании Федеральному собранию, запланированном на середину марта. Однако 23 декабря 2019 года Путин неожиданно для всех перенес дату послания на 15 января 2020 года. Внятного объяснения этому дано не было. Политологи и журналисты писали об ожидаемом снижении рейтинга президента; предполагали, что часть истеблишмента может быть недовольна его превращением в пожизненного правителя; невнятно намекали на возникновение весной серьезного кризиса. Ни первый, ни второй вариант подтверждения не получили. А кризис действительно произошел. Невольно возникает предположение, что уже во второй половине декабря Путин знал о наступающей пандемии Covid-19 и готовился к тому, чтобы несмотря на нее реализовать переход к пожизненному правлению. Документальных подтверждений этого, естественно, нет. Известно, однако, что в американских разведывательных кругах с ноября прошлого года накапливалась информация о начавшейся в Китае эпидемии⁶. Аналогичная информация вполне могла иметься и у российских спецслужб. И, если это так, то перенося дату послания, Путин заботился о собственной судьбе после 2024 года, игнорируя одновременно угрозу наступающей эпидемиологической катастрофы.

Тяжесть складывающейся в России социально-экономической ситуации вызвана не только запаздыванием с принятием мер по борьбе с коронавирусом, но и спецификой самих мер. Государственные стратегии в этой области либо предполагают максимальное снижение заболеваемости, то есть спасение людей, либо на первое место ставят спасение экономики ценой увеличения смертности. По первому пути пошло большинство развитых стран, объявив жесткий карантин и одновременно выделив очень большие средства на поддержку населения, оставшегося без доходов, и бизнеса, вынужденного заморозить свою деятельность. Второй путь выбрали лидеры Швеции, Беларуси и некоторых других стран. Но Кремль пошел по третьему, особому русскому пути, продемонстрировав, как обычно, чудовищную некомпетентность. Вначале Путин нанес тяжелейший удар по экономике и доходам населения, объявив так называемые «нерабочие», то есть неоплачиваемые дни, но не смог остановить болезнь, а затем разрешил в разгар пандемии снять ограничения, призванные защитить людей.

Масштабы падения

В том, что в 2020 году Россию, как и другие страны, ожидает экономический спад, уверены все экономисты. Однако эксперты расходятся во мнениях, какими именно будут масштабы падения российской экономики.

В конце апреля Центральный банк России опубликовал первый официальный прогноз, согласно которому в 2020 году ВВП уменьшится на 4-6 %⁷. Близкие к Кремлю экономисты обычно ссылаются на сделанные чуть раньше исследования МВФ и Европейского банка реконструкции и развития, в которых утверждается, что падение составит около 5 %. Такие оценки вполне устраивают Кремль, поскольку по прогнозам того же МВФ экономика развитых стран в 2020 году сократится даже сильнее — на 6,1 %⁸. Иными словами, ситуация в России окажется примерно на том же уровне, что и в мире в целом, и, следовательно, нет оснований упрекать Путина в вопиющем пренебрежении жизненными интересами россиян.

Похоже, однако, что это наиболее оптимистичный, но не наиболее вероятный сценарий. Так, в исследовании крупной международной консалтинговой компании McKinsey & Company «Влияние COVID-19 на российскую экономику» говорится, что ситуация может развиваться по двум сценариям: первый — падение ВВП в 2020 году составит 3,8 %, а к докризисным значениям он вернется во втором квартале 2021 года; второй — в текущем году ВВП упадет на 10 % и восстановится лишь во втором квартале 2023 года⁹. Есть и другие аналитические разработки, предполагающие различные сценарии и варианты в зависимости от движения цен на нефть и длительности «самоизоляции».

В апреле 2020 года были опубликованы первые профессиональные оценки динамики цен на нефть. И ОПЕК, и Международное энергетическое агентство пришли к выводу, что спрос на нефть в мире в 2020 году упадет примерно на 9 млн баррелей в день, то есть на 9 % по сравнению с 2019 годом¹⁰. Предполагается, что средний уровень цены на нефтяную смесь Brent составит 30 долларов за баррель, а на российскую экспортную смесь Urals — от 26 до 27 долларов за баррель, что примерно в два раза ниже, чем в 2019 году. Предполагается также, что в 2021 году средняя цена на смесь Brent поднимется до 45—48 долларов за баррель. Однако надежность любых прогнозов на 2021 год вызывает сомнения: неопределенность развития мировой экономики слишком велика.

Цены на нефть Brent, 2019—2021 годы, US$

(по данным US Energy Information Administration)¹¹

(ДИАГРАММА)

По состоянию на середину мая представление о среднегодовой цене на смесь Urals в 26—27 долларов за баррель считается более или менее реалистичным. Это позволяет оценить, хотя и приблизительно, перспективы российской экономики в 2020 году. Наибольший интерес, думается, представляют разработки Института Гайдара, единственные, в которых детально рассматриваются не один, а три сценария развития экономической ситуации в России.

Три сценария Института Гайдара¹²

Наиболее оптимистичный сценарий рассчитан исходя из среднегодовой цены барреля Urals в 43,5 доллара (так называемая цена отсечения), завершения эпидемии к началу июня 2020 года и снижения мирового ВВП на 1,5 %. Уже сейчас ясно, что эти условия выполнены не будут, но даже в этом случае падение ВВП составит не 5, как предполагают в МВФ, а 7 %, а доходы от экспорта углеводородов сократятся почти на 90 млрд долларов.

Скорее всего, развитие событий пойдет по траектории, проходящей между сценариями II и III: ВВП уменьшится на 10—12 %, реальные доходы населения — на 6,0-6,5 %, от 10 % до 12 % экономического активного населения (как минимум вдвое больше, чем в 2019 году) окажутся без работы, а доходы от экспорта снизятся на 120-130 млрд долларов, то есть примерно в два раза. Таким образом, падение ВВП будет более глубоким, чем в период мирового финансового кризиса 2008—2009 гг. Что еще важнее, в 2008—2009 гг. власти поддерживали рост реальных доходов населения (на 2,4 % и 3 % соответственно) при одновременном снижении уровня бедности в стране, тогда как после 2014 года Кремль сознательно и последовательно проводит в жизнь курс на сдерживание доходов населения и потребительского спроса. В частности, была отменена индексация пенсий работающим, проведена так называемая пенсионная реформа и повышены налоги.

Политический кризис

Экономисты и политологи ожидают, что падение жизненного уровня особенно сильно проявится осенью этого года. «К осени, — считает директор Центра политологических исследований Финансового университета при правительстве РФ Павел Салин, — власть окажется перед гораздо более серьезными вызовами, уже не медицинского плана, как сейчас. Это будет затяжной социально-экономический кризис, связанный и с последствиями коронавируса, и с вынужденными каникулами, и с падением цен на нефть. Нужно будет что-то делать, потому что ситуация для Кремля очень плохая. С учетом того, что и население сильно устало, и у власти серьезный моральный износ, во что выльется весь этот дополнительный негатив осенью, большой вопрос с социально-политической точки зрения. Власть остро нуждается в ходах, которые могли бы переломить ситуацию. А таких эффективных шагов у нее практически нет»¹³.

Но это лишь один аспект нарастающего в стране политического кризиса. В основе своей он порожден нарушением со стороны Кремля двух ключевых основ нынешнего режима, своего рода неформальных «договоров». Первый, между властью и населением, предполагал, что власть обеспечивает основной массе населения более или менее сносный уровень жизни в обмен на лояльность Путину и политическую инертность. Второй — это договор между Путиным и его ближайшим окружением, с одной стороны, и бюрократическим аппаратом, с другой. Он предусматривал превращение всей системы государственного управления в жестко иерархизированную пирамиду, в которой принятие всех сколько-нибудь существенных решений сосредоточивалось в руках президента и нескольких наиболее близких ему людей, тогда как вся остальная бюрократия, в том числе министры и губернаторы, превращались в беспрекословных исполнителей принятых на самом верху решений.

Кремль нарушил первый договор, отказавшись выделить необходимые средства для поддержки населения и бизнеса во время свертывания экономической деятельности и «самоизоляции», подобно тому, как это было сделано в США и в большинстве европейских государств. На эти цели в России выделяется от 2 % до 2,5 % ВВП, тогда как в США — до 20 %, в странах Европейского Союза и Японии — около 10 % ВВП¹⁴. В результате упал жизненный уровень прежде всего в социальных группах, не имеющих крупных накоплений. Особо тяжелый удар был нанесен мелкому и среднему бизнесу, в котором занято около четверти экономически активного населения. В итоге почти вдвое, с 59 % до 28 %, сократилось ядро президентской поддержки. Нарастает недовольство властью, особенно среди людей с высшим образованием, живущих в крупных городах, в возрасте 25—35 лет. Парадокс, однако, в том, что именно эти группы отличаются пассивным отношением к политике, нежеланием в ней участвовать¹⁵.

Заметно осложнились отношения между Кремлем и бюрократическим аппаратом. Для последнего не секрет, что Путин совершил две крупные ошибки. Во-первых, демонстративно выйдя из сделки ОПЕК+, он спровоцировал ускоренное падение цен на нефть. Во-вторых, он столь же демонстративно «самоизолировался» от противодействия эпидемии, переложив на правительство и региональные элиты ответственность за неизбежные провалы и тяжелые социально-экономические последствия и не передав им реальных ресурсов. В итоге оказалась полупарализованной вся система принятия решений, ориентированная на доминирующую роль центра во главе с «абсолютным лидером», который, по самой природе такого рода режимов, должен не прятаться, а лично возглавить борьбу с болезнью, продемонстрировать решительность и мужество. Президентская вертикаль, писала известный российский политолог Лилия Шевцова, «дребезжит, получая сверху хаотические указания. Сам лидер ломает свою вертикаль: центр отказался от ответственности, а низы не могут ее взять, не имея средств и воли. Отказ Кремля от директивного принятия решений — это подрыв государства, скроенного, как пирамида. Сейчас эта угроза не ощущается, ибо у региональной элиты нет мужества поднять голос. Но что если она не захочет брать вину за провалы центра, когда столкнется с отчаявшимся населением?»¹⁶ Вопрос более чем серьезный. Ответ на него мы получим, скорее всего, осенью этого года.