Пытать и бить

Применение пыток к подследственным в органах госбезопасности Сталин санкционировал лично. Телеграмма № 26/ш была разослана руководителям территориальных партийных органов и управлений НКВД 10 января 1939 года. В ней сообщалось, что Центральный комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) допускает «применение физического воздействия» с 1937 года. Пытать и бить подследственных чекистам разрешалось в качестве исключения и «в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков» и «продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме». Малейшая попытка «врага народа» вести себя вопреки планам следователей рассматривалась как сопротивление большевистской партии и требовала жестокого подавления. Исключения становились правилом.

Некоторые чекисты во время ежовщины, конечно, «перестарались». Например, в Вологодском УНКВД исполнители (с ведома начальника-орденоносца, майора госбезопасности Сергея Жупахина) осужденным к расстрелу рубили головы топором. Сотрудники Куйбышевского УНКВД из почти двух тысяч казненных в 1937—1938 годах примерно 600 человек не застрелили, а удушили веревками. В Барнауле на краю могильной ямы приговоренных убивали ударами лома по голове. На Алтае и в Новосибирской области женщины перед расстрелом подвергались сексуальному насилию. В Новосибирской тюрьме НКВД сотрудники состязались, кто убьет заключенного с одного удара в пах.

Наиболее зарвавшихся персонажей, включая Жупахина, в период «бериевской либерализации» (1939—1940) расстреляли. Но ныне распространенные представления о том, что Иосиф Сталин и Лаврентий Берия якобы подвергли НКВД колоссальной чистке и провели массовую замену скомпрометировавших себя кадров, необоснованны. Из 25 тыс. сотрудников НКВД, работавших в системе госбезопасности на март 1937 года, за все преступления, включая уголовщину и бытовое разложение, до середины августа 1938 года были арестованы 2273 человека. В 1939 году были уволены 7372 сотрудника, из них арестованы лишь 937 чекистов, служивших при смещенном Николае Ежове. И он сам, и его одиозные соратники угодили в собственную мясорубку. Но, как отмечал Сталин в телеграмме, «этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике», следовательно «метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь». И он применялся.

17 июля 1947 года министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов обратился к Сталину с докладной запиской о текущей работе МГБ с подследственными, в том числе по делам о «контрреволюционных преступлениях». В перечне репрессивных методов генерал перечислил следующие: ужесточение режима, помещение в одиночку, лишение прогулок, передач, карцер до двадцати суток и «меры физического воздействия». Их детали Абакумов не конкретизировал, но сегодня они вполне представимы. Из показаний сотрудников МГБ и бывших подследственных, данных после смерти Сталина, нам известно, что в следственной части по особо важным делам и во внутренней тюрьме МГБ СССР сотрудники пользовались резиновыми палками и сыромятными плетьми. Били по наиболее чувствительным местам. В качестве экзотического инструмента «дознания» в Лефортово использовалась двухметровая холодильная камера с искусственным понижением температуры. Подследственных в ней могли держать сутками. В день давали кусок хлеба и две кружки воды. Абакумов после своего отстранения от должности и ареста в июле 1951 года испытал воздействие камеры-холодильника на себе.

А следователи и судьи кто?

Генерал Власов и власовцы, служившие в Красной армии, во время войны сотрудничали с Германией, стремились создать при помощи немцев общевойсковую армию из военнопленных и белоэмигрантов; призывали к вооруженной борьбе против СССР; вели антисоветскую агитацию и пропаганду; многие участвовали в боевых действиях. Однако этот исторический факт — лишь один из примеров массовых государственных измен со стороны военнослужащих в долгую эпоху войн и революций (1914—1953).

Во время Первой мировой войны десятки тысяч военнослужащих Австро-Венгерской Императорской армии, присягнувшие Габсбургам, переходили на сторону войск Антанты и были готовы сражаться против Австро-Венгрии и Германии. Изменяли советскому государству представители летного состава ВВС Красной армии, угонявшие самолеты за границу в 1920—1930-е годы. В годы Второй мировой войны нарушили присягу многие генералы и офицеры германского Вермахта, вступившие в советском плену в Национальный Комитет «Свободная Германия» и Союз немецких офицеров или участвовавшие в покушениях на Адольфа Гитлера в 1943—1944 годах и подготовке военного переворота. Двусмысленным выглядело положение генералов и офицеров Королевской армии Югославии, сотрудничавших с немцами и оккупационными властями в 1941—1945 годах, но при этом заявлявших о лояльности королю Петру II Карагеоргиевичу, находившемуся в Лондоне. Во время Корейской войны 1950—1953 годов своим республикам изменяли как северяне, так и южане.

Перечисленные примеры человеческого поведения очевидно неправомерны с точки зрения классических обязательств военнослужащего. Однако необходимо учитывать не только мотивы и характер поступков, но и их социальный контекст, включая особенности государств, чьи интересы пострадали в результате совершенной измены. В этой связи отметим, что должностных лиц, организовавших в 1945—1946 годах «следствие» и «процесс» по объединенному «делу» генерала Власова и одиннадцати старших офицеров власовской армии, нельзя считать следователями и судьями в традиционном смысле. Все они состояли в рядах Коммунистической партии, обязуясь в соответствии с уставом ВКП(б) «соблюдать строжайшую партийную дисциплину» и «проводить на практике политику партии и решения партийных органов».

Среди сотрудников органов госбезопасности в ходе «предварительного следствия» с власовцами работали:

• начальник Главного управления контрразведки (ГУКР) «СМЕРШ» (с 1946 — министр госбезопасности СССР) генерал-полковник Виктор Абакумов — расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР в 1954 году, в частности за фабрикацию уголовных дел, нарушение «социалистической законности» и применение пыток к подследственным;

• начальник следственного отдела (СЛО) ГУКР «СМЕРШ» (с 1946 — следственной части по особо важным делам МГБ СССР) генерал-майор Александр Леонов — расстрелян вместе с Абакумовым;

• следователь СЛО капитан (затем полковник) Владимир Комаров — расстрелян вместе с Абакумовым и Леоновым;

• начальник отделения СЛО ГУКР «СМЕРШ» (позднее — заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР) подполковник (затем полковник) Константин Соколов — уволен из органов госбезопасности в 1954 году. По воспоминаниям известной актрисы Татьяны Окуневской, Соколов ее пытал во время следствия по сфабрикованному делу в 1948–1949 годах.

Председателем Военной коллегии Верховного суда СССР, которой надлежало сообщить власовцам приговор руководителей ВКП(б), придав ему видимость «законности», являлся генерал-полковник юстиции Василий Ульрих — один из главных исполнителей политики большевистского террора в 1920—1940-е годы. В 1948 году Ульрих лишился должности за «факты злоупотреблений служебным положением» со стороны некоторых членов Верховного суда СССР и аппаратных работников.

Таким образом, главные роли среди «следователей» и «судей» в «деле» власовцев принадлежали очевидным преступникам. Прочие участники процесса (например, следователи Павел Гришаев, Арсений Путинцев, генерал-майор юстиции Федор Каравайков и др.) выполняли их указания.

Тайны протоколов

В следственных протоколах бросается в глаза несоответствие коротких записей и продолжительного времени допросов. Так, например, Власова непрерывно допрашивали с 16 по 25 мая 1945 года с перерывами на сон и прием пищи. Следствие вел генерал Леонов. Однако материалы многочасового дознания Власова скромно уместились на сорока листах односторонней машинописи через два интервала. 20 мая допрос генерал-майора¹ Сергея Буняченко начался в 11:00, а завершился в 16:00. Однако протокол, составленный старшим следователем Гришаевым, занял только 2,5 страницы, исписанные наискосок размашистым почерком. 22 июня семь часов допрашивался генерал-майор Дмитрий Закутный — показания изложены на десяти рукописных страницах. Ночью 24 августа полтора часа шел допрос генерал-майора Федора Трухина, но неполная страница протокола содержит всего лишь 11 машинописных предложений через два интервала. 8 октября Трухин допрашивался пять часов. От этого дознания осталось всего лишь 12 рукописных страниц. В некоторых протоколах время допроса вовсе не указывалось.

В ходе долгого предварительного «следствия» Власов допрашивался в среднем раз в три недели, генерал-лейтенант Георгий Жиленков — два-три раза в месяц, генерал-майоры Василий Малышкин и Федор Трухин — два раза в месяц, генерал-майор Дмитрий Закутный — один-два раза в месяц, генерал-майоры Сергей Буняченко, Григорий Зверев, Виктор Мальцев — раз в месяц. Наиболее часто допрашивался генерал-майор Михаил Меандров — три-четыре раза в месяц. Иногда случались длинные и малопонятные перерывы в следственных действиях. Например, Власов допрашивался 7 декабря 1945 года, а затем 26 января 1946 года; Буняченко — 18 сентября 1945 года и 31 января 1946 года; Закутный — 8 октября 1945 года и 31 января 1946 года и т. д. Не означает ли это, что подследственным требовалось время для восстановления здоровья?

Следователей не интересовала истинная картина событий в полном объеме. Например, в протоколах допросов Власова и Буняченко нет упоминаний о боевых действиях частей 1-й дивизии в Праге 6—8 мая 1945 года. При этом в материалах «дела» содержались документы по истории участия власовцев в Пражском восстании, которые впервые опубликовал петербургский историк Кирилл Александров в 1998 году. Но реальная помощь власовцев восставшей Праге в борьбе с гарнизоном Вермахта и войск СС выглядела для следователей СМЕРШ невыгодным фактом. Поэтому упоминание о нем при подготовке «процесса» исключалось. Скорее всего, Абакумов определил круг вопросов, о которых нельзя было упоминать в протоколах. Существует версия, основанная на ведомственных рассказах конца 1950-х — начала 1960-х годов, о бунте Буняченко, ударившего по лицу следователя, после чего генерала сильно избили.

Абакумовские следователи заносили в протоколы только часть показаний подследственных, к тому же в собственной интерпретации. Можно предположить, что немало времени уделялось методам, описанным в 1947 году Абакумовым в записке Сталину. Следственные документы по истории подготовки «дела» и «процесса» Власова опубликованы далеко не полностью. Неизвестно до сих пор, сохранились ли сведения о прослушивании камер заключенных и агентурные сообщения «подсадных», инструкции и отчеты следователей по ведению «дела» и другие оперативные материалы. Так или иначе весной 1946 года Абакумов пришел к выводу о нецелесообразности проведения в Москве открытого «процесса».

Почему не состоялся открытый «процесс»?

Открытый «судебный процесс» над власовцами, который Абакумов планировал на 12 апреля 1946 года в Октябрьском зале Дома союзов, не состоялся, несмотря на подготовку следователями нужных «свидетелей». Сохранялся риск публичного изложения антисоветских взглядов со стороны некоторых подсудимых. На «московский процесс» его организаторы решили вывести таких второстепенных персонажей, как генерал-майор Иван Благовещенский, полковник Владимир Корбуков и подполковник Николай Шатов, готовых покорно себя вести по сценарию. Но их участие проблемы не решало — не хватало только, чтобы кто-то из «подсудимых» начал цитировать Пражский манифест или рассказывать об участии власовцев в Пражском восстании.

26 апреля Абакумов, Ульрих и заместитель Генерального прокурора СССР генерал-лейтенант юстиции Афанасий Вавилов, опасавшиеся неприятностей в ходе открытого заседания, обратились к Сталину с письмом. Они решили не рисковать и предложили рассматривать «дело» в закрытом режиме, без участия сторон и приговорить всех обвиняемых к смертной казни через повешение. Вавилов был фигурой вполне под стать Ульриху и Абакумову: в 1955 году за фабрикацию дел его сняли с должности, лишили всех наград и понизили в звании с генерал-лейтенанта до рядового. Существенно, что Ульрих вообще не хотел председательствовать даже на закрытом «процессе» над власовцами и предлагал вместо себя генерала Каравайкова. Сталин с закрытым «судом» согласился, однако самоотвода не принял, и Ульриху пришлось смириться.

С поведением Абакумова, Ульриха и Вавилова согласуется анонимное сообщение бывшего оперативного работника МГБ, участвовавшего в следственных мероприятиях. Подтвердить достоверность свидетельства пока трудно, но его можно принять к сведению. В 1959 году на отдыхе чекист рассказал генерал-майору Петру Григоренко, что открытый суд не состоялся из-за высокой вероятности антисталинских заявлений со стороны некоторых подсудимых, в первую очередь генерал-майора Федора Трухина. Это вполне вероятно, так как даже на закрытом «суде» власовцы заявляли, что вели борьбу против Коммунистической партии и советского государства.

Приговор

23 июля 1946 года члены Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным приговорили Власова, Малышкина, Трухина, а также девять других генералов и офицеров власовской армии к смертной казни. 30—31 июля в Москве состоялся закрытый «процесс» Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха. Судебные заседания продолжались два дня и заняли более четырнадцати часов, но весь протокол «процесса» за подписью генерала Леонова уместился в 38 машинописных страниц через один интервал. Объявлению приговора Политбюро предшествовало «совещание» членов коллегии во главе с Ульрихом на протяжении семи (!) часов — вероятно, с целью оказания морального давления на подсудимых: пытка ожиданием была самой страшной.

Ночью 1 августа Ульрих огласил приговор Политбюро: всех подсудимых лишить советских воинских званий и подвергнуть смертной казни через повешение с конфискацией личного имущества. В ту же ночь Андрея Власова, Георгия Жиленкова, Василия Малышкина, Федора Трухина, Ивана Благовещенского, Дмитрия Закутного, Михаила Меандрова, Виктора Мальцева, Сергея Буняченко, Григория Зверева, Владимира Корбукова и Николая Шатова повесили в тюрьме. Их останки кремировали на Донском кладбище и там же захоронили.

4 августа 1946 года после радиосообщения о казни генерала Власова и других руководителей КОНР группа их соратников, скрывавшихся в американской оккупационной зоне Германии, выпустила обращение «Ко всем участникам Освободительного Движения!» Его авторы акцентировали особое внимание на закрытом характере «суда». «Даже Югославия, находящаяся в руках большевизма, посмела провести открытый процесс против генерала Михайловича, — заявляли власовцы. — Мы хорошо знаем, как такие процессы делаются, но генерал Михайлович все же мог говорить, а общественное мнение во всем западном мире имело возможность выразить и протест, и смущение по поводу фарса белградского суда. А кремлевские владыки судили тайком, за десятью железными дверями, и не решились даже сказать народу, кто эти люди: ни званий, ни должностей осужденных в сообщении ТАСС не указывается». Составители призывали читателей «оставаться мужественными и верными нашим идеям», «перековать вчерашний меч на сегодняшнее боевое политическое оружие, находить новые революционные пути борьбы». Начиналась политическая история «второй» волны российской эмиграции…

Источники и литература:

Александров К. М. Русские солдаты Вермахта. М., 2005.

Генерал Власов: история предательства. В 2 т. / Сост. Т. В. Царевская-Дякина и др. М., 2015.

Лубянка. Сталин и МГБ СССР. Март 1946 — март 1953. М., 2007.

Лубянка. Сталин и НКВД—НКГБ—ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946. М., 2006.

Окуневская Т. К. Татьянин день. М., 2005.

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД 1934—1941. М., 1999.

Соколов Б. В. Наркомы страха. М., 2001.