Вскоре семья едет в местечко Дагда, где отец Николая служит становым приставом.

Философ Лосский не был сторонником расчетов национальной принадлежности по мере крови: русской, еврейской, польской… Он знал: причастность народу есть дело самоопределения и судьбы — в широком смысле. Так «несмотря на преобладание в нас польской крови, — пишет он, — мой отец и все мы, дети, сознавали себя русскими и были глубоко проникнуты русским национальным сознанием».

Свои корни Лосские знали. В XVII веке некий Андрей Лосский прибыл в эти места из-под Кракова. Деда Коли, священника-униата Иоанна, по рассказам, в 1863-м распяли польские повстанцы. А нечего объяснять хлопам манифест об отмене крепостного права. Женат он был на православной женщине, и отца Коли креcтили в православии.

Ну, а мать его — красавица Аделаида (в девичестве Пржиленцкая), полька, католичка. Кроткая и задумчивая, она обожала книги. Но прежде всего заботилась о муже и пятнадцати детях — девяти сыновьях и шести дочках.

Старших звали Валерьян, Витольд, Онуфрий, Леопольд, Элеонора и Валентина. А младших — обычно: Мария, Николай, Александр, Виктория, Владимир, Леонид, Аделаида, Вера и Иван.

Старшие говорили родителям вы, младшие — начиная с Николая — ты.

Николай рос большей частью с мамой — к его рождению Валерьян и Леопольд умерли. Витольд и Онуфрий учились в Риге. Валентина умерла, едва родившись. Элеонора жила в соседнем имении. Маня — у тетушки в Великих Луках. А другие сестры и братья были малы, чтоб быть ему товарищами. Отец же умер в 1881 году. Его силы подорвало самоубийство сына Витольда.

Николай всю жизнь хранил о нем светлую память. В доме Онуфрия Лосского — кавалера наград за взятие преступников, охотника, любителя компании и яркого рассказчика о своих приключениях — гости были не редки. Запрягали лошадей, укладывали угощения, самовар и мчали к озеру. Зажигали костер. И когда бросали в него можжевельник, пламя вздымалось выше берез — кружило искры, точно звезды.

Николай cам выучился читать. И взялся поглощать все, что находил. Во время кампании 1877—78 годов читал бабушке «Правительственный Вестник» — новости с театра войны. В его душе звенела любовь к России и вера в ее чудную мощь. На грифельной доске он чертил фантастические границы. Воображение рождало картины войн и добровольных слияний. Империя росла. И, наконец, поглощала все.

Блеск этим грезам придал Карамзин — «О любви к отечеству и народной гордости».

Позднее читает Коля и «Отечественные записки» — роман Ивана Кущевского «Николай Негорев, или Благополучный россиянин». Слова о том, что каждая пылинка в солнечном луче — это населенный мир с городами и историей, западают ему в душу. Их отголоски мы встречаем и в его учении.

Десяти лет он сознательно вступает в православный храм в отдаленной Креславке.

А в Дагде есть красивый костел, и Коля с детства ходит туда с мамой на мессу.

Храм полон. Прихожане — поляки и латыши. Они участвуют в службе: отвечают на возгласы ксендза, благостно поют. Порой — громко, вне гармонии. Тогда служитель касается его длинной булавой, умеряя пыл. Мальчика радует торжественность службы, величественность латыни. Он трепещет в момент пресуществления Даров…

А мама ходит и в православную церковь. Что с того, что муж и дети православные, а она — католичка? Креславского батюшку Иоанна она, как и вся семья, глубоко почитает.

Этот опыт открывает Коле тонкие стороны православной и католической службы.

В местечке много евреев. Их быт и вид, характер, резвость ума, страстность молитвы рождают интерес. Как и фарфольки — печенье из белой муки с медом и имбирем.

В день Иом-Кипур евреи идут на реку и, молясь у воды, отрясают грехи. А в свой новый год неудержимо веселятся. Обычно трезвые, напиваются и нелепо шалят: вот почтенный старик скачет верхом на палочке…

«Впечатления детства, — пишет Лосский, — поселили в моей душе симпатии к столь часто гонимому еврейскому народу, недостатки которого всем известны, а достоинства учитываются не в достаточной мере».

Знакомый еврейский юноша дал Коле «Робинзона Крузо». Впечатление волшебное. Очаровал его и рассказ о резвых канадских мальчиках. Весной они собирали березовый сок и пили. Как Коля в Дагде. «Но канадский сок, — пишет он, — был мне вкуснее».

В ту пору он мечтает о странствиях. Мечта сбудется. Хотя отчасти не по его воле.

НИГИЛИСТ

В 1881-м Коля с мамой едут в Витебск, где он поступает в гимназию. Жизнь в интернате не проста. Лосского изумляет жестокость детей. Вот его спрашивают:

— Умеешь играть на скрипке?

— Нет.

— Я научу. Согни палец.

Палец согнут. И тут его верхний сустав сильно прижимают к нижнему. Боль страшная — Коля стонет. «Вот ты и заиграл на скрипке», — смеется мучитель. «А я понять не могу, как можно причинять мучения ближнему? — вспоминает Лосский. — И товарищи начинают казаться мне существами с другой планеты».

— Знаешь, где живет доктор Ай? — спрашивает другой и дергает Колю за волосы.

— Ай! — кричит тот.

— Вот узнал, — веселится агрессор.

Лосский привыкает к общежитию. Но куда больше шалостей его увлекает чтение: «Письма русского путешественника» Карамзина, «Фрегат Паллада» Гончарова, «Корабль Ретвизан» Григоровича.

В пятом классе приходят другие увлечения. Николай переживает кризис, через который прошло немало юношей XIX века.

Он все яснее видит несправедливость устройства жизни. Его привлекают левые идеи. Он теряет сон, думая о коррупции и усмирениях крестьян. И идет к народникам.

Тогда же, в 1887-м, происходит перемена в его религиозной жизни. В Великий пост учащиеся исповедались. Батюшка спросил: «Романы читаешь?»

— Читаю, — ответил Коля.

— Нехорошо, — молвил священник и наложил епитимью: сто поклонов на вечерней молитве до окончания поста.

И Коля усердно кладет поклоны. А после думает о вере, злоупотреблениях и корыстности духовенства. Вскоре он дерзко отвергает и Церковь, и Бога. А вблизи нет никого, чтобы разъяснить разницу между идеальной сутью христианства и его искажениями, показать величие духовных сокровищ, хранимых Церковью. «Вместе с грязною водою я вылил ребенка, — пишет Лосский, — подобно сотням тысяч… интеллигентов». Стал тем, кого тогда именуют «нигилист» — враг порядка, царя и Бога.

Это надолго. Он вернется в Церковь через 30 лет через сложный поиск.

А пока — агитирует за лучшее устройство мира и России. Итог — изгнание из гимназии. Николай Лосский и Иосиф Лиознер исключены «за пропаганду социализма и атеизма» с «волчьим билетом» — без права на поступление в учебные заведения и педагогическую службу. Им приходится продолжать учение за границей. С помощью контрабандистов они покидают Россию.

Швейцария открыта для политических эмигрантов. А Лосский считает себя таковым. В среде беглецов он знакомится с работами Герцена, Плеханова и Лассаля; приветствует германского социал-демократа Вильгельма Либкнехта. Но пустота жизни т. н. социалистов, как и противоречия в трудах марксистов, разочаровали Николая.

Он поступает в университет в Берне и изучает философию. Порой целыми днями голодая, он видит: Швейцария — дорога. Соседние страны тоже. Значит, надо ехать в колонии. И в 1989-м отправляется в Алжир поступать в университет. Но там жизнь не проще. И вот уже Лосский в Иностранном легионе. Там его гнетет не столько муштра, сколько «жизнь вне умственной деятельности». Спастись от нее помогает притворная паранойя и доброта врачей.

После тяжких перипетий Лосский приезжает в Россию, завершает курс гимназии, поступает в Петербургский университет, изучает естественные науки, психологию, философию и в 1898 году защищает диплом. В это время он преподает в частной женской гимназии Марии Стоюниной и влюбляется в ее дочь Людмилу. Они венчаются в Женеве.

В 1900-м он приват-доцент. А в 1901-м отправляется в командировку для завершения образования. Но использует ее для работы над своей философской системой. Он называет ее интуитивизм. В предельно кратком изложении суть ее в том, что инструментом познания является интуиция, под которой понимается «непосредственное созерцание субъектом не только своих переживаний, но и предметов внешнего мира в подлиннике», где «созерцание есть волевой акт», так как «жизнь человеческого „я“ есть непрерывный ряд волевых действий», а «личность есть центральный онтологический элемент мира».

В Страсбурге Лосский учится у Виндельбанда. В Лейпциге — у Вундта. А в 1903-м в Геттингене практикуется в экспериментальной психологии у Георга Мюллера. Там в мир приходит его сын Владимир — будущий богослов.

Тогда же Николай защищает диссертацию «Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма». Ее признают блестящей. А его — подающим надежды ученым.

ПОДАЮЩИЙ НАДЕЖДЫ

В 1905 году выходит большая работа Лосского «Обоснование интуитивизма» — нового направления в философии. Этот труд — основа докторской работы. Лосский защищает ее в 1907-м. Книга приносит академическую славу.

Оценивая ее в статье «Сущность и ведущие мотивы русской философии» (1925) Семен Франк пишет: «...лишь с работы Николая Лосского „Обоснование интуитивизма“ возникает специфическая русская научно-систематическая философская школа, которая, может быть, позднее превратится в своеобразный эталон для русской научно-философской традиции».

Первая мировая война застает Николая Онуфриевича и его семью в Швеции, откуда они спешат домой. Вскоре он возвращается в Церковь — едет в Оптину Пустынь.

Лосский не рад «Апрельским тезисам» после февральской революции. Еще меньше — октябрю. Он знает: революция — беда. Но в 1917-м продвигает идеи партии конституционных демократов, после запрета покидает ее.

Его политические принципы — демократия и право. Принимая социалистический идеал, убежден: он достижим лишь путем социально-хозяйственных и правовых реформ, которые позволят создать общество ценностей социализма и капитализма.

Он верит: русская смута — горнило. Пройдя через него, народ обретет новую душу, новое небо и новую землю.

Но революция беспощадна. Ей чужды метафизические мудрования. Ее главный лектор — «товарищ маузер». И Лосскому очень везет, что читает он — не ему.

Как-то на концерте артист пел романс Рахманинова «Христос воскрес! — поют во храме». Один из слушателей выстрелил в певца, но, к счастью, не попал. Ну а многие священнослужители и верующие миряне приняли за свою веру мученическую смерть.

В 1919 году поэт Андрей Белый предлагает Лосскому прочитать публичную лекцию в основанной им Вольной Философской Академии. Тема — «Бог в системе органического миропонимания», место — Дом искусств. Афиши — по всему Питеру. Зал полон. В первых рядах интеллигенты; у входа — матросы и солдаты. После лекции Белый ее расхваливает. Доктор Шапиро утверждает: Бог есть материя. Слова просит матрос, один из тех, кого Троцкий зовет «краса и гордость революции» — высокий, могучего сложения. Он заявляет: «Лосский говорит о Боге что-то непонятное и ненужное. Где Бог? Бог — это я, — тычет он себя в грудь, — боги — они,» — указывает на товарищей.

Но среди студентов начала 1920-х популярность профессора растет. На его лекции ходит даже юная Алиса Розенбаум — будущая знаменитая Айн Рэнд.

У власти зреет идея «очистки трудовой России» от опасных интеллектуалов. Чем же опасных? Интеллектом. Это он не дает им идти на компромисс с навязанными рамками мышления. Их ценность — дискуссия. Красным же дика сама возможность дебатов о «единственно верном учении». О ирония судьбы и игра истории! Когда-то исключенный из гимназии за пропаганду атеизма, теперь он изгнан из университета за проповедь Бога.

Казалось бы — конец. Но нет.

Хотя ЧК могла расстрелять их всех (мало ли профессоров уже убито — чем эти лучше?), но элиту русской гуманитарной мысли высылают за границу. Под страхом казни при попытке вернуться.

В 1922 году Лосский покидает Россию. Она лишается одной из своих надежд.

ТИХАЯ ГАВАНЬ — ЗЛАТАЯ ПРАГА

15 ноября за Николаевским (ныне — Благовещенским) мостом в Петербурге они взошли на борт германского парохода: профессор, его жена, сыновья и Мария Стоюнина. Пароход уходил в 7 утра. Последним ярким русским впечатлением был Исаакиевский собор и соседние здания на фоне рассветного неба.

Пароход шел в Финский залив.

Его сопровождала группа чекистов, и пассажиры осторожничали в выражении чувств. Близ Кронштадта агенты отплыли на лодке, и изгнанники вздохнули свободнее. Но и в Германии, и разъехавшись по Европе, они, по свидетельству Лосского, еще несколько месяцев говорили о советском режиме с оглядкой.

Через два дня по прибытии в Берлин Николай Онуфриевич узнал, что чехословацкое правительство готово поддержать интеллектуалов, спасшихся из Советской России. 13 декабря, раньше многих русских беглецов, семья Лосских прибыла в Прагу.

Столица юной республики быстро росла. Найти жилье было непросто. Но беженцам удалось поселиться в общежитии в Либени — в огромном здании «Свободарна». Там Лосский и его семья жили два года, выезжая летом в Збраслав.

Их материальное положение, пишет Лосский, «было очень хорошее». В рамках Русской акции президента Масарика гостеприимная Чехия дала профессору ежемесячную стипендию в 2000 крон. Мария Стоюнина получала ту же сумму.

Николай Онуфриевич читал в Русском университете логику и другие философские предметы. Имелся и Русский Народный университет, а при нем — Философское общество. В него вошли философ Иван Лапшин, правовед Георгий Гурвич, богослов Георгий Флоровский, богослов и философ о. Сергий Булгаков, философ и филолог Дмитрий Чижевский, мыслитель и политик Петр Струве.

Среди русских коллег Николай Лосский — мыслитель предельно академичный. Его тексты не схожи с трудами философа-поэта Карсавина, философа-публициста Бердяева или философа-политика Струве. Но все они близки по духу.

Его работа не ограничена Чехословакией. В 1923-м он едет в Лондон, где работает над трудом о Владимире Соловьеве. И делает открытие: философы, прежде увлеченные его идеями, отходят от них, а сам Лосский, мало с ними знакомый, в своей метафизике близок к соловьевским поискам.

Его авторитет высок. Он участвует в Философском съезде в Неаполе. Выступает в Варшаве и Богословском институте в Париже. В 1928 и 1930-м участвует в Съездах русских зарубежных ученых в Белграде и Софии.

Впрочем, период с 1925 по 1929 год отмечен неустроенностью: семья не раз переезжает из Праги в Збраслав и обратно. Меж тем, в 1927 году в Париже выходит книга Лосского «Свобода воли», посвященная чехословацкому народу, «давшему возможность продолжить философскую работу в годы изгнания». А в 1929-м семья обретает постоянную квартиру в столице в Русском профессорском доме на Бучковой улице, где и живет до 1942 года.

Но именно Прага становится «тихой гаванью» его творчества. В Славянской библиотеке доступы купленные правительством Чехословакии книжные собрания русских ученых и писателей и новые книги — из Парижа, Берлина, Белграда, Софии и Советской России. Редактор журнала Ruch Filosoficky Фердинанд Пеликан издает русских философов и пишет об их трудах. Общается Лосский и с чешскими учеными: Воровкой, Фишеллем, Гоппе и с Анной Тесковой — переводчицей Соловьева и Достоевского, заведующей отделом культуры общества Česko-ruská jednota. Тесная дружба завязывается и с чешским врачом, основателем психосоматической медицины Цтибором Бездеком, который убежден, что многие физические недуги связаны с душевным состоянием человека, в частности — неприятием моральных христианских ценностей. Вместе они разработали метод так называемого «импульсного лечения», а Цтибор Бездек написал капитальный труд «Этикотерапия», основанный на учении Николая Лосского.

Ему хорошо работается и в провинции. В Збраславе, в своем любимом пансионе Velká Hospoda, он пишет уже упомянутую «Свободу воли» и «Ценность и бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей».

Там по пятницам собираются русские. Приезжают даже из Праги и других городов. Как-то сын Лосского Владимир — тогда студент Сорбонны — читает доклад о св. Франциске Ассизском. Темнеет. Молкнут птицы. Но когда юноша говорит о проповеди святого пернатым, слышно: они поют.

Другой сын, Борис, также едет во Францию, изучает в Сорбонне историю искусств, получает французское подданство.

Младший, Андрей, способный музыкант, живет в Праге до 1939 года. За месяц до оккупации Чехословакии нацистами он уедет в США — в Йельский университет, где получит стипендию и начнет работу над докторской диссертацией.

«Живя спокойно в Праге благодаря поддержке чехословацкого правительства, — пишет Лосский, — я написал несколько книг и много статей (включая „Что может быть создано эволюциею“, „Современная философия в Чехословакии“ и другие). Свою гносеологию я дополнил исследованием вопроса о… видах идеального бытия, об отношении абстрактно-идеального бытия к реальному… Все это изложено в книге „Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция“». Деньги на ее издание собрали по подписке — жертвовали, кто сколько мог — и она вышла в Шанхае в начале 30-х.

По учению Лосского, «общее подчинено индивидуальному, так как индивидуальные деятели — это носители общих идей, свободно реализующие их».

В другой книге, «Бог и мировое зло» (1938), философ, как он утверждает, «объясняет все виды зла, все несовершенства вселенной очень просто, выводя их из эгоизма… деятелей, ведущих их к удалению от Бога… Природные катастрофы, извержения вулканов, наводнения, разгул стихий и все несовершенства природы, — считает Лосский, — можно объяснить таким образом, исходя… из учения о том, что даже электроны, атомы, растения, животные суть потенциальные личности…»

БЕДСТВИЕ

Меж тем, мир, Европу и самого философа ждет катастрофа куда более страшная, чем землетрясение — столкновение тех самых деятелей — мощных глобальных акторов середины ХХ века: Гитлера, Муссолини, Хирохито, Сталина, Рузвельта, Черчилля — гениев невиданных жертв, творимых и приносимых народами и армиями.

Между началом 1930-х и 1944 годом — последним годом, проведенным в Чехословакии, занятой сперва нацистами, а после коммунистами — Лосскому довелось пережить немало путешествий, радостей, озарений и бед.

В 1932-м его приглашают читать лекции в знаменитый Стэнфордский университет в Калифорнии. Он готовит три курса из 110 лекций — каждую неделю читает по 11.

Накануне отъезда он получает письмо от профессора Джона Маршалла из Альбиона (штат Мичиган). Он читал лекции Лосского, доступные на иностранных языках, знакомил с ними студентов и дважды перевел статью «Воскресение во плоти». Они встречаются в Чикаго на съезде Американской Философской Ассоциации. Лосский выступает с докладом, а затем гостит у Маршалла, навещает Питирима Сорокина и Георгия Вернадского. Этот визит — основа будущего труда Лосского в США.

30-е годы профессор проводит в писании и преподавании.

Но после оккупации Чехословакии нацистами работать в Праге он уже не может. К счастью, его приглашают в Университет им. Яна Амоса Коменского в Братиславе. Там они с женой живут в соседстве с профессором Михаилом Новиковым — последним выборным ректором Московского университета.

Лосский и его жена тревожатся о сыновьях. Семья Владимира скрывается от угона в Германию во Франции, в католическом монастыре. Борис — солдат французской армии — сидит в лагере в Австрии. В США призывают в армию Андрея.

В 1943 году здоровье жены Лосского начинает слабеть, и 7 февраля она его покидает. Но даже тяжкое горе не способно прервать философских трудов Лосского. И в 1944-м в Братиславе выходит его книга «Условия абсолютного добра: Основы этики».

Тема абсолютного добра становится ключевой в его труде.

Когда в 1945-м приходят советские войска, Лосскому чудом удается избежать ареста. Он спешит в Прагу, откуда на самолете посла Франции летит в Париж.

Там он узнает, что Борис освобожден, Владимир с семьей спаслись, а Андрей успешно воевал в Европе и получил звание лейтенанта.

СВОБОДА И РУССКИЙ ХАРАКТЕР

В Париже профессор ведет академическую жизнь. Но вскоре едет в США, где преподает в Свято-Владимирской Духовной Академии, читает лекции в Гарварде, Беркли, и других университетах. Посещает и Канаду, о которой мечтает с детства.

Много пишет. При этом одна из его главных книг — «История русской философии» — построена так, что русская мысль при всей глубине и самобытности предстает как важная часть европейской мысли. Так и в своей «Истории европейской культуры» Лев Карсавин оставляет место для России, занятой тогда большевиками.

В 1957-м во Франкфурте-на-Майне выходит книга Лосского «Характер русского народа». По мнению многих, знание этого характера есть ключ к пониманию ключевых событий в России и мире, менявших лицо мира.

Лосский обсуждает тему русского с высоты своего мощного интеллекта и богатого жизненного опыта. Ему уже за 80, и он смотрит на Россию с другой стороны мира — из Америки. На дворе 1950-е — разгар холодной войны и атомной истерии. СССР и США в жесткой конфронтации. Мир ужасает возможность новой войны.

В эры кризисов (а в XX веке они следуют один за другим) особо звучат голоса и дела отдельных сильных и ярких личностей, а поведение подвластных пропаганде и одержимых паранойей масс служит им фоном. И нередко именно дела этих лиц дают основания для обобщений и поводы судить о национальном характере.

«Я буду иметь в виду душу отдельных русских людей… — пишет Лосский о книге, — …каждое общественное целое, нация, государство и т. п., есть личность высшего порядка: в основе его есть душа, организующая общественное целое так, что люди, входящие в него, служат целому, как органы. <…> Конечно, некоторые свойства лиц, входящих в общественное целое, принадлежат… этому целому. Поэтому иногда я буду говорить не только о характере русских, но и о характере России как государства».

Тут важно помнить: в устах Лосского слово «душа» — не метафора. Он пишет о душе в теологическом — самом прямом — смысле слова. Это та самая душа — «бессмертная, разумная, деятельная духовная сила, полученная человеком от Бога при творении, дающая возможность человеку, при воздействии на нее Духа (Святого) Божия, беспредельного развития и обожения».

Это позволяет автору предметно обсуждать такие категории, как воля, чувство, свобода, одаренность и другие, как присущие не только личности, но и народу.

Так каков же он, характер русского народа, по Лосскому?

Он сторонится определений, но при этом излагает ряд присущих ему черт: религиозность, доброта, страстность, воля, демократизм, готовность искать «новые формы жизни» и одолевать недостатки… Но при том — склонность к крайностям и «безжалостному истреблению ценностей прошлого». Это, считает философ, делает Россию «страной неограниченных возможностей». В том числе — для войн и мятежей.

Он скорбит о 1917-м: «не будь войны 1914 года и большевистской революции, Россия, благодаря сочетанию бытовой демократии с политическою, выработала бы режим правового государства с большею свободою, чем в Западной Европе». Этот смелый и, быть может, слишком благостный взгляд Лосского, как и все его мировидение, Николай Бердяев именовал «критическим наивным реализмом».

Книга «Характер русского народа» — последний крупный текст философа. В 1960-х она стала важным вкладом в осмысление русской идентичности.

Летом 1960 года Лосский покидает США и кончает свои дни в «Русском доме» в Туре. «Долгожданная им смерть, — пишет его сын Владимир, — посетила его, как старца на любимой им гравюре Альреда Ретеля».

* * *

Когда 25 января 1965 года на 94 году жизни Николай Лосский оставил этот свет, в живых уже не было ни о. Сергия Булгакова, ни Бердяева, ни Струве, ни Франка — никого из тех, с кем он дружил в Праге и Париже.

Он последний из ярчайшей плеяды мыслителей, творцов свободной русской философии вне России, где тогда царил марксизм-ленинизм, насаждаемый армией профессоров, вещавших с бастионов журналов «Под знаменем марксизма» («Вопросы философии»), сотен учебников и тысяч брошюр.

А по другую сторону железного занавеса русская мысль противопоставляла железобетонным глыбам «всепобеждающего учения» богатую палитру взглядов. То не был единый и стройный хор. Скорее — концерт блистательных солистов, давших миру широкую панораму идей от «философии кадила и нагайки» Ивана Ильина до христианской демократии Федора Степуна.

На этом высоком подиуме звучал и голос Лосского. Вот лишь несколько работ из его наследия: «Логика» (1924), «Свобода воли» (1925), «Типы мировоззрений» (1931), «Диалектический материализм в СССР» (1934), «Бог и мировое зло» (1941), «Условия абсолютного добра: Основы этики» (1944), «История русской философии» (1951), «Достоевский и его христианское миропонимание» (1953), «Характер русского народа» (1956) и сотни статей.

Волей судьбы избежав заточения и казни, Лосский и его коллеги, несмотря на невзгоды и тяготы, создали и развили мировидение, актуальное и поныне. Заложили основы русских философских школ, которые, даст Бог, еще удивят человечество.