Окончание, начало в РС 9—10/2017

Летом 1921 года в жизни Макса Левина начался новый период. В Москве он был поселен в гостинице «Люкс» (позже переименована в «Центральную»)¹, где обитали коминтерновцы. В анкете он записал себя эмигрантом, приехавшим в Россию на неопределенный срок. Иностранные газеты писали, что Левин строил планы вернуться через несколько недель в Мюнхен и вновь заняться созданием Баварской советской республики². Судя по протоколу общего собрания партийной ячейки ИККИ (1929 года), Левин действительно не терял надежды возвратиться в Германию и даже стать там членом парламента³. Только в 1933 году он окончательно осознал, что это невыполнимо, и собрался оформить советское гражданство⁴.

В советской России

Хотя Левину и повезло добраться до родных пенатов, однако вернулся он не победителем, а как один из тех, кто не сумел удержать от крушения недолговечную БСР, на что так надеялся российский вождь. Прибыл Левин в Россию еще при Ленине, который помнил его по Швейцарии, и до 1936 года прожил в постоянном напряжении, но без фатальных потрясений, занимая невысокие должности в Коминтерне, в Комакадемии (КА), в Тимирязевском институте, в Международной Ленинской школе, в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) и, наконец, в Московском университете.

В первых числах июля 1921 года Левин был принят на работу в Коминтерн. Среди его поручителей были А. Тальгеймер⁵, П. Фрелих⁶ и Б. Кун. В ноябре того же года Левина направили в Центральную комиссию помощи голодающим при ВЦИК⁷, а с лета 1922 года он был переведен на редакционную работу и до 1930 года состоял немецким редактором⁸. После партийной чистки 1929 года Левин вынужден был покинуть Коминтерн.

Жена финского коммуниста О. В. Куусинена⁹ Айно вспоминала: «В отделе печати работал чрезвычайно способный человек, беженец из Венгрии¹⁰ — Левин. Это был, пожалуй, лучший синхронист того времени, владел он почти всеми языками. Когда какой-нибудь представитель произносил речь, Левин переводил ее в микрофон, не отставая ни на слово от говорящего, на немецкий или русский»¹¹. Сам же Левин записал в анкете, что он вполне владеет немецким и русским, а на английском и французском свободно читает, но говорит с ошибками.

В ноябре 1921 года через К. Радека он был вызван к Ленину, чтобы помочь подготовить доклад на немецком языке «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции», с которым Ленин выступил на IV конгрессе Коминтерна¹². Со слов Левина в протоколе общего собрания партийной ячейки (1930/1931 года) было записано: «В декабре меня вызвал Владимир Ильич с просьбой рассказать о классовой борьбе, о наших ошибках во время революции в Баварии и т. д. Он сказал, что наша политика была правильная, несмотря на трудности. Но сказал, что наша политика по отношению к крестьянству была неправильная, что нам не надо было так сильно обострять отношений с кулаком»¹³.

С лета 1921-го по 1929 год Левин работал в Коминтерне и был членом редакции журнала «Под знаменем марксизма» на немецком языке, ответственным редактором которого был Н. И. Бухарин. Левину поручили перевод работ Ленина на немецкий язык. Уже будучи членом ВКП(б), в ходе партийной чистки М. Левин получил выговор за то, что эта работа слишком затянулась.

В России Левин попал в новую, не менее сложную, чем в Баварии, и детально не знакомую ему обстановку. Прежде всего ему пришлось встраиваться в механизм Коминтерна. Будучи человеком, получившим европейское высшее образование, Левин имел возможность состояться как биолог, но он избрал другой путь.

Прибыв в Советскую Россию как политический эмигрант, Левин тесно общался с Р. Фишер¹⁴ и А. Масловым¹⁵ и, видимо, в какой-то мере разделял их политические позиции¹⁶. Они намеревались добиться амнистии Левина в Германии, а также обещали содействовать его прохождению в ландтаг. В 1924 году Левин выполнил два секретных поручения Коминтерна и тогда же вступил в ВКП(б). По долгу службы он вел кружок по выяснению ошибок Л. Троцкого, читал лекции по истории революционного движения в России и по истории ВКП(б) и т. д.

Отклонения от «генеральной линии»

Во время прохождения партийной «чистки» Левин поведал комиссии о своих политических колебаниях во второй половине 1920-х гг. Так, не являясь приверженцем Троцкого, он был против вывода Троцкого и Зиновьева из ЦК, а также высылки первого из них. С самим Троцким Левин знаком не был. В юности, еще пребывая в рядах эсеров, через печать он попробовал возразить Троцкому (журнал Neue Zeit) и был разбит им «вдребезги». Левин вообще выступал против очень резких методов борьбы с троцкистами, так как был уверен, что это может привести к расколу в партии.

Что касается германских коммунистов, то, по его мнению, вопрос о них должен был рассматриваться отдельно от прочих. Один из присутствовавших на «чистке» припомнил, что и после XV съезда ВКП(б) Левин голосовал против исключения немецких товарищей из партии и что только тогда, когда его самого хотели исключить, он «отказался от своих ошибок». В выговор Левину вошел пункт о его «неустойчивости по принципиальным вопросам генеральной линии партии» ¹⁷, т. е. он был обвинен в недопустимом свободомыслии.

В 1919 году в Мюнхене Левин не раз резко выступал со своим мнением по самым кардинальным вопросам и был достаточно догматичен. Представители других партий возражали ему, но не угрожали какими-то мерами. В Москве же отклонение от генеральной линии не сошло ему так просто с рук: его осудили свои же соратники, которые уже успели уловить веяние времени: ни на йоту не отклоняться от догм, исходивших от Сталина.

П. Тальман¹⁸, приехавший в 1926 году в СССР учиться в Международной Ленинской школе, вспоминал: «… Левин часто приглашал нас к себе домой на чай. Там можно было открыто говорить о наметившемся фатальном развитии событий. Левин не скрывал своей оппозиционности к сталинской политике, он симпатизировал многочисленным оппозиционным течениям, не идентифицируя себя в конечном итоге ни с одним из них. Вновь и вновь он повторял: „Сталин не отступит, он всех нас поубивает“. Что его пророчество 1927 года исполнится, Левин мог только предчувствовать, но не мог знать, какие чудовищные масштабы примет водоворот тирании, в котором исчезнет и он сам»¹⁹.

Против идеи расового превосходства

В 1928 году в советском журнале, издававшемся также и на немецком языке, появился политический памфлет Левина «Голоса из немецких джунглей»²⁰. Будучи по образованию биологом, он следил за работами в области антропологии и генетики, появлявшимися в Германии. Опасения Левина вызывало то, что после проигранной войны книжный рынок Германии начал захлестывать поток литературы о «тевтонской гордости», о превосходстве «нордической расы», о «германском духе», о «научном» антисемитизме и т. п. Мишенью критики Левин выбрал книги «двух апостолов расовой ненависти»: известного приверженца национал-социалистской расовой идеологии Г. Ф. К. Гюнтера и физиолога А. Баслера.

В 1920-е гг. среди населения Германии книги Гюнтера пользовались огромной популярностью. Его «Расология немецкого народа», увидевшая свет в 1922 году, имела такой успех, что к 1942 году количество экземпляров составило около 300 тысяч. Для тех читателей, кому было не под силу одолеть многостраничное издание, вышел краткий вариант, не утративший, однако, воспроизведения множества карт и фотографий. В числе последних было фото Иосифа Сталина, отнесенного Гюнтером к переднеазиатскому типу. Немецкие специалисты воспринимали книги Гюнтера равнодушно или скептически, поскольку им было известно, что к антропологии их автор имел самое отдаленное отношение²¹. Левину, расстрелянному в 1937 году, не дано было знать дальнейшей судьбы плодовитого автора: при Гитлере карьера Гюнтера достигла апогея, а потом он, «прощенный» во всех грехах (а их было много), преспокойно почил во Фрейбурге в 1968 году.

Левин справедливо воспринимал «экзерсисы» Гюнтера и тех, кто писал в подобном ключе, как «научное шарлатанство». Он считал, что получившая широкое распространение расовая теория способствовала «изничтожению достижений современной эволюционной теории, особенно генетики (теория мутаций, менделизм, учение о чистых линиях) в угоду выращивания „благородной арийской расы“». Эта идея превосходства нордической (арийской) расы над всеми остальными послужила отправной точкой для карьеры последнего на подходе к национал-социализму и далее. Откликов на памфлет Левина в немецких изданиях 1930-х гг. найти не удалось.

Марксизм и естествознание

Работ по биологии у Левина нет. А. Е. Гайсинович, лично знавший его, объяснял это тем, что, «неорганизованный в своей личной работе, М. Л. Левин бескорыстно отдавал свои знания любому заинтересованному специалисту»²². Раз таковых работ нет, то относить его к «цвету нашей биологии»²³ излишне. Мученическая смерть М. Л. Левина не дает повода ставить его имя в один ряд с именем Николая Ивановича Вавилова: их заслуги перед наукой несопоставимы. Левин не обогатил биологию ни экспериментальными исследованиями, ни плодотворными идеями. Вспомним горькие слова В. И. Вернадского по поводу сборника²⁴, где было приведено выступление Левина: «Пробовал читать <…>. Читать нельзя: больное, невежественное. Для психиатра. Картина морального разрушения <…>. Убогие мысли и полное отсутствие понимания научной работы»²⁵.

Наиболее точно охарактеризовал позицию Левина Д. Журавский: он отнес его к известным и незаурядным коммунистическим теоретикам философских проблем биологии²⁶.

С 23 декабря 1930 года по 6 января 1931 года в Москве проходили заседания президиума Комакадемии. Собравшиеся обсуждали положение в отечественном естествознании, которое, по мнению И. Сталина, недостаточно пропиталось марксистко-ленинской философией. Тон на заседаниях задавали ярые марксисты А. А. Максимов²⁷, И. З. Сурта²⁸, П. П. Бондаренко²⁹ и др.

Наиболее четко сформулировал общие задачи момента Сурта: «…имеется ряд вредительств, вредительства эти организуют крупнейшие специалисты, люди науки, которые прогрызли себе зубы на этой науке, которые создали буржуазную науку и до сих пор ее оберегают от нас, которые теперь, оставаясь в нашей стране, продолжают служить нашим классовым врагам внутри и вне страны»³⁰. С нападавшей стороны с бездумной легкостью летели обвинения во «вредительстве», «меньшевиствующем идеализме», «троцкизме», «механистическом уклоне» и т. п.

Левин был обвинен в отождествлении генетики как науки и диалектического материализма. Суровых мер в отношении него не последовало, но прозвучавшие слова обвинителей, что вместе с С. Г. Левитом³¹, И. И. Аголом³² и физиком Б. М. Гессеном³³ он участвовал в борьбе против партийности философии и естествознания, оставшиеся в скрижалях заседаний, вспомнились в 1936 году.

В 1931 году в связи с политической ситуацией, сложившейся под давлением Сталина, Общество биологов-марксистов (ОБМ) подверглось реорганизации. Новое руководство предъявило прежнему обвинения, цепочка которых была выстроена по нарастающей: от отдельных «грешков» к недостаточному изучению философского наследия Маркса, Энгельса, Ленина. Как бывшему председателю ОБМ, Левину было заявлено, что под его руководством Общество превратилось в представительство «деборинской группы на участке партийной работы в области биологии»³⁴, что у него «не было классового дифференцированного отношения к старым специалистам» и т. п.

Отстраненный от председательства ОБМ, Левин должен был возглавить «бригаду по международной работе». Работа заключалась в критике биологических статей буржуазной и социал-фашистской прессы, освещении научно-биологических работ в СССР, установлении контактов с теми, кто публиковал статьи по биологии в зарубежной коммунистической прессе, организации выпуска сборника «Социал-демократия и естествознание» и брошюр «памфлетического характера для зарубежных рабочих» и т. д.

В феврале и марте 1934 года соответственно в Германии и в СССР отмечалось столетие со дня рождения немецкого биолога-эволюциониста, художника и политика, профессора Йенского университета Эрнста Геккеля. В немецком журнале Der Biologe был помещен ряд материалов, посвященных его научному наследию³⁵. Статьи биологов предваряла цитата из речи Гитлера, произнесенной на партийном съезде в Нюрнберге 1 сентября 1933 года.

А в конце марта в Москве состоялось совместное торжественное заседание Института философии и Института истории и естествознания Первого МГУ, посвященное Геккелю³⁶. Доклад Левина не привнес ничего нового в изучение творчества Геккеля. В целом это были вариации на тему ленинской оценки значения ученого³⁷.

Интерес в докладе Левина представляют несколько автобиографических вкраплений. Так, он рассказал, что в 1905 году, будучи в Йене, он побывал на одной лекции Геккеля, а позже написал ему письмо, в котором просил совета, как ему лучше приступить к изучению зоологии. На этот вопрос ученый откликнулся «длинным письмом», в котором посоветовал двадцатилетнему Левину продолжать работать на заводе и стремиться стать обеспеченным инженером, а «в порядке совместительства» заниматься зоологией, вместо того чтобы идти трудной и скучной стезей от зависимого во всем студента до независимого профессора. Этот совет был интерпретирован Левиным так: ученый «не видел в буржуазном обществе, в буржуазных университетах тех рычагов, которые бы могли продвигать науку вперед. <…> он мог бы опереться только на рабочий класс. Но он боялся рабочего класса, как черт боится ладана. И чем мощнее становилось рабочее движение, тем сильнее Геккель отходил и старался доказать, что его мировоззрение, его монизм ничего общего не имеет с рабочим классом»³⁸.

Арест

27 августа 1936 года в МГУ состоялось заседание парткома, принявшее решение «Левина Макса Людвиговича, члена ВКП(б) с 1925 года, за связь с троцкистами (Подгорный, Гессен, Апирин³⁹ и др.), за сокрытие от парткома так называемого кружка по изучению феноменологии духа⁴⁰, <…> за отказ до конца рассказать о своих связях с Лурье⁴¹ и Фридляндом⁴², как двурушника из партии исключить»⁴³. Сама по себе «Феноменология духа» вряд ли могла смутить партком. Придрались к тому, что кружок существовал без его, парткома, благословения. Вслед за этим многотиражка МГУ донесла до сотрудников и студентов весть о том, что в их среде органами НКВД разоблачен троцкист Левин⁴⁴. Вместе с ним в статье упоминались А. С. Апирин, Б. М. Гессен, М. И. Лурье и другие. Последний был к тому времени уже расстрелян, а первым двум оставалось жить неполных четыре месяца.

Далее события в жизни Левина развивались по обычной в те годы схеме⁴⁵: через пару дней «бюро Краснопресненского РК исключило Левина из рядов ВКП(б) за связь с активными участниками террористического троцкистско-зиновьевского блока и скрытие этого от партии»⁴⁶. Из университета Левин был уволен и до ареста считался безработным.

Видимо, в промежуток с 10 сентября по 7 декабря 1936 года Левину удалось предпринять какие-то шаги для своего оправдания, так как 7 декабря он подал заявление в КПК при ЦК ВКП(б) о восстановлении его в партии. Но через два дня к нему на квартиру в Неопалимовском переулке⁴⁷ нагрянули сотрудники НКВД⁴⁸. Левин был арестован и доставлен в Бутырскую тюрьму. Акт об обыске квартиры в архивно-следственном деле отсутствует. Через два года после расстрела Левина органам НКВД в связи их деятельностью понадобилось распечатать его комнату, чтобы забрать три чемодана и портфель с перепиской⁴⁹.

Ко времени ареста покровителей у Левина уже не было, а его баварское комиссарство было давно забыто. Ему припомнили несогласие голосовать за исключение Л. Д. Троцкого из партии (1927 года) и за высылку из страны, а также контакты с успевшими вовремя покинуть ее пределы Г. Брандлером⁵⁰, А. Тальгеймером, Р. Фишер, А. Масловым и др. Должно быть, Левин где-то сказал о своем недоверии к «тельмановскому руководству» в КПГ, что было весьма неосмотрительно с его стороны, так как выдвижение Тельмана шло от самого Сталина. Ко всему тому было известно, что Левин общался с Н. И. Бухариным, арестованным два месяца спустя после его собственного ареста. Для НКВД ответы Левина о Бухарине (во всяком случае, те, что запечатлены в архивно-следственном деле) не представили особого интереса. Сам же Бухарин на допросах Левина не упоминал⁵¹.

Расстрел

Архивно-следственное дело М. Л. Левина, хранящееся в ГАРФ, не производит впечатления первоначального. «Достаточно изобличается в том, что является не разоружившимся троцкистом и ведет контрреволюционную троцкистскую деятельность», — записано в самом его начале. За полгода содержания Левина в Бутырской тюрьме в деле имеется лишь один протокол допроса (25/26.02.1937). НКВД решил сделать Левина создателем и главой боевой террористической троцкистской группы, которая якобы намеревалась убить членов правительства Андреева и Жданова.

В деле Левина нет ни одного его возражения. Он полностью согласился с обвинением. Он назвал многих лиц, которых якобы вербовал. Все это вполне могло быть результатом «воздействия» следователей Юревича⁵², Ряднова⁵³, Якубовича⁵⁴. Позиция не противоречить следствию могла давать обвиняемому иллюзорную надежду на более мягкий приговор. В обвинительном заключении (10 июня 1937 года) говорилось, что Левин был активным правым с момента приезда в Советскую Россию, и 16 июня 1937 года Военная Коллегия Верховного суда СССР в составе Н. М. Рычкова⁵⁵, И. М. Зарянова⁵⁶, Д. Я. Кандыбина⁵⁷ в закрытом заседании за 20 минут решила его судьбу. На следующий день Левин был расстрелян⁵⁸ и похоронен в общей могиле Донского кладбища.

Через органы НКВД весть о расстреле Левина добралась до его жены Б. Б. Майнфельд⁵⁹. Секретарь парткома завода ЗИС, где она работала, направил в Коминтерн запрос о Левине. 27 июля 1937 года, т. е. почти через месяц после того, как приговор был приведен в исполнение, заместитель заведующего Отделом кадров Коминтерна Моисей Черномордик ответил, что бывший военный комиссар БСР Макс Левин был связан с «троцкистом» Э. Волленбергом⁶⁰ (в Праге), с Г. Таубенбергером (уже арестованным)⁶¹ и с Рут Фишер, а о его судьбе после 1930 года Коминтерну ничего неизвестно⁶². Не прошло и полугода, как Черномордик был уволен со своего поста и в сентябре 1937 года также расстрелян⁶³.

Реабилитация

Как член семьи изменника родины, Б. Б. Майнфельд была арестована, приговорена к восьми годам ИТЛ и отправлена в Темниковские лагеря Мордовии. По ходатайству директора завода примерно за год до истечения срока она была освобождена, но в 1950 году снова попала под арест по т. н. делу ЗИС. В этот раз она получила 25 лет (Джезказган). После смерти Сталина Майнфельд была освобождена и реабилитирована. Реабилитацией мужа занималась она сама. 1 сентября 1956 года Макс Людвигович Левин был реабилитирован.

На одно из заседаний Комиссии по реабилитации был вызван некто Максимов. Почти однозначно можно утверждать, что это был принимавший активное участие в философских дискуссиях 1930—1940-х гг. и один из любителей раздавать «модные» в сталинское время ярлыки член-корреспондент АН СССР А. А. Максимов. Он заявил, что знал Левина с конца 1920-х гг. «Левин производил на меня впечатление легкомысленного человека, находившегося под влиянием зарубежной буржуазной литературы. Он был сторонником евгенических и буржуазных генетических воззрений. Когда стала развертываться борьба за мичуринскую биологию в СССР, Левин оказался в рядах ярых противников мичуринцев»⁶⁴.

Здесь надо добавить, что за две недели до расстрела Левина в университетской многотиражке появилась статья профессора П. П. Бондаренко, где он писал, что «враг народа М. Левин распространял ядовитые идейки о Лысенко. Кое-кто в этом ему помогал»⁶⁵. А в день его расстрела та же многотиражка так «помянула» Левина: «[Он] стал приносить на факультет фашистскую литературу и „по секрету“ и под „честное слово“ никому об этом не говорить — стал распространять ее среди руководителей»⁶⁶. И в адрес уже расстрелянного «врага народа» и «фашистского агента» летели обвинения, что он занимался извращением учения основоположников коммунизма и дискредитацией дарвинизма. После 29 июня 1937 года Левина не вспоминали: биологический факультет Московского университета отыграл свою роль в «Большом терроре»…

В далеком 1902 году выпускникам реального училища в Мейсене, в числе которых был Левин, наряду с достаточно тривиальными темами сочинений была предложена одна вполне философская: «Хорошо ли человеку заранее знать свое будущее?» Неизвестно, какую тему выбрал тогда юный Левин. Несмотря на предчувствия, появившиеся у него в 1927 году, он и представить себе не мог, что судьба реально будет к нему столь жестока.

Автор благодарит заместителя начальника ЦА ФСБ России А. И. Шишкина, зав. отделом ГА РФ Д. Ч. Нодия, д.и.н. профессора МГУ А. Ю. Ватлина и д.б.н. профессора Санкт-Петербургского университета и университета года Пизы (Италия) С. И. Фокина.