По словам автора, пускаясь в путь, он даже не представлял, что его ждет. Он просто скрупулезно изучал и сопоставлял документы и свидетельства очевидцев — те, что были известны, и те, что ему самому удалось найти (а среди них немало уникальных). Результат удивил: образ «русского сфинкса» получился мало похожим на тот, к которому все привыкли. Он гораздо сложнее, внутренне противоречивее и трагичнее — впрочем, как и у многих других русских гениев, чью жизнь переехало «красное колесо». В чем-то вызывает восхищение, в чем-то сочувствие, а в чем-то и неприятие…

Перед вами фрагмент новой книги (журнальный вариант).

Бабушкин сынок

Почему «все женщины, с которыми был близок Алехин, были значительно старше его, и он их всех называл „мамочками“»? Мой старший друг и строгий учитель Юрий Львович Авербах, благодаря которому я и стал шахматным историком, видел причину в том, что «мать будущего чемпиона мира лечилась от алкоголизма, часто уезжала за границу, и Александр фактически воспитывался бабушкой — Анной Александровной Прохоровой» (вдовой крупного фабриканта Ивана Прохорова, владельца Трехгорной мануфактуры). Вероятно, он прав. По утверждению психологов, многие мужчины инстинктивно ищут женщину старше себя именно потому, что в детстве недополучили материнской заботы и внимания.

Вот только лечилась мать Алехина не от алкоголизма. Из записок его однокашника по Поливановской гимназии Павла Попова стало известно, что Анисья Ивановна страдала куда более тяжким недугом: «В доме Алехина я бывал очень часто, но мать никогда не видел. Она почти не выходила за пределы своей спальной. Обычно говорилось, что она больна. Впоследствии я узнал, что она — безнадежная морфинистка». В конце жизни это перестал скрывать и известный алехиновед Александр Котов. «По рассказам близких к семье Алехиных», пишет он во 2-м издании «Шахматного наследия А. А. Алехина», мать умерла «в состоянии умственного расстройства, вызванного пристрастием к наркотикам».

Когда и как она пристрастилась, можно только гадать. Уже с середины XIX века морфин (морфий) стали повсеместно применять как болеутоляющее средство, и люди подсаживались на него незаметно для себя. Вот цитата из «Московских ведомостей» за 1879 год: «Каждому из нас, наверное, приходилось видеть между своими знакомыми людей, до такой степени привыкших к морфию, что они без него совершенно не могут обойтись». Например, главная героиня романа «Анна Каренина», если кто забыл, пристрастилась к нему после того, как ей ввели морфин для облегчения болей при вторых родах…

А вдруг нечто подобное случилось и с Анисьей Ивановной? Ведь за шесть лет она родила четверых детей: Анну (1886), Алексея (1888), Варвару (1889) и Александра (1892). Добавьте к этому сильнейший стресс, пережитый ею в 1890 году, когда в возрасте всего четырех лет умер ее первый ребенок. Чем глушила она свою душевную боль? Может, как Каренина? «Анна между тем, вернувшись в свой кабинет, взяла рюмку и накапала в нее несколько капель лекарства, в котором важную часть составлял морфин, и, выпив и посидев несколько времени неподвижно, с успокоенным и веселым духом пошла в спальню»…

А может, уже само замужество стало для нее стрессом? «По свидетельству ныне живущих в Москве потомков Прохоровых, с которыми автор встречался, — читаем в книге «Алехин» Юрия Шабурова, — бракосочетанию предшествовала нередкая для того времени процедура — сватовство по заранее наведенным справкам». Не знаю, какой Анисья была в молодости (есть только пара фотографий начала 1900-х, где она уже располнела), но если такой же, как младшая сестра, то Бог явно не обделил ее красотой: «Екатерина Ивановна была дивно хороша собой: светлая блондинка с вьющимися подстриженными волосами, прекрасно всегда одетая, такая стройная, во всех отношениях блестящая, живая и одаренная…» Строки из воспоминаний художника Михаила Нестерова — дань не только красоте, но и таланту Екатерины Прохоровой: она, жена знаменитого скульптора, ректора Академии художеств Владимира Беклемишева, сама тоже была скульптором, чьи работы хранятся сейчас в музеях и частных коллекциях.

Я думаю, Анисья тоже была наделена талантом и чувствительной душой, даром что дочь купчихи. А вот ее муж, дворянин Александр Иванович Алехин, судя по послужному списку, был человеком практического склада, умным и оборотистым. Выполнял ли он просто волю родителей или и впрямь был пленен красотой невесты, этого уже не узнать. С Анисьей ответ более очевиден. По словам двоюродной племянницы Алехина, Веры Ивановны Прохоровой, «целью жизни прабабки (той самой Анны Александровны, которую упомянул Авербах. — С. В.) было выдать своих детей за дворян». И далее в книге «Четыре друга на фоне столетия» (Москва, 2012) она пишет: «Дочь Анисью она отправила в Воронеж, где та вышла замуж за предводителя местного дворянства Алехина» (предводителем он стал в 1904 году, но и тогда был фигурой видной, возглавляя местные отделения Крестьянского поземельного банка и Дворянского земельного банка). А другая дочь, Варвара, «вышла замуж за предводителя дворянства в Елисаветграде» Сергея Соколова-Бородкина. Так на свет появилась кузина Алехина — Милица, будущая жена пианиста Генриха Нейгауза.

Утверждают, что Алехины по полгода, а то и больше, проводили за границей, часто бывали в Риме. Когда они при этом успевали воспитывать своих троих детей, непонятно. Может, брали с собой? Но это если дети маленькие, а у гимназистов для отдыха только лето (известно, что их вывозили на курорты Швейцарии и Германии). В любом случае главным воспитателем в доме Алехиных была Анна Александровна. А она, как все бабушки, баловала внуков. Вера Прохорова: «У прабабки было довольно оригинальное развлечение — она собирала возле себя внуков и говорила, что тот, кто скажет ей плохое слово, получит подарок. „Тому, кто произнесет: бабушка — старый пес, — достанется ослик“, — искушала она. По семейной легенде, папа пытался было рвануться вперед и произнести заветные слова, но был удержан своей матерью. А вот Алехин, которого дома все звали Тишей, вышел и сказал: „Бабушка — старый пес“. И получил ослика, на котором потом катался».

Уж не в этих ли «развлечениях» истоки его отношения к своим гимназическим учителям, о чем пишет Попов? «Алехин позволял себе невероятные дерзости, так что раз мне сделалось прямо холодно от дерзких слов и пренебрежительного тона Алехина. Веселовский (учитель законоведения. — С. В.) только осторожно заметил: „Ужасно у вас развязные манеры, Алехин“».

Отец редко наведывался в московскую квартиру, а уж когда был избран предводителем дворянства, и подавно: кроме исполнения сословных обязанностей, он входил во множество комиссий, что требовало частых поездок в Воронеж. Матери в эти годы тоже, наверное, было уже не до детей. Даже на «торжественных чаях», которые, по словам Павла Попова, иногда бывали в доме, «представительствовала сестра матери». Похоже, о подростке Алехине никто, кроме бабушки, не заботился, и, если б не шахматы, думаю, он чувствовал бы себя совсем одиноким и заброшенным. «Жизнь богатого дома отличалась беспорядочностью, безалаберностью, что накладывало свою печать на впечатлительного мальчика, — пишет Попов. — Тише не сиделось дома; бабушка устроила ему комнату в одной из многочисленных своих квартир. Он был предоставлен самому себе, никто не контролировал его чтения, его занятий и поведения».

Женщины: счастье или несчастье?

Воспоминания Павла Попова «О моем прославившемся гимназическом товарище», на расшифровку которых у меня ушел не один год, — самое ценное свидетельство о молодом Алехине, позволяющее в буквальном смысле заглянуть в его душу. Писались они явно не для печати: по уровню откровенности — и беспощадности — этот текст больше напоминает дневниковые записи.

Их автор — личность весьма неординарная. Семья Павла Сергеевича Попова (1892—1964) принадлежала к кругу просвещенного московского купечества. Всем четверым детям родители дали блестящее образование: сыновья закончили университет, дочери — высшие женские курсы. Завершали обучение заграничные поездки: Италия, Греция…

Философ, литературовед, да еще «социально чуждый» — при советской власти таким была прямая дорога в тюрьму. Не миновала чаша сия и Попова. Дружба с опальными философами Павлом Флоренским и Алексеем Лосевым привела в 1930 году к аресту, потом еще к одному, и полгода пребывания в одиночной камере на Лубянке «совершенно расшатали его нервную систему». Благодаря хлопотам жены (Павел Сергеевич был женат на внучке Льва Толстого — Анне Ильиничне) ему удалось выйти оттуда живым и даже стать потом профессором МГУ, а вот старший брат, музыковед, был расстрелян в 1937 году «за антисоветскую агитацию и контрреволюционную деятельность».

Добавлю, что Попов — один из ближайших друзей Михаила Булгакова и автор первого биографического очерка о нем (написан сразу после смерти писателя, но опубликован лишь полвека спустя). Именно ему вдова Булгакова тайно передала драгоценную реликвию — машинописный экземпляр «Мастера и Маргариты», который хранится сейчас в фонде П. С. Попова в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

Датировать воспоминания удалось случайно: по зачеркнутой фразе «Мне на днях стукнет 50 лет». Попов родился в августе 1892 года — выходит, об Алехине писал летом 1942-го, когда немцы рвались к Волге и судьба страны висела на волоске…

В моей книге эта рукопись публикуется впервые. В ней много уникальных деталей. Но особенно меня поразил диалог между гимназистом Алехиным и молоденькой актрисой, приглашенной для постановки любительского спектакля:

«За ней мы все более или менее ухаживали. Она предпочитала Алехина. Он сделал вид, что увлечен, поссорил ее с другими кавалерами, а затем показал, что она ему глубоко безразлична. Та недоумевала. Он заявил: „Ничего не следует пропускать, что дается в руки, — надо это или не надо. Вы мне плыли навстречу, я на всякий случай взял. Потом рассмотрел, что вы мне неинтересны, и отбросил“. — „Но это гадость, цинизм“, — возмутилась барышня. „Я действую сейчас в открытую, цените это. Все люди циники, и все слова, прочие правила общежития существуют только для того, чтобы приукрашивать простое эгоистическое чувство; а я обнажаю дело, вот и все“. — „А со мной можно так поступать, потому что я ничтожество, а вы — выдающийся человек?“ — „Да в сущности, именно так, вы правы“».

Попов считал своего соседа по парте «циником», у которого «был настоящий культ своего „я“; чужие интересы, чувства для него не существовали». Помню, прочитав эту фразу, я сразу вспомнил слова Льва Любимова, хорошо знавшего Алехина по Парижу: «Алехин считал себя не только первым в мире шахматистом, на что он имел все права, но и вообще человеком громадного, всеобъемлющего ума, которому, естественно, подобает возвышаться над прочими смертными. „Такой человек, как я“, „при моих данных“ и т. д. часто вырывалось у него» (из книги «На чужбине», Ташкент, 1965).

В принципе, ничего удивительного здесь нет. Человек так устроен, что свою гениальность, свое превосходство над другими в чем бы то ни было склонен принимать за богоизбранность. Ну а шахматы издавна считались мерилом ума. Поэтому кому, как не шахматным чемпионам, ощущать себя людьми «громадного, всеобъемлющего ума». Запущенная стадия этой болезни запечатлена в чудесном афоризме: «Ведет себя так, будто он не чемпион мира по шахматам, а чемпион мира вообще».

В диалоге с актрисой меня поразило не это, а именно цинизм юного Алехина, которым он явно гордился. По словам Попова, Алехин «умел оскорбить». Причем, как мы видим, сознательно и расчетливо. Одной шахматной гениальностью это не объяснить. Может, чье-то влияние? Но в гимназии Алехин был одинок, ни с кем близко не сходился… А чем он вообще занимался в свободное от учебы время, кроме шахмат? Ну, конечно, как все одинокие дети, он много читал. Благодаря Попову мы даже знаем что: французские романы, Толстого, Чехова… Но цинизм-то где он подхватил, откуда культ своего «я»? Не от Чехова же с Толстым?

И тут я вспомнил фразу, что «никто не контролировал его чтения». А Ницше он случайно не читал? Ведь влияние Ницше на культуру русского Серебряного века было огромно. И его роман «Так говорил Заратустра», в котором впервые была высказана идея о «сверхчеловеке» (Übermensch), вышел в России до революции четырьмя изданиями. Одно из них было, кстати, в нашей семейной библиотеке, но когда я подрос, отец — видно, от греха подальше — подарил книгу своему приятелю, преподавателю философии…

На знакомство Алехина с книгой Ницше меня натолкнула тема его курсовой работы в Училище правоведения (кузница лучших юридических кадров императорской России): «Взгляд Вл. Соловьева на отношение между нравственностью и правом». Ведь считается, что Ницше повлиял на русскую культуру именно через философа Владимира Соловьева, который еще в 1899 году написал статью «Идея сверхчеловека».

Попов указывает на «аморализм натуры» Алехина, а Ницше, как известно, вообще считал мораль «роковым заблуждением». Что ж, для того чтобы хладнокровно, да еще и прилюдно оскорбить девушку, влюбленную в тебя и не сделавшую тебе ничего плохого, необходимо, наверное, ощущать себя «сверхчеловеком», которому уже не только «все дозволено», но и «все можно».

Хотя… На снимке, подаренном Попову, Алехин сделал надпись: «Женщины — это наше счастье, женщины — это наше несчастье». Это единственное документальное свидетельство того, что в отношениях с женщинами он был отнюдь не прагматиком, как можно подумать. И в том диалоге с актрисой, не исключено, больше юношеской бравады и желания шокировать одноклассников, чем цинизма («Вот, мол, я какой — мне все нипочем, а вот вы попробуйте-ка…», как пишет еще один его сосед по парте Георгий Римский-Корсаков). Нет, судя по надписи, он умел влюбляться и страдать, и, может, как раз стремление оградить себя от сердечных переживаний, так мешающих сосредоточиться на главном деле жизни — шахматах, и толкало Алехина в объятия более старших, уверенных в себе женщин, ищущих уже не бурных страстей, а уютной семейной жизни.

Свидание с дочерью

Сколько жен было у Алехина? Считается, что четыре. И роман с баронессой Анной фон Севергин можно было бы не упоминать, если б… не фраза Эмануила Ласкера, оброненная им на лекции в Гамбурге («Deutsche Schachblätter» № 2, 1926): «В Париже есть парижская фрау Алехина, но в Москве тоже есть фрау Алехина (парижская, должно быть, уже седьмая)».

Что значит — седьмая?! Экс-чемпион мира, как известно, болтуном не был. Другое дело, что «штамп в паспорте» Ласкер не проверял и не все семь известных ему «фрау» были официальными. Входила ли в их число Анна, не знаю. Сведений о баронах фон Севергин в России я не отыскал (химик Василий Севергин был родом из крестьян). В Германии эта фамилия крайне редка, а русские Севергины — псковские: там бытует диалектное северга — торопыга, нетерпеливый…

Короче, этот роман не вызывал у меня никакого доверия. Пока случайная находка — о ней речь впереди — не подтвердила правоту пословицы: нет дыма без огня! Покопавшись в книжках и интернете, я быстро понял: все приводимые сведения о романе с баронессой — это перепевы на разные лады версии из книги Г. Мюллера и А. Павельчака «Schachgenie Aljechin» (Berlin, 1953), хотя сам первоисточник целиком ни разу не перевели. С этого и начнем:

«Алехин был трижды женат. Сначала на русской баронессе Анне фон Севергин, петербургской художнице. Ее первый муж, помещик, погиб в Первую мировую войну. Чтобы узаконить свою дочь Валентину, родившуюся 15 декабря 1913 года, Алехин в 1920 году в Петербурге женился на вдове. Свидетелями [на свадьбе] были офицер барон Врангель и художница Евгения Ругер, позднее фрау Клих, которая во время Второй мировой войны погибла в концлагере Маутхаузен. Этот брак был разрушен войной и политикой. В 1921 году г-жа Анна Алехина бежала с дочерью в Австрию. После нескольких лет разлуки супруги снова встретились на турнире в Вене (в 1922 году. — С. В.). Мать и дочь живут сегодня в бедности».

На фейк не похоже: слишком много подробностей. Хотя какой из баронов Врангелей мог обретаться в 1920 году в Петрограде, непонятно; да и следов художницы Rouger я не нашел. Судя по всему, это рассказ Анны, с которой один из авторов книги был знаком. Но почему мы должны ей верить? Да потому что, как мне удалось выяснить, наличие дочери подтвердил… сам Алехин! В интервью после матча на первенство мира с Боголюбовым он посетовал: «Печать занимается нашей внешней характеристикой, и даже по радио сообщали, как я хожу, как смотрю на дочь (выделено мной. — С. В.) и т. д. Скажите, что имеет общего это с шахматами?» («Последние новости», Париж, 10 ноября 1929).

Так что теперь можно с полной уверенностью сказать: у Алехина, кроме сына, была еще и дочь! И он, видимо, поддерживал с ее матерью контакты, если спустя столько лет Анна приехала на матч вместе с дочерью (вряд ли 15-летняя девушка поехала бы сама). Я хотел на этом поставить точку, как вдруг получил нежданный презент от шахматного историка Дмитрия Городина, живущего ныне в Германии: фотографию могилы дочери Алехина на Wiener Zentralfriedhof — Венском центральном кладбище. На черной мраморной плите под православным крестом надпись:

VALENTINA JEFTIMOV

GEB. BARONIN SEWERGIN

*15.12.1913 — +1.3.1980

TOCHTER DES SCHACHWELTMEISTERS

A. ALJECHIN

Все, как у Мюллера и Павельчака: урожд. баронесса Севергин, родилась 15 декабря 1913 года, дочь чемпиона мира по шахматам А. Алехина… Я не мог поверить своим глазам!

На сайте кладбища указано, что в той же могиле (участок 96, ряд 4, номер 165) покоятся еще Jeftimov Jovan (40 лет) — и Anna Sewergina, умершая в возрасте 84 лет, дата похорон — 10.09.1964. Выходит, она тоже, как и все спутницы Алехина, была заметно его старше — на 12, а то и 13 лет. Ефтимов — фамилия болгарская, и Йован — это либо муж Валентины, либо ее сын…

С Анной тоже не все понятно: была ли она фон Севергин или просто Севергина, была ли свадьба или нет — эти вопросы остаются открытыми. Особенно второй: не мог же Алехин в 1920 году жениться дважды, тем более что, в отличие от питерского, брак в Москве имеет документальное подтверждение?!

С Александрой Лазаревной Батаевой — той самой «фрау Алехиной» из Москвы — брак был зарегистрирован 5 марта 1920 года, но, как узнал одесский историк Сергей Ткаченко, судьба свела будущих супругов еще во время Первой мировой войны — оба работали в Земгоре (Всероссийский союз земств и городов), в комитете по оказанию помощи больным и раненым воинам, увольняемым на родину. Согласно «Правительственному вестнику» от 28 июня 1916 года, Знаком Красного Креста были награждены 23 апреля сотрудник комитета «титулярный советник Александр Алехин» и «член того же комитета, жена присяжного поверенного Александра Батаева». То есть она была женой адвоката.

Шабуров, со ссылкой на книгу записи актов за 1920 год, пишет, что Батаева была «вдовой, работавшей делопроизводителем». Странно, что он не привел год ее рождения, хотя в записи это всегда указывают. Российский историк Дмитрий Олейников называет Александру Лазаревну «32-летней секретаршей», из чего следует, что, в отличие от всех будущих жен, она была всего на четыре года старше Алехина. Хотя обычно пишут про разницу в десять лет.

Доказательство того, что разница в возрасте все-таки была значительной, нашлось в никогда ранее не публиковавшемся письме Вадима Изнара (это муж Гвендолины, дочери третьей жены Алехина — Надежды Семеновны Фабрицкой), написанном Котову 23 января 1966 года по случаю выхода романа «Белые и черные»: «Вы не указали, что Алехин был женат четыре раза. Первый раз в Москве, на незнакомой нам женщине с взрослыми дочерями». Вот так сюрприз! Выходит, Котов знал не только о первой жене, но и о том, что у нее были взрослые дети…

Увы, ни о самой Батаевой, ни о ее бывшем муже-адвокате ничего неизвестно. Всероссийского реестра присяжных поверенных не существовало, поэтому найти сведения о ком-либо очень трудно.

Попробуем опереться на факты. Когда Алехин осенью 1919 года учился в киношколе Гардина, они с Александрой Лазаревной уже жили вместе — об этом поведал актер Сергей Шишко, бывавший у них в гостях. И не в коммуналке, а на квартире его сестры Варвары в Леонтьевском переулке, 22, где у Алехина была своя комната. Расписались они только 5 марта 1920 года.

Известно, что осенью Алехин въехал в общежитие Коминтерна, которым стала гостиница «Люкс» на Тверской улице, 36 (сейчас 10). И не один, а вместе с женой. По воспоминаниям шахматиста Николая Карпенко, «Александра Лазаревна, с которой А. А. жил в „Люксе“, все время поила его с ложечки, подсюсюкивая». Его слова подтвердила «Анкета для сотрудников Центророзыска», которую Алехин заполнил 2 сентября, уже работая переводчиком в Коминтерне. Своим адресом он указал: «Тверская, гост. бывш. „Lux“», а адресом семьи — «тот же».

Как они жили? Вот свидетельство Павла Попова: «Помню, я у него был в 1920 году, когда он жил в Москве в бывшей гостинице „Люкс“; он хвастал не тем, что ему удалось что-нибудь спасти из прежних средств, хвастал не заработками или доходами, а тем, что он получает молоко в количестве достаточном, чтобы пить его стаканами, тогда как для всех граждан в Москве молока нет. Помню его выражение: „У нас в Москве ничего не осталось, застряло кое-что в Воронеже. Там бывшая наша прислуга тихо и плавно продает сохранившиеся шубы“».

Вместо послесловия

Следующей женой Алехина стала швейцарская социалистка Аннелиза Рюэгг. Она приехала в Москву по линии Коминтерна в октябре 1920-го, и Алехина приставили к ней переводчиком. В декабре делегатов Коминтерна отправили в агитационную поездку по городам Урала и Сибири. Та поездка для Алехина и Рюэгг стала судьбоносной: согласно книге Мюллера и Павельчака, «они были помолвлены на Рождество», то есть 25 декабря. Помолвка при живой жене? А что, по-своему даже романтично… Вскоре по возвращении в Москву Алехин развелся с Батаевой и женился на Аннелизе.

Не буду пересказывать главу «„Лав-стори“ в спальном вагоне», тем более что внутри благостной рождественской картинки, коей поначалу виделась поездка коминтерновцев по заснеженным просторам, оказалась скрыта столь неприглядная реальность, что стала понятна причина молчания Алехина о своем пребывании в советской России…

Приведу лишь свидетельство немецкого поэта и писателя Макса Бартеля из его книги «Kein Bedarf an Weltgeschichte. Geschichte eines Lebens» (Wiesbaden, 1950), где есть целая глава об этой поездке: «Русский шахматный чемпион был высоким нервным блондином в бежево-коричневом кителе и в свободное время решал шахматные задачи. Теперь его „усыновила“ швейцарская писательница, которая была лет на десять старше (точнее, на 13: она родилась в 1879 году. — С. В.), чему он был только рад. <…> Целеустремленная женщина с помощью умелых переговоров раздобыла Алехину заграничный паспорт. Он уехал с ней на Запад (в мае 1921-го. — С. В.), но полагался все-таки не на эту готовую помочь даму, а на ту, которая была в королевской игре. Он поселился в Париже, стал гражданином Франции и свергнул кубинца Капабланку с мирового шахматного трона».

Парижские жены Алехина — генеральская вдова Надежда Семеновна Фабрицкая и американка Грейс Висхар — тоже были заметно его старше. Шутку про Алехина, женатого на «вдове Филидора» (французский шахматист… XVIII века!), знают все. Но вот цитата из письма Сергея Прокофьева (от 5 июля 1923 года): «Алехин пожинает лавры в различных международных соревнованиях на 64 полях, преследует only gray-haired ladies и готовится к матчу с Капабланкой» (из книги Х. Робинсона «Selected Letters of Sergei Prokofiev», Boston, 1998). Заметку о его женитьбе на Грейс газета «Aux Ecoutes» (14 апреля 1934 года) и вовсе назвала «Геронтофилия»: «Злые языки говорят, что в любви чемпиона к седым волосам есть что-то фрейдистское».

Гроссмейстер Андрэ Лилиенталь, хорошо знавший Алехина, заявил со свойственной ему прямотой: «Была у него такая, как сказать… болезнь. Не воспринимал молоденьких девушек, только постарше его лет на 20» («Российская газета», 8 мая 2008 года). Тем не менее обе последние жены пытались скрыть свой возраст. В указе о натурализации Надежды Семеновны годом ее рождения значится 1884-й вместо 1873-го, а в регистрационной записи о браке Алехина с Грейс годом рождения невесты указан 1886-й вместо 1876-го…

ПОДПИСИ К ФОТО

01

Этот снимок был впервые опубликован в петербургской газете «День» (8 мая 1914 года). Возможно, первая подписанная Алехиным фотография

02

Фрагмент рукописи Павла Попова. Почерк ужасный, но справа, во второй снизу строке, отчетливо видно: «безнадежная морфинистка». Из архива А. Бокучавы

03

Тетя Алехина — Екатерина Ивановна «была дивно хороша собой». Бронзовая скульптура работы ее мужа, академика В. Беклемишева (1914)

04

Александр Иванович Алехин, воронежский предводитель дворянства и член IV Государственной думы

05

Бабушка Алехина — Анна Александровна Прохорова была настоящей московской купчихой: властной, строгой, богатой — и любящей повоспитывать внуков

06

Семья Алехиных (1901). За столом Саша (справа) и его старший брат Алексей. Сзади стоит Александр Иванович, перед ним сидят дочь Варвара, жена Анисья Ивановна и гувернантка-немка

07

Дочь Алехина, урожденная баронесса Севергин, похоронена на Венском центральном кладбище. Фото Михаэля Эна (Австрия)

08

В гостинице «Люкс» на Тверской улице было общежитие Коминтерна, где жил Алехин со своей первой женой Александрой Батаевой. Дореволюционная открытка

09 или 09а (на выбор)

В Берлине, куда Алехин прибыл в конце мая 1921 года, он, по его словам, «был одет первое время в русскую рубашку и довольно ветхие другие принадлежности костюма»