От событий сентября 1947 года, получивших название «крчманьское дело», нас отделяют 75 лет — целая человеческая жизнь. Именно тогда в послевоенной Чехословакии в результате действий, которые в наши дни расценивались бы как акт индивидуального терроризма, могли оборваться жизни трех министров в ту пору еще формально демократического первого правительства Клемента Готвальда. По почте им были доставлены посылки со взрывчаткой. Так чехословацкие коммунисты решили прибегнуть к уже не раз проверенным правящей верхушкой СССР методам физического устранения политических противников, которые мешали им на пути к абсолютной власти над страной.

У всего есть начало

«Крчманьскому делу» (Krčmaňská aféra) предшествовала череда политических событий как государственного масштаба, так и локальных. В результате к осени 1947 года в Чехословакии сложилась историческая реальность, в которую идеально вписались события 10 сентября, едва не закончившиеся для трех высокопоставленных государственных деятелей трагически. Впрочем, породивший их дьявольский потенциал оказался велик: печальный исход для трех министров и всей страны оказался просто отложен на некоторое время.

Корни большинства предшествующих «крчманьскому делу» политических сдвигов следует искать в итогах первых переговоров о будущем Чехословакии, которые состоялись в Москве 12 декабря 1943 года. Там обсуждались планы послевоенного устройства страны, намечалось будущее сотрудничество и в итоге был подписан чехословацко-советский договор о союзнических отношениях. Очевидно, в Кремле видели в этом возможность удержать Чехословакию в зоне своего влияния. Ее же будущие лидеры, со своей стороны, полагали, что делают серьезный шаг для обеспечения государственных интересов и безопасности Чехословацкой Республикой после победы над Германией и установления мира. Тем более что Договор содержал «предложения по послевоенному сотрудничеству в экономической области, координации в военный сфере и единым действиям во внешней политике, особенно в Центральной Европе».

Переговоры о конкретной форме политического устройства Чехословакии продолжились в Москве в марте 1945 года. Коммунисты представили письменные предложения — тезисы так называемой Кошицкой программы (Košický vládní program) — и даже штатное расписание органов власти. Поскольку лондонское правительство в изгнании ничего подобного не подготовило, коммунистическая концепция стала основой будущей программы руководства Чехословакии, в том числе по созданию Национального фронта. Обе стороны официально приняли ее 5 апреля 1945 года в уже освобожденном советскими войсками словацком городе Кошице. На бумаге программа выглядела вполне демократично, хотя и декларировала ориентацию на СССР практически во всех сферах.

В соответствии с ней по окончании войны правительство Зденека Фирлингера принимает решение о возрождении старых (кроме Аграрной) и создании новых партий. Главным условием для их учреждения было членство в Национальном фронте и согласие с его программой, которая была одобрена в Москве. По сути, это «всеобщее согласие» противоречило принципам демократии и означало отсутствие реальной деятельной оппозиции. Тем не менее по политическому устройству Чехословацкая республика не была однопартийной монополией. В стране существовал политический плюрализм и конкуренция между партиями за места в органах власти. Собственно, именно институт свободных выборов и создавал для КПЧ проблемы на пути к единовластию.

В состоявшихся 26 мая 1946 года выборах в Чехословацкое учредительное собрание приняли участие четыре крупных партии (Коммунистическая партия Чехословакии, Чехословацкая национально-социальная партия, Чехословацкая социал-демократическая партия и Чехословацкая народная партия) и несколько более мелких национальных организаций. По результатам голосования КПЧ получила более 31 % голосов и 93 мандата из 300 в собрании, а вместе с компартией Словакии — 38 % и 114 мест соответственно.

Это была крупная победа и серьезное укрепление позиций коммунистов, но возможности сформировать однопартийное правительство, а значит, полностью определять внутреннюю и внешнюю политику страны, у них не было. Оппозиционные партии получили более половины мест в собрании и имели полное право претендовать на членство в кабинете. В итоге его главой стал руководитель КПЧ Клемент Готвальд. Чешские и словацкие коммунисты получили девять мест в правительстве, однако в нем были и члены других партий Национального фронта. Представители Национально-социальной партии, Народной партии и словацкие демократы получили по четыре места, социал-демократы — три, еще два министерства возглавили беспартийные.

Заместителем премьер-министра стал Петр Зенкл — влиятельный чешский политик времен Первой и Второй республик, мэр Праги, глава Чешской национально-социальной партии. Пост министра юстиции занял член руководства той же партии Прокоп Дртина. Министерство иностранных дел возглавил опытный дипломат беспартийный Ян Масарик. Именно эти три министра через несколько месяцев станут мишенями для убийц.

Три строптивых министра

Уже одно имя Яна Масарика, сына первого чехословацкого президента, вызывало у коммунистов как минимум раздражение. Принадлежность к легендарной семье, а также собственные достижения на дипломатическом поприще делали его фигурой авторитетной и популярной, а значит, избавиться от такого министра, обвинив его, например, в некомпетентности, Готвальду и его соратникам было непросто.

Ян Масарик родился 14 сентября 1886 года в Праге. Травма руки не позволила ему, как и его матери, стать профессиональным пианистом. А мировоззрение и либеральные взгляды отца сделали изгоем в школе. Остракизм со стороны одноклассников и учителей как в реальной, так и в классической гимназии стали главной причиной неважной успеваемости и невозможности продолжить образование на родине.

В двадцать лет Ян Масарик уехал в Америку, где его ждали тяжелый физический труд, бедственное финансовое положение, зависимость от родственников. И тем не менее этот период жизни он вспоминал как самый счастливый. Накануне Первой мировой войны Ян возвращается на родину, где вопреки собственным взглядам и желанию оказывается в армии. После окончания войны поступает на службу в Министерство иностранных дел и 22 декабря 1919 года получает первое назначение — дипломатическим представителем Чехословакии в Вашингтоне. Благодаря его эмоциональным выступлениям перед американскими бизнесменами и политиками и личным связям, молодой республике удалось получить выгодные кредиты и наладить поставки сырья из США.

3 июля 1925 года Масарик получил новое назначение — послом в Великобританию. Здесь ему годами приходилось противостоять сначала проавстрийским, а затем и профашистским взглядам в среде британского истеблишмента. Ситуация стала особенно острой после Мюнхена. Приняв его как собственное поражение, Ян Масарик уходит в отставку, но не прекращает патриотической деятельности. В начале войны он много ездит по миру, возглавляет Чехословацкий комитет помощи беженцам, а после создания Эдвардом Бенешем правительства в изгнании занимает в нем пост министра иностранных дел. В этом качестве он 18 июля 1941 года подписал советско-чехословацкое соглашение о сотрудничестве в борьбе против Германии, а в июне 1945-го — Устав ООН. В создании этой организации он принимал деятельное участие и возлагал на нее большие надежды.

Благодаря сотням выступлений на радио и интервью в прессе во время войны, к весне 1945 года Ян Масарик оказался одним из самых известных чехословацких политиков. По мнению биографов, он «осознавал свою популярность, но не был коммунистом и ненавидел все присущее их диктатуре. Он считал, что у чехословацкого народа свои традиции и он пойдет своим путем». Став беспартийным министром иностранных дел сначала в правительстве Фирлингера, а затем Готвальда, он был последовательным критиком односторонней ориентации на СССР, экономической и политической деятельности коммунистов внутри страны. Что, вероятнее всего, и стало причиной его трагической смерти. 10 марта 1948 года Ян Масарик был найден мертвым под окнами Чернинского дворца. Официальная версия следствия — самоубийство. Однако по сей день ведутся споры, было ли это на самом деле так или министр был убит.

Один из самых известных политических деятелей Чехословакии демократических взглядов Петр Зенкл родился в 1884 году в Таборе в многодетной семье портного. Благодаря выдающимся способностям, он не только успешно окончил школу и гимназию, но и экстерном прошел университетский курс и стал одним из самых молодых выпускников философского факультета Карлова университета. После преподавал чешский и французский языки в средних школах, много времени отдавал просветительской деятельности среди взрослых: издавал учебники, читал лекции в кружках и на курсах. Именно его вовлеченность в работу подобных организаций и заинтересованность в решении социальных проблем стали первым шагом на политическом пути — от мэра Карлина в 1919 году до главы Праги в 1937-м. Мэром столицы он оставался до начала Второй мировой войны, на ту же должность вернулся и после ее окончания.

Вступив в Национально-социальную партию, Зенкл не сразу проявил политическую активность. Однако все изменилось в 1930-е гг., когда он занял пост заместителя председателя ЦК НСП. Он мог бы стать видным политиком, но страна была оккупирована, а Зенкл, как многие другие общественные деятели-антифашисты, арестован и отправлен в концлагерь. Там ему впервые пришлось столкнуться с коварством политических врагов-коммунистов, которые ненавидели его со времен Первой республики.

Как он писал в своих воспоминаниях, «в повседневной лагерной жизни некоммунисты и коммунисты довольно мирно жили бок о бок, враждебность последние стали проявлять накануне освобождения лагеря». Сначала Зенкл узнал, что соседи по бараку написали на него донос, что он якобы готовит побег. Лишь паника среди гитлеровцев из-за приближения союзнических войск спасла его от расстрела. Во второй раз ему пришлось столкнуться с коммунистами после освобождения лагеря американцами: тогда он узнал, что бывшие сокамерники хотят воспрепятствовать его возвращению в Прагу. Проверять информацию Зенкл не стал, тайно покинул лагерь и добрался до Лондона.

Председатель НСП и ее представитель в органах власти после войны, Зенкл пытался бороться с коммунистической экспансией. Уйдя в отставку с поста заместителя премьер-министра после февральского переворота, он оказался под постоянным наблюдением спецслужб. Через агентуру его подталкивали к безрассудным шагам (открытый протест, побег и т. п.), чтобы арестовать. Побег он все же совершил, добрался до Америки и уже оттуда фактически возглавил чехословацкое антикоммунистическое сопротивление, основав Совет свободной Чехословакии. Его главой и председателем Чехословацкой национально-социальной партии в изгнании Зенкл оставался до своей смерти 2 ноября 1975 года в Вашингтоне. В эмиграции он продолжал быть непримиримым противником власти коммунистов, агенты которых следили за каждым его шагом до последней минуты.

Прокоп Дртина был одним из самых последовательных чешских сторонников демократической политической системы XX столетия. Он родился 13 апреля 1900 года в Праге в семье Франтишека Дртины — университетского профессора и политика, одного из соратников Т. Г. Масарика. Аттестат зрелости получил в 1919 году, поступил на факультет права Карлова университета и почти сразу стал активным участником студенческого движения. По окончании университета в 1923 году поступил в финансовую прокуратуру, был призван в армию, затем вернулся на госслужбу. В эти годы Дртина был сначала сторонником Национально-демократической партии, затем в 1925 году стал членом только что созданной Национальной рабочей партии. Однако ее большевистский дух не отвечал его убеждениям, и в 1928 году он присоединился к НСП, членом которой и оставался до конца жизни. Уволившись из финансовой прокуратуры в 1929 году, Дртина перешел на работу в Канцелярию президента республики, а в 1936 году стал одним из двух личных секретарей президента Бенеша.

Мюнхенское соглашение так сильно повлияло на моральный дух политика, что он всерьез думал о самоубийстве. Но в итоге выбрал борьбу и присоединился к антифашистскому сопротивлению, а в начале 1940 года бежал в Лондон, где тесно сотрудничал с правительством в изгнании. Но чаще вспоминают его обращения к гражданам оккупированной Чехословакии и выступления по радио под псевдонимом Павел Сваты.

После войны уже в качестве министра юстиции Дртина жестко критиковал коммунистическую политику и разоблачал нечистоплотные методы работы подконтрольных КПЧ спецслужб. Для него, безоговорочного сторонника демократии, ее поражение в 1948 году стало не только национальной, но и личной трагедией. Смириться с этим ударом он не смог и действительно попытался свести счеты с жизнью, выпрыгнув из окна своей квартиры. Несмотря на полученные травмы, Дртина выжил, но был арестован, долгое время провел в тюремной больнице на Панкраце. Здесь к нему в течение нескольких лет применяли «лечение», которое вскоре будет названо карательной психиатрией. Таблетки и уколы разрушали его психику, из-за них он страдал галлюцинациями.

Через пять с половиной лет незаконного содержания под стражей 14 декабря 1953 года Прокоп Дртина предстал перед судом и в ходе тайного судебного разбирательства за предполагаемые политические преступления был приговорен к 15 годам лишения свободы. Вышел на волю 10 мая 1960 года по президентской амнистии, а в 1969 году был полностью оправдан, но Пражская прокуратура обжаловала это решение на новом процессе, состоявшемся в марте 1971 года. Дртина поддержал Хартию 77, но просил не публиковать его подпись из опасения, что власти используют ее для дискредитации процесса. К политической деятельности Прокоп Дртина так и не вернулся. Он умер в Праге в 1980 году.

Очевидно, что присутствие в возглавляемом коммунистом кабинете авторитетных политических фигур категорически не устраивало КПЧ и ее московских коллег. Слишком активно и, что важнее, аргументированно министры отстаивали демократическое будущее страны. Противоречия выявились по широкому кругу проблем, в том числе при обсуждении методов работы и полномочий правоохранительных органов, все более попадавших под коммунистическое влияние. Правда, эти дискуссии часто имели внутренний, кулуарный характер.

В отличие от них, перипетии обсуждения плана Маршалла, в рамках которого Чехословакии могла быть оказана финансовая и иная помощь со стороны США, выплеснулись за стены зала заседаний правительства. Хотя бы потому, что страна находилась в жесточайшем экономическом и продовольственном кризисе из-за засухи. «Именно переговоры о принятии предложения участвовать в плане Маршалла представляли собой последнюю — и фактически единственную — реальную возможность для некоммунистов Чехословакии помешать коммунистам двигаться к достижению полной монополии власти», — полагает историк Франтишек Ганзилик. Потому демократически настроенные министры выступали за немедленное принятие американской помощи. Однако в Советском Союзе понимали, что план Маршалла — гарантия длительного американского присутствия в Европе и активного участия Вашингтона в европейской политике. Его принятие означало бы для СССР крах чехословацко-советского союзнического договора. Чехословацких коммунистов без особого труда убедили в том, что США хотят лишить их влияния. Поэтому, следуя указаниям из Кремля, руководство КПЧ принципиально отвергло саму возможность участия в плане Маршалла.

После его отклонения коммунисты попытались протолкнуть свой вариант борьбы с последствиями засухи. Речь шла о налогообложении зажиточных слоев населения, так называемом «налоге миллионеров» (milionářská dávka или milionářská daň). Закон о новом налоге был скорее популистским, чем экономически эффективным. Предполагаемые денежные поступления не шли ни в какое сравнение с возможными выплатами по плану Маршалла. В том числе и по этой причине представители некоммунистических партий в правительстве высказались против этого закона. На том этапе решение не было принято, но в коммунистической прессе были обнародованы имена выразивших неодобрение министров. Одновременно началась публичная кампания в поддержку «закона против богатых».

Если враг не сдается…

Строптивость неангажированных министров и депутатов оппозиционных партий становилась для КПЧ серьезным препятствием к монополизации власти во всех сферах жизни страны. Хотя, казалось бы, многое уже было для этого сделано. В 1945—1946 гг. оказались «зачищены» от неугодных лиц большинство судов и прокуратура, создана лояльная Служба национальной безопасности, взяты под контроль следственные органы МВД, военная разведка и министерство информации. Практически неограниченными полномочиями были наделены национальные комитеты на местах, создание которых началось еще во время войны. В этих низовых организациях коммунистическое влияние было особенно сильно. Одной из главных задач, которую ЦК ставил перед ними, было выявление коллаборационистов и предателей, а при необходимости — и неудобных политиков, которых убирали с постов под предлогом каких-то нарушений и проступков. Зачастую деятельность «комитетчиков» и народной милиции — задержания людей, обыски, отчуждение собственности — выходила за рамки закона. Но коммунисты всегда прикрывали низовых исполнителей.

Прокоп Дртина, Петр Зенкл и Ян Масарик подвергались постоянным нападкам, но твердо стояли на своих позициях. Когда их оппоненты поняли, что парламентские методы неэффективны, было принято решение «разобраться» с политическими противниками иначе. И Алоису Заплеталу, секретарю обкома КПЧ в Оломоуце, поступил «заказ» на их физическое устранение. Для его исполнения тот привлек членов прокоммунистического национального комитета в городке Крчмань плотника Яна Копку и его помощника — поручил им изготовить три деревянных коробочки якобы для духов. Впрочем, товарищ Заплетал не скрывал от Копки цель их дальнейшего использования, в ходе работ вносил в проект изменения и даже лично принял готовый продукт. Согласно показаниям свидетелей, в те дни эти двое хвастались, что пришлют министрам ящики с «неудобоваримой мукой».

Утром 10 сентября 1947 года в канцелярию премьер-министра, размещавшуюся в здании Страковской академии, была доставлена посылка для вице-премьера Петра Зенкла. Такой же пакет на имя Прокопа Дртины прислали в министерство юстиции. Последняя посылка, предназначавшаяся министру иностранных дел Яну Масарику, задержалась на почте из-за неправильного адреса и позднее была изъята полицией.

Пакет для Зенкла принял секретарь президиума НСП и сразу счел его подозрительным. Предупрежденные им служащие канцелярии правительства отделили посылку от остальной корреспонденции, аккуратно вскрыли ее и, убедившись, что внутри взрывчатка, вызвали полицию. В приемной министра юстиции Дртины пакет попал в руки его секретаря. Тому посылка тоже показалась подозрительной. Вместе с остальными сотрудниками они вскрыли коробку, предположили наличие в ней взрывчатки и вынесли в сад. Прибывший вскоре Дртина, как и вице-премьер, приказал вызвать полицию.

Жизням министров больше ничто не угрожало, но страна была взбудоражена происшедшим не на шутку. Любые новости, которые могли повлиять на политическую ситуацию, считались в обществе очень важными. А уж сообщение о покушении на трех министров и вовсе вызвало шок — в Чехословакии не привыкли к политическим убийствам, и людей возмутил такой способ политической борьбы. В НСП не сомневались, что покушение было осуществлено по заказу коммунистов и стало следствием блокировки «налога миллионеров». В любом случае инцидент требовал расследования. И вот тут подконтрольные КПЧ правовые структуры и пресса проявили себя ожидаемо — они начали врать.

Следствие: версия коммунистов

На первом этапе следствие шло без особых эксцессов. Началось оно в почтовом отделении Крчмани, откуда были отосланы посылки. Отправитель даже не озаботился указанием разных обратных адресов, только менял имя. Удалось получить его описание, правда, довольно расплывчатое. Но след явно был местным, а потому перенос основных следственных действий в Прагу выглядел неоправданно поспешным. По указанию лояльного КПЧ министерства информации, пресса отвлекла внимание населения от этого факта, создав своего рода дымовую завесу. Газеты публиковали точное описание коробок и обращение ко всем, кто что-либо знает о деле, связаться с милицией. В кинотеатрах демонстрировали хронику о покушении и ходе расследования. Сообщалось, что в него активно включилась служба безопасности, уже в первые дни было задействовано 400 ее сотрудников. Была объявлена высокая награда за поимку преступника и еще одна — за предоставление информации, которая привела бы к его задержанию. В результате на правоохранительные органы обрушилась лавина сообщений, в большинстве своем совершенно бесполезных.

Первые выводы были обнародованы 14 сентября 1947 года. Утверждалось, что присланные коробки были изготовлены в период Протектората вршовицким сапожником Станиславом Пиларжем. Был найден сувенирный магазин, которому он отдал на реализацию 45 таких коробок, а последние три, по показаниям продавщицы, были ею проданы буквально за несколько дней до покушения. Там же нашлась и бумага, в которую они были завернуты. Несмотря на допросы многочисленных свидетелей, расследование ни на шаг не приблизилось к раскрытию дела. По указанию ЦК КПЧ, следователи просто завели его в тупик. Со временем новости о покушении исчезли со страниц газет, а любые попытки вернуться к делу пресекались. Потому большое недовольство в руководстве компартии вызывали публикации в недосягаемой для их запретов западной прессе. Так, в статье в еженедельнике Time прямо говорилось о причастности коммунистов к покушению. И хотя материал содержал ошибки (например, сообщал, что посылка была также отправлена президенту Бенешу), он отражал сложившийся в Чехословакии расклад политических сил и прямо указывал на подготовку коммунистами узурпации власти в стране.

Следствие: версия Национально-социальной партии

Новый поворот в расследовании наступил, когда бывший мэр Крчмани Л. Ловечек увидел фотографии коробок в газете и вспомнил, что видел точно такие у своего приятеля и соседа плотника Яна Копки — ярого сторонника КПЧ. Он вспомнил, как Копка говорил об этих коробках, в основном со смешками и полунамеками, и догадался, что тот может иметь какое-то отношение к покушению. Поняв, что стал обладателем очень важной информации, Ловечек долго колебался, стоит ли ее обнародовать. Эта задержка была использована прокоммунистическим следствием для дискредитации его свидетельских показаний. Дескать, бывший мэр либо польстился на объявленную награду, либо дал их из страха, что его заподозрят в соучастии.

В любом случае обратился свидетель со своей информацией не в милицию, а в секретариат отделения Национально-социальной партии в Оломоуце. Здесь он описал все, что видел и слышал, служащим и депутатам, а от них важнейшие сведения дошли до генерального секретаря партии Владимира Краины. Было созвано чрезвычайное закрытое совещание партийного руководства, на котором приняли решение настоять на возобновлении расследования — на сей раз органами Министерства юстиции.

В его ходе выяснилось, что с коробок даже не были сняты отпечатки пальцев, но их содержимое исключило пражский след, на котором настаивала служба безопасности. Да и сами вещицы в точности соответствовали описанию, данному Копкой, который даже признался в ошибке, допущенной им при изготовлении. Вина его была доказана собственными словами и показаниями других лиц. Поэтому приказ чиновника МВД об освобождении плотника из СИЗО выглядел настоящим издевательством над следствием. У причастного к делу жителя Оломоуца было обнаружено оружие (крупнокалиберный пулемет, пистолеты-пулеметы, ручные гранаты и патроны). И это оказалось только малой частью того арсенала, что хранился в оломоуцком комитете компартии. Алоис Заплетал признался, что привез их в тайник в 1947 году на машине секретариата КПЧ по приказу депутата-коммуниста Ярослава Соснары. И вновь никаких мер против хранителей оружия назначено не было.

Впрочем, коммунисты делали все, чтобы вывести «своих» из-под удара, препятствуя расследованию на всех этапах. Они даже пытались, хотя и безуспешно, дискредитировать генерального прокурора. В итоге вся информация, подтверждающая связь между событиями в Крчмани и покушением, была ими названа «нечистоплотными методами политической борьбы, используемыми НСП, которая хочет выставить компартию в негативном свете, как стремящуюся к диктатуре насильственными методами». По сути, коммунисты хотели превратить «крчманьское дело» в один из первых политических процессов и доказать на нем, что лидеры НСП готовили государственный антикоммунистический переворот. Очень активно в этом направлении действовал новый министр юстиции Алексей Чепичка — бывший секретарь обкома компартии в Оломоуце.

После февральского переворота необходимость в использовании дела о покушении на трех министров для дискредитации политических оппонентов отпала сама собой. Тем более что 9 апреля 1948 были обнародованы выбитые из главного свидетеля Ловечека новые показания, в которых он заявлял, что все выдумал, чтобы получить обещанное вознаграждение. Вместе с Ловечеком были арестованы имевшие отношение к расследованию З. Марьянко и Ф. Долежал. Первые двое умерли в тюрьме, а бывший прокурор Долежал в застенках был сломлен физически и психически.

Смена политического режима в стране повлияла на ситуацию до такой степени, что потерпевшие превратились в преступников, а виновные были оправданы и вышли на свободу. Официальной версией «крчманьского дела» стала инсценировка покушения руководством НСП для обвинения в нем коммунистов.

Литература

Dvorakova Z. Smrt pro tři ministry. Opava, 1998

Kaplan K. Československo v letech 1945—1948: 1. část. Praha, 1991

Koutek O. Prokop Drtina: osud československého demokrata. Praha, 2011