Одним из устроителей конференции был Евгений Мартынюк, давний друг и партнер «Русской традиции» по организации мероприятий, связанных с историей казачьего движения (прежде всего в австрийском городе Лиенц). На конференции выступили академик РАН Юрий Сергеевич Пивоваров и Дмитрий Глебович Рар. Ю. С. Пивоваров согласился подготовить для публикации в журнале «Русское слово» основные тезисы своего выступления.

Россия в изгнании

Эмиграция, или история трех Россий ХХ столетия

«Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью», — писала Марина Цветаева, оказавшись в Эмиграции. Она вернулась и потеряла жизнь, как и ее близкие.

В 1967 году в предисловии к американскому изданию «Король. Дама. Валет» В. Набоков с самоиронией и горечью говорил: «Мне было двадцать восемь лет (т. е. шел 1927 год. — Ю. П.). К этому времени я прожил в Берлине <…> лет шесть. В числе многих других интеллигентных людей я был совершенно уверен, что не пройдет и десяти лет, как все мы вернемся в гостеприимную, раскаявшуюся, тонущую в черемухе Россию». И он вернулся — через пятьдесят лет своими текстами, став воспитателем новых советских поколений. Но родину больше никогда не увидел. В СССР Набокова не печатали, но читали: Тамиздат и Самиздат работали исправно.

К середине 1980-х гг. (начало Перестройки) основные идеи Эмиграции были известны в кругах интеллектуалов Москвы и Ленинграда. Бердяев, о. С. Булгаков, Бунин, Набоков и др. во многом определяли умственную и эстетическую сферы верхушки столичной интеллигенции.

С конца восьмидесятых началось массовое освоение творческого наследия Эмиграции. Казалось, то, к чему стремились деятели русского Зарубежья, свершилось. Десятилетиями нарабатывавшееся ими явилось во многом основой современного российского миропонимания. Но загвоздка состоит в том, что успехи Эмиграции пришлись на идейное измерение русской жизни, а политический, государственный уклад, т. е. практическое измерение, этим влиянием затронуты не были. Говоря старым марксистским языком, надстройка в какой-то мере обэмигрантилась, базис же — нет.

Именно поэтому (хотя и не только поэтому) перед нами стоит неотложная задача по прояснению роли и места Эмиграции в отечественной истории и культуре. Вот некоторые темы, предлагаемые мной для обсуждения.

I. Историю России нередко рассматривают через «призму» СССР. Раз такой страшный режим был возможным, то надо искать его корни в прошлом. Однако хочу обратить внимание: из Революции вышел не только СССР, но и Эмиграция. Она тоже результат и продукт этого события. В таком случае необходимо обнаружить в истории основания и для нее. Кстати, в первую очередь в этом нуждаются те политики и идеологи, которые озабочены поиском исторического фундамента (или исторических предпосылок) современного российского либерализма. Скажут: Эмиграция — осколок традиционной России, которому удалось не быть уничтоженным большевиками. Хорошо. Согласны. Вот из этого осколка и будем выращивать либеральную демократию.

II. Итак, констатируем. В результате Революции и Гражданской войны родились две России — Совдепия и Эмиграция. В предреволюционные годы отечественную историю до XVI века изучали как историю двух Россий — московско-ордынской и литовской (прямой наследницы Киевской Руси). Сегодня русская история ХХ столетия — это история СССР и Эмиграции.

III. Эмиграция состояла из людей разных воззрений, в ее рамках постоянно шла идейная полемика; из-за ментальных противоречий, несогласий эмигранты переставали здороваться друг с другом (например, бывшие друзья Бердяев и о. С. Булгаков). Но для наших целей продуктивнее говорить об Эмиграции в целом, как о целостном явлении. И как о «факте» русской истории, русской культуры. Если Гражданская война была вооруженным противостоянием Февраля (в широком смысле) и Октября, то Эмиграция — идейным и моральным противостоянием Октябрю и тому, что из него произрастало. Как «факт» Эмиграция навсегда осталась в нашем сознании. В известном смысле Эмиграция есть феномен, сравнимый с «золотым веком» и «серебряным веком» отечественной истории и культуры. Во всяком случае — из этого ряда. Мы говорим о России «великих реформ», России пореформенной. Россия же постреволюционная — Эмиграция. Таковы ее хронологические и смысловые контексты.

IV. Эмиграция (с большой буквы) — это не просто эмиграция. Это другая Россия. Это другая русская возможность. Это прошлое и будущее вместе. Это конденсация и преумножение духовных, интеллектуальных эстетических, научных богатств русской культуры. Это свидетельство того, что со временем мы имеем шанс стать равноправными участниками европейского процесса.

Эмиграция «унаследовала» мощный подъем, переживавшийся страной в конце XIX — начале ХХ века. Волна, на которой будущие эмигранты оказались за пределами родины, шла вверх, а не вниз. То есть это была энергия повышательного, а не понижающего движения.

Интенсивность культурной жизнедеятельности Эмиграции необычайно высока. Европу (Германия, Франция, Сербия, Болгария, Чехословакия и т. д.) покрыла сеть русских учреждений: газеты, журналы, издательства, научные институты, театры, школы. В 1920-е гг. в Берлине было около сорока русских издательств, каждое из которых выпустило более тысячи названий, выходили три ежедневные газеты. Тогда же в Париже было примерно триста русских организаций, издавалось семь газет различных направлений: от правых до леволиберальных и социалистических.

V. В Эмиграции договаривали то, что не договорили дома. Решали то, что не решили дома. Это было строительство новой России, которое прервали на родине. Эмиграция внесла в это строительство свой опыт — революционных лет и жизни за рубежом.

При этом Эмиграция — не только открытие нового и продолжение уже бывшего, но и подведение итогов (к примеру, система философии С. Франка).

То, что произошло в России в 1917—1920 гг. (Революция и Гражданская война), и большевистский тоталитаризм, который вырос из этого, стали предметами пристального изучения Эмиграции — до известной степени смыслом ее существования.

VI. Новая Россия строилась несколько столетий. И расцвела в Эмиграции. Не в институтах и процедурах, а в людях. Она показала, каким может быть русский человек. То, что не удалось (не успели) реализовать в социальном измерении, свершилось в личностном. И этот новый мир, новый человек явились не только продолжением, но и шагом вперед даже в сравнении с пушкинско-блоковской традицией. Главное же здесь, что эти русские осуществились и как все набирающее силу пушкинско-блоковское начало, и как «граждане мира». И уже не в пророческо-экзальтированном видении Достоевского (Пушкинская речь 1880 года), а в натуральном, практическом.

VII. Это глубоко и ностальгически почувствовал Василий Аксенов в романе «Остров Крым». Реальная история оказалась иной, чем в вымысле писателя. Они не зацепились за «Крым», — они построили его в себе, разнесли по свету. Г. Федотов (один из блестящих представителей Эмиграции) говорил о беспочвенности русской интеллигенции. Так вот, в изгнании она обрела самую прочную основу — русскую культуру как часть мировой, русский исторический опыт как уникальный опыт. За этими людьми не стояли империя, самодержавие, экономика и пр. Лишь «реял над ними / Какой-то особенный свет, / Какое-то легкое пламя, / Которому имени нет» (Г. Адамович).

VIII. Вот параметры этого «нового» мира. В. Набоков: «Эмиграция сохранила для России свободу духа. Все дыхание человечества в этом сочетании слов». «Мужественная тоска по родине». «Мы, свободные граждане нашей мечты». «В этой особенной России, которая нас невидимо окружает, живит и держит нас, пропитывает душу, окрашивает сны, нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести». «Такой свободы, какую знаем мы, не знал, быть может ни один народ». «В изгнании пронзительно понять и прочувствовать родную нашу страну». «Волна России, вышедшая из берегов». «Наше рассеянное государство, наша кочующая держава».

Многие мыслители, литераторы, ученые, в том числе противники Совдепии, видели в ней пример общественного новаторства. Даже гениальная Марина Цветаева уговаривала (в стихах) своего сына ехать в СССР, в мир будущего, в страну какого-то неведомого, но очень интригующе-зовущего, небывалого строя, в «на—Марс—страну». А оказалось все совсем не так. «Россия в изгнании» (П. Струве) дает нам пример русского современного человека. Русского и современного. Свободного. Всемирного. СССР же «вдруг» оказался нереформируемым, запутался в антагонистических противоречиях, сгнил, раскрошился. Оказалось: все, что ни делал этот СССР, некачественно. Здания, дороги, промышленность, сельское хозяйство и, самое главное, человек. Советский человек.

Вот почему для нас, постсовдеповских русских, важны свидетельства других русских. Как они все это видели? В каком контексте рассматривались ими советские дела? Какой язык для понимания они выработали? Речь идет об Эмиграции.

IX. Выше я высказал предположение, что история России прошлого века состоит из историй двух Россий — СССР и Эмиграции. Однако следует уточнить это мнение. Речь должна идти о трех Россиях — СССР, ГУЛАГе, Эмиграции. Мне возразят: ГУЛАГ и есть СССР, его порождение. Согласен, но добавлю. ГУЛАГ — квинтэссенция СССР—России, как Эмиграция — квинтэссенция не—СССР—России.

ГУЛАГ отменяет социальную историю — остается только психология доведенного до ужаса бытия индивида. Если Эмиграция — кочующая держава свободы, то ГУЛАГ — люди, забитые (вместо свай) в вечную мерзлоту — не «жариться» на огне, а «вечно» замерзать в холоде и голоде. Это осуществление ада на Земле. Зеркально-противоположное Коммунизму, который мыслился как рай на Земле. Ад оказался достижимым, рай — нет.

В ГУЛАГе коммунистам удались их планы. Нет Бога, семьи, денег, собственности, государства, права. Нет и языка. Идеальный коммунизм. Сила ГУЛАГа в том, что он — везде, а не только за колючей проволокой. Квантовая физика открыла структуру материи — ГУЛАГ нуждается в квантовой социологии. Ибо он пронизывает и весь социальный организм, и каждого человека в отдельности. Все пока известные терапии оставляют последствия, сравнимые по опасности с самой болезнью (смотри историю Российской Федерации). Иначе говоря, ГУЛАГ предполагает не только квантовую социологию, но и социо-психологическую вирусологию. Причем, если квантовая социология обнаруживает его повсеместное распространение — в городах, душах, тюрьмах, школах, институтах, то социо-психологическая вирусология показывает, как вирус ГУЛАГа пожирает живое, как, используя инструменты сверхмучений и страха, расчеловечивает человека, пожирает результаты многотысячелетней эволюции. ГУЛАГ — обнуление истории, культуры, свободы, выбора.

Х. Россия в изгнании (Эмиграция), Россия в беде (СССР), Россия в аду (ГУЛАГ). Вот три России, в контексте которых может быть понята Эмиграция (это сохранение русского нормально-традиционного — и русского на вырост, т. е. выращивание новой России с учетом наличия СССР).

Эмиграция и ГУЛАГ — две возможности эволюции пост-СССР.

XI. В Эмиграции русская мысль и культура в некоторых сферах (многих!) достигает своих вершин. Эти достижения носят непреходящий характер и по сей день оказывают влияние на наше сознание. Вот некоторые из них.

«Современные записки» (№ 1—70, 1920—1940, Париж).

Das Laboratorium der Moderne — так назвал свою книгу о Петербурге начала ХХ века известный немецкий историк Карл Шлегель. Журнал «Современные записки» — тоже das Laboratorium Her Moderne. Здесь публиковались люди самых разных политических и мировоззренческих ориентаций. Не было только крайне левых и крайне правых. Зато были лучшие поэзия, проза, эссеистика, наука, философия эмиграции. Причем как тех, кто «состоялся» еще до революции, так и тех, кто в 1920—1930-е только начинал.

Некоторые имена: Бунин, Ремизов, Цветаева, Набоков, Ходасевич, Вяч. Иванов, Бальмонт, Шмелев, Зайцев, Газданов, Осоргин, Алданов, Бердяев, Шестов, Федотов, Степун, Флоровский, Мережковский, Гиппиус, Н. Лосский, Зеньковский, Вейдле, Муратов, Мочульский, Бицилли, Вишняк и др. В одном немецком «спецхране» (Köln, BIOST, начало 1990-х) мне достался почти новый, почти никем не читанный комплект. И было какое-то сюрреалистическое ощущение себя — первым читателем «Дара», себя — участником всей этой сложной и трагической русско-европейско-парижской жизни.

Этот журнал действительно стал лабораторией, в которой русская мысль и культура вырабатывали свое новое содержание, облик и форму. В сферах политической, правовой, философско-исторической, социальной, экономической русский ум пытался освободиться от обветшалых и уже узких ему идеологий — неонародничества, неославянофильства, неомарксизма, кадетского либерализма и т. п. С известными оговорками и с известными историями (изъятие главы о Чернышевском в «Даре», «редактирование» Федотова, Шестова, Цветаевой) «Современные записки» были, пользуясь языком начала ХХ века, поверх «направленства».

Там выковывалось новое русское мировоззрение, значение которого не устарело и сегодня. Оно совершенно актуально. Это был синтез либеральных, консервативных, христианско-демократических, социал-демократических идей. Там право признавалось не функциональной, а онтологической ценностью. Характерный пример — воззрения М. В. Вишняка (бывший эсер, юрист, секретарь Учредительного собрания).

Помимо этого, журнал оказался центром сопротивления тем силами русской эмиграции, которые встали на позиции пораженчества перед врагом рода человеческого (по терминологии Т. Манна). То есть именно здесь был дан беспощадный бой всем, кто хоть как-то склонялся перед теорией и практикой тоталитаризма (коммунизма, нацизма). В том числе это была борьба и с «евразийским соблазном».

Семен Людвигович Франк (1875—1950).

Самый выдающийся русский философ «вообще»; «его система <…> самое значительное и глубокое, что мы находим в развитии русской философии»; «высшая точка развития русской философии» (В. В. Зеньковский. История русской философии).

В 1925 году Франк пишет две принципиально важные работы — «Сущность и ведущие мотивы русской философии» и «Русское мировоззрение». Пишет по-немецки. Его поддерживает Макс Шелер.

Франк подводит итог развития русской религиозной мысли от Чаадаева, славянофилов, Соловьева и т. д. Он систематизирует наработанное его предшественниками и современниками. Но, конечно, не отменяет. Делает как будто невозможное. Систематизирует то, что принципиально противостоит всем и всяким системам.

Дает формулу русской философии. «Мы-философия» в России; «Я-философия» на Западе. «МЫ», а не «Я» — последнее основание жизни духа и его сущности. «Я» вырастает из «МЫ». В каждом «Я» внутренне содержится «МЫ». «МЫ» полностью присутствует в своих частях. Но «Я» в его свободе и своеобразии этим не отрицается. Из этого следует: «я»-демократия (Запад») и «мы»-демократия (Россия).

МЫ-мировоззрение: «Русским мыслителям совершенно чуждо представление о замкнутой на себе самой индивидуальной личностной сфере». Франк — это попытка облечь в классические философские категории и понятия то, что, казалось бы, «не облекаемо», рационализация «иррационального». «Философия истории — эта область русской мысли представляет собой нечто вроде чаши, в которую вливаются все русские философские идеи».

Франк отвергает «cogito ergo sum» и чеканит: «sum ergo cogito». «Онтологический примат жизненного факта над мышлением».

Выступая против «индивидуалистического персонализма» Запада, Франк выдвигает «соборный персонализм» России. «„МЫ“ мыслится не как внешнее единство большинства „Я“, только потом приходящее к синтезу, а как первичное <…> неразложимое единство, из лона которого только и вырастает „Я“ и посредством которого это „Я“ становится возможно. „Я“ и „ТЫ“, мое сознание и сознание, чуждое мне, мне противостоящее и со мной связанное, оба они образуют интегрированные, неотделимые части первичного целого — „МЫ“ <…> Своеобразие и свобода „Я“ образованы <…> связью с целым, жизненность „Я“ создается сверхиндивидуальной целостностью человечества».

Евразийство

Кн. Н. С. Трубецкой — филолог (фонолог), философ; П. Н. Савицкий — экономгеограф, философ; Н. Н. Алексеев — правовед, государствовед, политолог, историк; Г. В. Вернадский — историк России; граф П. П. Сувчинский — музыковед, литературовед. И многие другие…

Начало — 1921 год, София, сборник статей «Исход к Востоку». Новое самоопределение России. Критика петровского режима и цивилизации. Россия (Евразия) — АнтиЕвропа, Антидемократия. Философия истории, политики, права. Месторазвитие (как природно-климатические условия определяют историю). Принятие СССР как системы управления — и его духовно-идеологическое неприятие. Необходимость замены атеистического большевизма православием. Жесткая, военно-монархическая власть. Евразийское право — в первую очередь не о правах, а об обязанностях. Евразийская, а не европейская элита. Евразия — борьба и сотрудничество Степи и Леса. История Евразии — громадные империи, сменяемые множеством небольших государств, и наоборот. Циклы евразийской истории.

Должен сказать: я не сторонник философии С. А. Франка и — тем более! — евразийства. Но не могу не замечать ни их выдающихся достижений, ни их новаторской научной и интеллектуальной роли.

***

Зинаида Гиппиус, которая около четверти века провела в Эмиграции, говорила: «Мы не в изгнании, мы в послании» — чтобы рассказать миру о том, что произошло в стране, что не вся Россия поддерживает чекистскую диктатуру. Это послание было и достоверной информацией о достижениях русской культуры за последние сто лет. Это было также посланием детям (о. А. Шмеман, С. Зеньковский) и внукам (Н. Струве), которые знакомили послевоенные советские поколения с идеями и духом Эмиграции. Мое (люди, родившиеся в середине столетия) точно было сформировано эмигрантской мыслью. Бердяев, Булгаков, Франк, Струве, Федотов определили не только наше мировоззрение, но даже и — в моем случае — профессию: политико-культурная история России, история отечественной мысли. Несколько лет назад я нашел свою записную книжку 1974 года. Мне было двадцать четыре. В ней стояло: «Бердяев освобождает меня от рабства». Советского рабства.