Начались первые бомбежки, и пришлось спускаться в бомбоубежище. Люди, еще не привыкшие к каждодневному страху, очень нервничали, обстановка в подвале была напряженной. А когда на углу их улицы бомба попала в здание и засыпала людей, находившихся в бомбоубежище, то ходить туда совсем перестали, полагаясь на бога, всех святых и просто на удачу.

При одном артобстреле в квартире выбило окна, разбило хрустальные вазы, в которые для лучшего звучания были поставлены ноги рояля. Рояль отшвырнуло и заклинило в дверях, лишая возможности выйти из комнаты. Посуда вылетела из шкафов и разбилась, осколки перемешались с книгами и другими домашними мелочами. Картины сорвало со стен, переуродовало холсты и рамы. Долго пришлось наводить хоть какой-то порядок. Окна закрыли фанерой, стало темно, холодно и неуютно.

При бомбежках мама стала дежурить на крыше, тушить зажигательные бомбы. Их подбирали большими клещами и окунали в бочки с песком. Народу на крышах дежурило много. Они перекрикивались, обсуждая, куда попало и что горит. Там было не так страшно, как дома.

Однажды мама с подружкой решили посмотреть, что делается в городе. Дошли до Марсова поля и увидели, что оно все изрыто траншеями. Неожиданно завыли сирены, и сразу начался обстрел. Молоденький солдатик закричал на них: «Девки, в щели!» — и зачем-то даже пригрозил пистолетом. Они не послушались и не спрыгнули в траншею. Когда потом посмотрели, что же с пареньком, то он оказался раздавленным взрывной волной. Иногда ангелы летают совсем низко, но их мало.

Мамин отец, как и многие другие жители города, пошел работать на завод, на оборонку. С заводов тогда домой не уходили. После смены заваливались на нары поспать пару часов, а потом снова начинали работать. Такой режим подорвал его здоровье, и зимой к маме пришел человек с завода с просьбой забрать отца домой. Она взяла саночки и отправилась через весь город на Охту. Ее мама, моя бабушка, идти не могла — она уже очень болела. Идти было страшно, город изменился до неузнаваемости. На проходной ей выдали отца. Он исхудал и весил 38 кг. Но тащить санки стало заметно труднее. Через пару месяцев отец умер. Его товарищ соорудил ящик из досок шкафа, туда положили завернутое в покрывало тело и, привязав груз на те же саночки, мама снова отправилась в путь, уже в другую сторону — на Митрофаньевское кладбище.

При подходу к кладбищу стояли солдаты, а по обочинам лежали замотанные кто во что трупы. Маму остановили и сказали, что хоронить уже негде. Сейчас роют братскую могилу — туда всех и положат. Отца она может оставить, а вот ящичек попросили отдать — земля очень твердая, а людям надо хоть как-то согреться. Так и было сделано. Идти на другое кладбище не хватило сил, да и не было надежды, что там будет иначе.

Сейчас Митрофаньевского кладбища нет — на костях умерших стоят жилые дома.

К весне 1942 года здоровье бабушки ухудшилось, и было необходимо вывезти ее из города. Когда бумаги на отъезд были оформлены, двинулись в путь.

Знаю, что при посадке на катера начался обстрел. Причал захлестывало водой, много судов было потоплено, люди метались, кричали, началась страшная паника. Мама вовремя сообразила, что на катер под номером 13 из-за суеверия будет садиться меньше народу, а значит, он будет легче и маневреннее. Часть вещей смыло водой, но бабушка крепко держала в руках свою маленькую швейную машинку. Спасибо товарищу Зингеру, его машинка спасла мою маму и бабушку тогда и во все другие тяжелые времена!

Дорога по Ладоге была ужасной. Ревела вода, ревели моторы, катер швыряло из стороны в сторону, люди промерзли и промокли. Потом их грузили на машины и везли к железнодорожной станции, куда подали состав, отъезжавший вглубь страны. Бабушка хотела добраться до воинской части, где танкистом служил сын. Но в пути ее здоровье ухудшилось. Дежурный по составу узнал, что в поселке Довликаново берут беженцев на постой. Там они и вышли.

К поезду подъехала подвода, народу было немного, но брали неохотно. Один дед увидел бабушкину машинку и забрал их к себе. В его доме по-русски никто не говорил. Семья была башкирская. Полы дома покрывали домотканые половики, везде царил порядок и чистота. Жена деда бросилась топить печь. Вымытая мама сразу уснула. Башкирка принялась лечить бабушку. В течение нескольких дней она парила , растирала, давала пить какие-то настои из трав, кормила бабушку гусиными яйцами и выходила старуху. В благодарность за восстановленное здоровье бабушка сшила много одежды не только для этой семьи, но и для многих жителей Довликанова.

Маму в поселке очень любили за веселый характер и бесконечные выдумки, называли Катька Шайтан.

Там она подружилась с такой же беженкой — Женей, вместе стали работать на бахче — собирать арбузы. Для этого им даже дали лошадку. Она, смирная и послушная, с сетками по бокам тащилась за девчонками по полю. Работа была тяжелая, но приятная, только было жарко, хотелось пить, а еще очень хотелось попробовать арбуз. Но арбузы есть не разрешали, все посылали куда-то дальше по стране. Мама с Женей решились на хитрость — сделали преграду на ручье, протекавшему по бахче к их дому, скинули туда арбуз и подождали, пока он сам не доплывет к их дому. Бабушка очень сердилась и запретила такие шалости, она не хотела портить отношения с хорошими людьми. Через какое-то время они снова отправились в свое путешествие на Дальний Восток.

Танковая часть сына располагалась в таежном месте у реки, до цивилизации страшно далеко, а мама хотела учиться. Тогда решили переехать во Владивосток, там она поступила в медицинское училище и закончила его фельдшером. С карьерой пианистки было покончено.

Во Владивостоке был район под названием Шанхай. Маленькие домишки спускались прямо к бухте (заливу), иногда вода приходила в дома, но это случалось нечасто. Там они и жили до конца войны — опять с помощью Зингера да еще кота Матроса. Утром кот приносил от рыбаков рыбу себе на завтрак, ее отбирали на сковородку, а Матрос шел за новой рыбиной (дети этого кота живут с фамилией Матроскины, теперь вам известно их происхождение).

А потом была Победа и страшно трудное возвращение в Ленинград, но это уже другая история.