Вячеслав Михайлович Лебедев (1896―1969) ― поэт, переводчик, литературный критик. Родился в Воронеже, в семье врача. Учился в Петроградском институте инженеров путей сообщения. Участник Первой мировой войны. В 1918 году вступил в Добровольческую армию. В 1920 году эмигрировал в Константинополь, затем через Болгарию, Югославию и Австрию добрался до Праги, где с 1922 года и обосновался до конца своей жизни. Один из самых активных участников Скита поэтов. При жизни был издан только один его поэтический сборник ― «Звездный крен» (1929). Готовившаяся книга стихов в переводе на чешский, выполненном Ханой Вербовой, не увидела свет из-за событий 1968 года и вышла только в 1995 году.
Похоронен на Ольшанском кладбище.
О Вячеславе Лебедеве сохранилось не так много живых воспоминаний. Одно из них — небольшая зарисовка Дмитрия Мейснера1:
«… Когда я теперь тороплюсь из своего дома в центр Праги, то нередко встречаю пожилого человека со смуглым лицом, с полуседой головой, с быстрым и как бы вопрошающим и недоверчивым взглядом темных глаз. Одет он, как очень многие здешние русские: все, как нужно, но не совсем так, как у окружающих. Это поэт Вячеслав Лебедев спешит к трамвайной остановке: он едет на окраину города навестить жену, уже много лет находящуюся в доме умалишенных. Лебедев не только поэт, но и инженер. Крепко любит он поэзию и верит в свои силы. Немало хороших стихов он написал, но в большие, признанные поэты так и не вышел»2.
И тем не менее многие современники признавали Вячеслава Лебедева поэтом выдающимся, заметно выделяющимся на фоне эмигрантской поэтической среды. Мы можем в этом убедиться и теперь, спустя многие годы, читая его по-настоящему прекрасные стихи.
Плавание надежд3
Из тихих гаваней, где предрассветной смесью
В морскую горечь падает роса, —
Из тихих гаваней — который год и месяц
Соленым ветром крепнут паруса.
Каким Колумбом радостных Америк
Еще блуждать в неведомых морях,
К какой мечте, на небывалый берег
Пристав, отдать в заливах якоря…
Каких надежд летучие голландцы
На рифах скал свой разобьют мираж,
Какой тревогой вызовет на шканцы
Пищалка боцмана угрюмый экипаж…
…И будет ли — о подвиг бесноватых! —
В раскачке волн, под скрипы корабля,
В последний час последнего заката
С верхушек мачт последний крик: «Земля!..»4
Кормчий
По маякам, по звездам, по чутью…
В ночных морях невероятных странствий
Рукой обветренной тяжелую ладью
Веди вперед в бушующем пространстве
Тяжелых волн, сквозь острый ветра вой,
Вперед, вперед, туда, за океаны,
К тем берегам, где скалы и прибой,
Где ладанка, надетая тобой,
Спасет от бед и разведет туманы…
…И, трубку выбивая о каблук,
Потом ты вспомнишь за стаканом рома
О том, что жизнь была тебе знакома
Не только по мозолям крепких рук.
Но о былом не будешь сожалеть
И жизнь не упрекнешь в непостоянстве,
Когда споет тоскующая медь
Сигнал твоих, уже нездешних странствий,
Со всем земным торжественных разлук…
Пустынный путь
Рвал ветер свитки облаков,
Дымился по пустым дорогам
И заметал Твоих следов
Неясный оттиск за порогом.
И были медленные дни…
И были медленные ночи…
Что могут изменить они?
— И только жизнь была короче.
Я оценил Твой дар скупой,
Руки взыскательной и строгой —
Волчец и терн5 в пыли земной
Ты положил мне у порога.
И дымный хлеб, как ком земли,
Угрюмой горечью политый6,
Чтоб эти годы не могли,
Чтобы не смели быть забыты!..
Вечернее возвращение
Оставшись жить, оставшись ждать,
Несу тебя, моя чужбина.
И вот года считает мать,
Когда опять увидит сына.
И я вернусь с чужих дорог,
Такой смирившийся и жалкий.
И робко стукну о порог
Концом своей дорожной палки.
…И будет вечер тих тогда
Под крик стрижей над колокольней.
И будет сердцу больно-больно
За эти шумные года…
И будет вновь по-детски верить,
Подняв тысячелетий гнет.
И ветром Библия дохнет
От раскрывающейся двери.
О, как узнаю средь морщин
Твои черты, что, помню, были?..
— Ты крикнешь жалостное: «Сын!..»
И я — растерянное: «Ты ли?..»7
Отречение
Повторят, и не раз еще, года
И этот день, и этот вечер синий
На берегу пустынного пруда,
Где кружит ветер легкий пух гусиный.
Еще не раз стремительной весне
Дожди отслужат светлые молебны;
Еще не раз подымет колос хлебный
Любовь земли в налившемся зерне.
― Но, жизнь давно читая между строк,
Короткие, ничтожные тревоги,
Уже не жду, куда, на чей порог
Ведут меня вечерние дороги.
…Звезда полей прозрачна и светла.
Мне было нужно счастье не такое…
Моя душа просила лишь покоя,
Но на земле покоя не нашла…8
Волчица
Жизнь моя, дикая волчица,
Выкармливающая Ромула и Рэма,
Смотри, как легко мне молчится
В эту весеннюю поэму.
Я чувствую темную глину
Утлого моего сосуда,
Куда Великий Горшечник9 кинул
Маленькое, незаметное чудо.
Горчичное зерно10, щепотку
Крутой и колющей соли
Для этой жизни короткой,
Для этой короткой были.
И, круг завершая вечный
Сквозь щемящие весны, ― я знаю:
Это сосуд мой Великий Горшечник
На зеленом огне обжигает…
Вечерний гость
Без имени и без названья даже,
Плывущее к тебе ― и без конца,
Какою кротостью мне о тебе расскажет,
Вечерним гостем стукнув у крыльца?
…Проселками над золотою пылью,
Медвяный месяц, вскинув на рога,
Опять твоей неотвратимой былью
Сквозь крепь плотин зальет мои луга.
Скупой любви отяжелевший бредень
Тянуть со дна на золотой песок.
Не мною началось, не я приду последним
Искать следов твоих незримых ног.
И падать медленно… О, это ль ― неизбежность?..
Но даже сердце может ослабеть,
Себя испепеляющую нежность, ―
Последний дар ― переписав тебе…
Небесная земля
Всегда о нежности, всегда о небывалом,
Не о себе, ― через границы дня…
Земным делам, таким пустым и малым,
Мой легкий щит ― не выдавай меня!..
…Всегда о нежности, и пусть всегда не кстати,
Все попусту, все с сердцем невпопад,
Все ― странником, куда глаза глядят,
И воином миролюбивой рати.
Не о земном, ― но о земле моей,
Простых сердец вечернем водопое;
О кротости ― через границы дней,
О нежности ― через границы вдвое…
― Мой легкий щит, мое копье, мой меч.
Моя любовь!.. ― И вот опять приснится:
Сквозь глубь ночей, что всей душой истечь, ―
Твои неизъяснимые ресницы…
Ночной спутник
Не узнавая комнаты и кресел,
В бессоннице блуждая наугад
К окну, к столу и вновь к окну назад,
Где черный ветер стекла занавесил,
Я чувствовал ― качался утлый дом
И рвался вверх от пристани ненужной
Земной корабль…
И я один был в нем,
И плыл во тьме над этой ночью вьюжной.
― Нет, не один. Бродили мы вдвоем
Между постелью, креслом и окном…
И спутник мой шаг в шаг ходил со мною.
Его плеча касался я плечом
И чувствовал, как тяжко дышит тьмою…
Молчали мы. Что говорить? О чем?
…А поутру, когда рассвет туманный
Вошел в окно и лег у наших ног,
Я увидал, кто был мой спутник странный:
По комнате ходили ― я и Бог11.
Бессонница вторая
Ни голодом, ни жаждой, ни разлукой…
Закрыть глаза… А сердце сквозь года,
Сквозь жизнь стрелою, пущенной из лука,
Летит вперед ― и канет без следа,
Еще любя, и все тесней и туже…
И взгляд внимательный с соседней из планет,
Пройдя землей, нигде не обнаружит
Моей любви и кратко скажет «нет!»…
…А в легком сне ― и там я буду лишним, ―
Что повторит, что вспомнит жизнь твоя?
Быть может ― класс, быть может ― сад и вишни
И за холмом вечерние края…
И только стих споет о небывалом.
Но этой ложью сердцу не помочь.
― И снова вижу комнату, и ночь,
И сбившееся на пол одеяло…12
Шестикрылый серафим
Горит душа, как легкий пламень
Над освященным бытием,
И ночью на плече моем
Трепещет светлыми крылами.
Днем, в суете и возбужденьи,
Вдруг останавливаясь, жду
Благословенную чреду
Молниеносных пробуждений.
…И все прекраснее и строже,
― У сердца радостный Сизиф ―
Иная жизнь опять тревожит,
Мой вещий дух преобразив.
И бьется, путы разрывая,
Земною горечью дыша,
Еще лукавая и злая,
Но пробужденная душа!..13
Пощада
…И вот пойми ― есть в мире странный лад
Текущих рек и вьющегося ветра,
А у стиха медлительного метра
И паузы поют и говорят.
Но в музыке их вряд ли лучший звук,
Возникнувший из глубины вселенной,
Услышишь ты душой земной и тленной,
Не обожженной на огне разлук.
То не любовь, но чище, чем она, ―
Прекрасная и кроткая надежда;
Весенний мир в раскрывшиеся вежды
Очей, с которых спала пелена…
…И чувствую ― вот дни плывут, звеня,
Но падая, не ткнусь ногой о камень ―
Прозрачными и легкими руками
Он оградит и сохранит меня…
Подзимь
Холодный дым, сиреневый и зыбкий,
Плывет с утра в студеном ноябре;
И я от крыш в хрустящем серебре,
И от тебя, и от твоей улыбки,
Вздохнув, свежо и остро опьянясь,
Хрустальный снег съедая с рукавицы,
Почувствую такую легкость птицы,
Такой восторг, такую синь и яснь…
― И вдруг пойму медлительно и странно,
Иную жизнь, плывущую вовне,
И то, что мир давно стал тесен мне,
А раз взлетев, ― лететь не перестану…14
Стихи о современности
1.
На склоне дней трагических империй,
Ногой ― на трон, душой ― на эшафот
Восходит розовый монарх. И вот
Далекий гул уже гремит о берег.
И по ночам за окнами дворца
Стоит без сна, испуганный и кроткий.
И в полутьме белеет профиль четкий
Привычного, монетного лица15.
И видит вновь ― слепительный огонь! ―
На площади народ и гильотину…
И чувствует, как вновь ему на спину
Ложится чья-то жесткая ладонь…
И от кошмара падая назад,
За пуховик широкого алькова,
Кричит во тьму нечеловечье слово
И слышит брань и пьяный рев солдат…
2.
Республика в фригийском колпачке16
На празднествах поверженных Бастилий
Красней, чем кровь.
И вот, в ее руке,
Как отблеском, у королевских лилий
Алеет шелк прозрачных лепестков…
…А с площади поспешный стук подков,
Дохнув по окнам воздухом сражений,
Гремит в Конвент. ― И, падая с коня,
Охрипший всадник спит в изнеможеньи,
Едва сказав, ругаясь и кляня…
― Но в городе уж шепчутся в испуге
И знают все:
Король опять на юге!..
3.
Никто не знал, что приближался срок
Под дробь непогрешимых барабанов,
Когда качался в белой мгле туманов
На площади повешенный пророк.
Пылили по дорогам эскадроны,
Фуражки запрокидывая вбок,
Но немощен и хил был старый бог,
И немощны и хилы были троны…
И города, в преддверьи новых эр.
Заканчивая ежедневный ужин,
Еще не знали, что уже не нужен
Их крепкий мир, а вечный Робеспьер
Уже повел на плаху королеву…17
― О, не жалей же, робкая душа,
Полей, приготовляемых к посеву!
Как можешь ты без радости дышать.
И можно ль жить без гордости и гнева?..
А новый мир, сменяя мир былой,
Идет в кругу иных тысячелетий
И так же дышит холодом и мглой
На медленном, чуть брезжущем рассвете…
4.
Так началось ― не освежали век
Кровавые, туманные рассветы.
И по ночам хвостатые кометы
Летели вновь и начинали век
Безжалостной и беспощадной эры.
Но люди говорили на углах
О счастии ― и в грубых их словах
Горел огонь неистребимой веры.
… И как-то вечером, когда еще заря
Цвела вверху и золотила долы.
На площадь из ворот монастыря
Стремительно прошел Савонарола18.
― И дым, и пепел выжженные дни
Вновь понесли в сияющее небо…
Но нищие уже просили хлеба,
И по ночам зловещие костры
Пылали по лесам и по дорогам.
Пересыхали реки от жары,
А женщины, на очаге убогом,
Варили суп из липовой коры…
И люди на углах уже молчали.
И лишь во сне вздыхали в темноте
О той недосягаемой мечте.
Что их всю жизнь вела через печали…
Огненные города
1.
Из дансингов усталые мужчины,
Прижав, вели изнемогавших дам
Сквозь мглу ночей, где пел в огне реклам
Призыв любви, и вечной, и единой…
Взлетали на мосты автомобили,
С картавым криком падая в туман.
Хрипело радио над входом в ресторан
И задыхалось от вина и пыли.
По набережным черных, жирных рек
Бродили исступленные поэты
И бормотали мирные сонеты,
И слушали, как дышит новый век
Тяжелым и прерывистым дыханьем.
И видели: над жертвенником крыш
Клубится дым и всходит в ночь и тишь
Над той же древней жертвою ― Страданьем…
2.
В тумане вечера шпили далеких готик
Сквозь сеть антенн прозрачны и легки.
А люди умирают от тоски
За окнами холодных библиотек.
О, этих задыхающихся уст
Не осчастливить огненным глаголом,
Чтоб скучный мир был снова дик и пуст
Перед тобою, радостным и голым…
Как занести в распухший каталог
И поместить на окнах библиотек,
Что вновь и вновь, сквозь темноту дорог,
Несут сердца тяжелый камень плоти.
А над тоской, над пышной пылью книг
И гипсовым бессмертием Шекспира,
Средь льдов пространств трубит Архистратиг19
О новом хаосе и сотвореньи Мира…
Литературный чай
Контроль небрежно рвет билеты.
Вхожу.
И вот до самых глаз
Над желтым озером паркета
Веселым ветром плещет джаз.
Льют электрические выси
Молочный душ и дымный пар
На шаг извилистый и лисий
Легко касающихся пар.
И воздух, ломкий и неверный,
Закруживает не спеша
Средь скользких столиков таверны
Тебя, бессмертная душа!
И этот зал, и люстры эти,
И скрипок яростный прилив
Несут, жужжа, в мое столетье
Туманный, блоковский мотив20.
И вот, над жаркой чашкой чая,
В пару качаясь, как змея,
Мне темным взглядом отвечает
Возникнувшая тень твоя…
Розовощекие спортсмены
Гремели кружками о стол
И клочья ноздреватой пены
Сбивали пальцами на пол.
И хохотали. И шумели.
И шли за женщинами в круг,
Ища в таком же ловком теле
Веселых, временных подруг…
…А тень качалась и грустнела,
У самых губ, у самых глаз…
Тогда, пронизывая тело,
Пропел смычок в последний раз…
И разорвав оцепененье,
В такой прекраснейшей тоске,
Я это маленькое пенье
Занес на мраморной доске.
И стулья завернувши боком,
Я поклонился и ушел,
Оставив объявленье:
«Стол
Занят Александром Блоком».
Неправдоподобная история
Как же так могло случиться?
Нет, не вспомню, хоть убей!
Все кормил я за границей
На бульварах голубей.
Было мило и сердечно.
Проживете год-другой —
И захочется, конечно,
Возвратиться вам домой.
Поезда бегут на север,
Поезда бегут на юг.
«Где страна моя, Рассея?
Укажите, милый друг!»
Милый друг посмотрит косо
И замедлит свой ответ.
«Нет бессмысленней вопроса,
И страны такой уж нет…»
Вот так штука! Вот так штука!..
Как же это, не спросясь?
Мне наскучила разлука,
Надоели дождь и грязь…
Поезда летят как птицы
Столько зим и столько лет.
Видно, может так случиться,
Что страны родимой — нет…
Подготовка публикации и комментарии О. Репиной
1 Дмитрий Иванович Мейснер (1899—1980) — юрист, политический и общественный деятель. В эмиграции в Чехословакии с октября 1921 г. Окончил Юридический факультет в Праге. Член правления Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии. В 1960-е гг. вернулся в Советский Союз, жил в Москве. Автор мемуаров «Миражи и действительность. Записки эмигранта» (1966).
2 Мейснер Д. И. Миражи и действительность. Записки эмигранта. М., 1966. С. 220.
3 Это и следующие стихотворения, кроме последнего, вошли в сборник «Звездный крен: Стихи 1926―1928», вышедший в 1929 г. в Праге тиражом 500 экз.
4 Стихотворение впервые было опубликовано в журнале «Своими путями (№ 8—9, 1925), издававшемся в Праге в 1924—1926 гг.
5 Волчец (или волчцы, колючая сорная трава) и терн появились на земле после ее проклятия Богом за грехопадение Адама. Эти растения, упоминающиеся в Библии неоднократно и почти всегда в паре, приобрели символическое значение. «Проклята земля в делах твоих, сказал Господь Адаму, изрекая Свой праведный суд; со скорбью будешь питаться от нее; терние и волчцы произрастит она тебе...» (Быт. 3:17, 19). Таким образом, волчцы и терн символизируют испытания и страдания.
6 Возможно, отсылка к тому месту в Книге пророка Исайи (30:20), где говорится, как Бог делится хлебом в горести и водой в нужде (в других переводах «горьким хлебом» и «водой печали»).
7 Опубликовано в «Современных записках». 1928. № 35.
8 Опубликовано в журнале «Воля России». 1929. № 2.
9 Великий Горшечник ― Бог. «Иегова Бог создал человека из персти земной, и вдунул в ноздри его дыхание жизни, и человек стал душою живою» (Бытие 2:7).
10 Очевидная отсылка к библейскому рассказу о горчичном зерне: «И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно — как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные» (Мк. 4:30―32).
11 Опубликовано в журнале «Воля России». 1928. № 1.
12 Журнал «Воля России». 1928. № 11.
13 Там же. № 1.
14 Опубликовано в еженедельной литературно-политической газете «Звено». 1928. № 1.
15 Речь идет о событиях Великой французской революции и, в частности, о казни короля Людовика XVI, совершенной в 1792 г. Известно, что король был арестован при попытке бегства, когда, случайно открыв занавеску кареты, был узнан в толпе именно благодаря тому, что оказался слишком похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре.
16 Фригийский колпак послужил образцом головного убора якобинцев.
17 Королева Мария-Антуанетта была казнена 16 октября 1793 г.
18 Так метафорически говорится об обнищании населения Франции вследствие Великой французской революции. Савонарола (1452―1498) ― итальянский религиозный проповедник, после изгнания Медичи из Флоренции имел колоссальное политическое влияние, последовательный борец с роскошью.
19 Архистратиг (от др.-греч. αρχιστρατηγός, «главнокомандующий») ― ангельский чин архангела Михаила, предводителя всех ангелов в борьбе с дьяволом. Как судья, Михаил призывал трубным гласом человеческие души на Страшный суд. Звук трубы также возвещает и о конце света.
20 Даже без авторского указания на «блоковский мотив» его присутствие в этом стихотворении очевидно. Возьмем, к примеру, одно из стихотворений А. Блока «Где отдается в длинных залах…» (1910), написанное тем же размером (1910): «Шурша, звеня, виясь, белея, / Идут по медленным кругам; / И скрипки, тая и слабея, / Сдаются бешеным смычкам» и т. д.
