На всем, что он делал, была печать какой-то основательности и значительности. Не случайно ведь Чичерин снискал славу идеолога русского либерализма, одного из основателей «государственной школы» в отечественной историографии. Зная о его трудах в области химии, сам Д. И. Менделеев рекомендовал Чичерина к избранию почетным членом Русского физико-химического общества.

Закономерно, что, будучи человеком широчайшей эрудиции, фундаментальных знаний в области права, философии, истории, политических учений, оставившим после себя богатое научное наследство, Чичерин и сам стал объектом пристального исследовательского внимания. О нем довольно много писали при жизни, еще больше написано после его кончины, причем в разных жанрах: биографическом, публицистическом и, конечно, научном. Количество статей о Чичерине исчисляется сотнями, книг и диссертаций, посвященных его правовым, философским, политическим и религиозным взглядам — несколькими десятками. Его ругали и им восхищались Герцен и Чернышевский, Толстой и Бердяев. Император Александр II, считая Чичерина человеком консервативных политических взглядов, пригласил его к своему старшему сыну (наследнику престола) преподавателем права. Напротив, Александр III, воспринимавший Бориса Николаевича не иначе как либералом, вынудил того уйти в отставку с поста московского городского головы. Вот такие разноречивые оценки одного и того же человека!

К Чичерину обращались некоторые наши именитые современники. К примеру, научная карьера председателя Конституционного Суда России Валерия Зорькина началась с кандидатского исследования чичеринских идей о государстве и праве. Это было еще в конце 1960-х гг., а в 1984 г. Зорькин издал лаконично названную монографию «Чичерин». Земляки Бориса Николаевича из Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина в 1990-х гг. создали Центр по изучению теоретического наследия Чичерина. В 2012 г. о нем сняли публицистический фильм со звучным и точно отражающим политическое кредо Чичерина названием «Государственник».

Специалисты разных отраслей науки видят в Чичерине «своего»: для философов он «величайший представитель идеалистической философии права», для юристов — «блестящий защитник идеи права естественного», для историков — основатель государствоведческого направления происхождения социальных явлений. Одновременно Чичерина считают социологом, политологом, громко именуют «русским Макиавелли», создавая вокруг творческого наследия Бориса Николаевича впечатление острой научной конкуренции. Впрочем, оно настолько внушительно, что, кажется, его хватит на всех и надолго. В современной России его «открывают» заново; больше позабытый, часто критикуемый с классовых позиций в советский период (за «защиту самодержавия и обоснование конституционной монархии»), Чичерин вернулся к нам почти что триумфатором. Тем более что чичеринский рецепт сильной власти в России всегда воспринимался единственно верным. Совет Чичерина относительно параллельного существования сильного гражданского общества, скорее всего, и на этот раз будет отвергнут. Но придет и его время.

Self-made man

При благоприятных условиях, выпавших Чичерину на жизненном старте (высокое происхождение, значительное состояние и т.п.), он принадлежит к породе людей, про которых говорят, что они сделали сами себя. Борису, равно как и его шестерым братьям и единственной сестре Александре, повезло с родителями: любящая, дружная семья из потомственных дворян во главе с мудрым отцом и заботливой матерью. «Отец, всецело преданный семье, — вспоминал Борис Николаевич, — поставил себе целью жизни устройство семейного быта и воспитание детей. Мы никогда не слышали от него назидательных наставлений. Нравственный дух водворялся сам собой, как нечто естественное и необходимое. Счастье мужа и попечение о детях были единственною заботой матери».

Отец Чичерина Николай Васильевич, к тому же рачительный хозяин, знавший толк в управлении собственными имениями, обеспечил достойное материальное существование своим детям. Прекрасно понимая значение системного образования, он сам отвез старших сыновей в Москву для подготовки к вступительным экзаменам, нанял для них лучших преподавателей, живо интересовался их учебными делами в письмах (семья постоянно проживала в селе Караул Тамбовской губернии). Вслед за старшими Борисом и Василием (отцом первого советского наркома иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина) в Московском университете учились два других брата Чичериных: Владимир и Андрей. Первый на математическом факультете, второй — на медицинском.

Если человеческие качества Чичерина, цельность его натуры сформировались в большей степени под влиянием морального авторитета родителей, то его блестящая образованность — результат собственного прилежания, присущей ему самодисциплины и редкого трудолюбия. Будучи студентом юридического факультета, он учился не то что с увлечением, а скорее даже с упоением, заложив капитальные основы своей разносторонней учености, что называется, с младых ногтей. Вот, к примеру, «технология» работы молодого Бориса с «гегельянской» философией: «Сначала я принялся за философию истории, потом за историю философии, но скоро увидел, что без изучения логики настоящим образом ничего не поймешь. Я и просидел над нею несколько месяцев, не только тщательно изучая, но составляя подробный конспект с целью выяснить себе последовательный ход мыслей и внутреннюю связь отдельных понятий. Потом я точно так же засел за феноменологию и энциклопедию». Ну, что тут скажешь!

Был ли молодой Чичерин исключителен в своем всепоглощающем интересе к Гегелю? Отнюдь нет. В то время немецкая философия стала предметом повального увлечения в среде русской дворянской интеллигенции, что позднее дало повод Н. А. Бердяеву, то ли искренне удивляясь, то ли сухо констатируя, заметить: «Гегель сделал небывалую карьеру в России». Десятью—двенадцатью годами ранее аналогичный познавательный путь проделал Николай Огарев, который после проштудированных «Лекций по эстетике» взялся за философию религии, а затем набросился на «Феноменологию духа». Одинаковым был и результат: оба отказались от прежнего религиозно-мистического образа мыслей, принимая христианство не более чем за средневековую религию, отслужившую свой век. Правда, чичеринский атеизм растянулся на пятнадцать лет, что до Огарева, то он, кажется, так и остался безбожником.

Еще важнее другое. Из философа-любителя Чичерин со временем превратился в философа-мэтра, причем, одного из самых выдающихся русских неогегельянцев, самобытного и оригинального, выпустившего в разные годы несколько значительных философских работ. Специалисты утверждают, что Чичерина надо изучать не в чем он подражает Гегелю, а в чем он с ним расходится. А расхождений с немецким философом у него достаточно. Взять хотя бы главное. Для Чичерина диалектика отнюдь не единственный метод познания реальности, идеализм не панацея, а всего лишь «момент» человеческого развития.

Излишне говорить, что Борис был образцовым студентом, аккуратно посещавшим занятия (даже самые неинтересные), добросовестно записывавшим лекции (пусть даже самые скучные), критически (но со знанием дела) анализировавшим все сказанное с профессорской кафедры. «В юридической энциклопедии (прообраз современной теории права), — писал Чичерин, — я искал живого содержания, а мне давали формальное и пространное изложение общих требований науки». И это оценка студента-первокурсника! Он самостоятельно изучил несколько европейских языков, в т.ч. греческий: «Сегодня весь день читал Платона и Аристотеля, разумеется, в подлиннике», — с удовольствием сообщал он отцу, зная, что тому будет приятно. Знания, полученные из курса истории русского права, примерял к тогдашним спорам западников и славянофилов о родовом быте древних славян, вовлекаясь в дискуссию, причем, всегда на стороне западников. Наверняка, чичеринским учителям было непросто с таким самородком!

По окончании учебы его как выдающегося студента оставили на кафедре государственного права для подготовки магистерской работы. В 1853 г. он представил почти на 600 страницах диссертацию «Областные учреждения России в XVII веке» — смесь любимой Чичериным истории, права и государственного управления в лице губных старост, целовальников, воевод и приходивших им на смену земских бургомистров.

Труд, без сомнения, капитальный по охвату источников, проблематике, авторским выводам, что давало Чичерину надежду на благосклонное отношение факультетского руководства, но оказалось, зря. Его работу отвергли под предлогом «слишком непривлекательного изображения администрации России», а профессор государственного права Орнатский так и вообще назвал диссертацию пасквилем и ругательством на Древнюю Русь. Прошло полных переживаний три года, прежде чем диссертация получила одобрение: «Печатать дозволяется. 16 февраля 1856 г.» — было начертано на титульном листе цензором фон Крузе. Ее он посвятил своему учителю профессору Тимофею Грановскому, кажется, единственному кумиру всей своей жизни: «Если работа моя не будет бесполезна, если я что-нибудь смогу сделать для науки, то этим, конечно, я обязан ему».

Диссертация Чичерина получила хорошую прессу, а Чернышевский так и вообще откликнулся восторженно: «В несколько месяцев Чичерин составил себе известность, какую обыкновенно разве в несколько лет приобретают люди даже очень даровитые. Успех редкий, и что еще лучше, успех совершенно заслуженный».

Причиной его явились таланты Чичерина, помноженные на трудолюбие и упорство, выкованные им смолоду.

Свой среди чужих, чужой среди своих

Начало публикационной активности Чичерина пришлось на воцарение Александра II и связанные с ним великие реформы 1860-х гг. Он успел поучаствовать в полемике западников со славянофилами, не упускал случая писать на злобу дня, вынесенные из европейского турне впечатления облек в форму «Очерков Англии и Франции». Но главным его уделом оставалась все та же наука. В 1858 г. он, например, издал «Обзор исторического развития сельской общины в России», в котором выдвинул идею государственного (а не патриархального, естественного) происхождения деревенской общины — научный и методологический подход, который Чичерин отстаивал и популяризировал в дальнейших своих работах.

Стиль чичеринских творений яркий, язык статей полемичный, тон выступлений, несмотря на молодость автора, непререкаемый, на что, конечно, сразу обратили внимание. Тот же Чернышевский, в целом лояльный к Чичерину, не удержался: «Чичерин считает себя непогрешимым мудрецом. Он все обдумал, все взвесил, все решил. Он выше всяких заблуждений. Этого мало. Он один имеет эту привилегию на непогрешимость. Кто пишет не так, тот человек вреден для России». Ну, что было, то было. Эта черта характера или творчества (кто знает?) судить обо все строго и категорично, порой безапелляционно, не раз давала о себе знать и, конечно, сказывалась на отношениях Чичерина с окружающими.

В чем суть политико-правовых взглядов Чичерина? Во-первых, он непримиримый противник всяких революций — убеждение, вынесенное им с юности, которому он остался верен до конца жизни. Революционные события 1848 г., охватившие пол-Европы, сформировали в нем стойкое неприятие любых попыток насильственного изменения существующего строя, под какими бы лозунгами они ни проводились. В революциях, по его мнению, нет позитива, зато в избытке хаос, страдание и гибель людей. Реформы Александра II он принял за благо: «Совершить такое дело мудренее, чем произвести политические перевороты».

В докторской диссертации «О народном представительстве», защищенной в 1866 г., Чичерин откровенно писал: «За счастье следует считать, что либеральные идеи, добытые Европой большим трудом и кровопролитной революционной борьбой, достались России без переворотов. Их следует приспособить для себя в тех размерах и на таких условиях, какие допускаются нашей историей и жизнью». Очень дельный совет, не случайно ведь, что Чичерина высоко ценили за научный рационализм.

Он осуждал любые проявления террора — непременного спутника революций. Борис Николаевич один из немногих, кто публично выступил против оправдания судом присяжных Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Федора Трепова. Естественно, что революционеры всех мастей платили Чичерину той же монетой, а в советской России на него раз и навсегда повесили ярлык реакционера и охранителя самодержавия без каких-либо оговорок.

Во-вторых, Чичерин всегда оставался сторонником сильного государства и динамичной власти, готовой живо реагировать на запросы общества. Одновременно он поборник индивидуальных и коллективных гражданских прав, вроде свободы слова, печати или митингов и т.п. Формула идеального государства виделась ему в наличии широкого спектра гражданских прав, органичном существовании свободного общества в сильном государстве. Для Чичерина не столь важна форма правления, сколь актуален политический режим, приемы и методы осуществления политической власти: «Я предпочитаю честное самодержавие несостоятельному представительству», — не просто красивый оборот речи, сколько политическое кредо автора, сторонника либерализации общественной жизни при твердом государственном порядке.

В системе его правовых взглядов важное место занимает требование неукоснительного соблюдения закона: «Повиновение закону — вот первое требование правды, первый признак гражданственности, первое условие свободы». Эти слова он произнес перед студентами юридического факультета Московского университета в традиционной для того времени вступительной речи по случаю получения им профессорской должности. Говорят, что тогда его внимательно слушали, а вот спустя месяц освистали. Эти мысли не находили ни понимания, ни сочувствия ни тогда, ни после. Да что там студенты! Когда Герцен услышал от одного знакомого фразу, что, дескать, хороший гражданин уважает законы страны, какие бы они ни были, он не без ехидства ее прокомментировал: «Профессор Чичерин проповедует что-то подобное в Московском университете». И, действительно, как можно требовать исполнения несправедливого закона?! По Чичерину оказывается можно, а за отмену неправового законодательного акта, по его мнению, следует бороться в рамках демократических, парламентских процедур.

Так случилось, что со своими взглядами он пришелся не ко двору в России. Дело либо в Чичерине, либо в самом существе его воззрений, непопулярных в российской общественной среде, но разделять идею сильного государства и сильного общества одновременно у нас не желали. Позиция Чичерина есть золотая середина, позиция власть имущих, наоборот, в том, чтобы быть сильным за счет другого (государство за счет общества). Ретроград для демократов и либерал для консерваторов, Чичерин так и не нашел достойного масштабам своей личности применения. В 1868 г. он в знак протеста против нарушения университетского устава ушел с кафедры. Как оказалось, навсегда. В период с 1863 по 1865 гг. Чичерин преподавал государственное право старшему сыну императора Александра II — цесаревичу Николаю Александровичу, занятия с которым прервала лишь безвременная смерть наследника. Стань тот царем, возможно, Чичерин сделал бы государственную карьеру, подобно своему коллеге по Московскому университету профессору Константину Победоносцеву. Но не случилось.

В 1882 г. его избрали московским городским головой, в этой должности он проработал чуть меньше полутора лет. В речи по случаю коронации императора Александра III он, как посчитали, допустил неосторожные высказывания о единстве власти и народного представительства, воспринятые неодобрительно окружением царя и им самим, а потому вынужден был подать в отставку и поселиться в родовом гнезде в селе Караул. Здесь, на малой родине, он и прожил последние двадцать пять лет своей жизни. Была еще довольно долгая деятельность в совете директоров Тамбово-Саратовской железной дороги, в Тамбовском земстве в качестве гласного, полезная и многогранная, но все же… Оттого, по-видимому, он так много писал на разные темы и в разных жанрах. Самобытный, оригинальный ум требовал выхода, напряженной интеллектуальной работы, которую он искал в философии, праве и политике, истории политических учений и даже химии с биологией.

Не знающий компромиссов

В 1890-е годы, в перерывах между написанием ученых книг, Чичерин подготовил четыре тома мемуаров, увидевшие свет уже после его смерти. Они содержат богатейшие сведения о различных сторонах жизни дореволюционной России, а главное, о выдающихся людях, с которыми был знаком Борис Николаевич. Дают они представление и о личности самого Чичерина — властной, сложной, бескомпромиссной и, как говорят, одинокой. Нет, он был женат удачным браком, но все трое детей Бориса Николаевича умерли или в младенчестве, или еще маленькими. Потому он больше занимался воспитанием своего племянника Георгия (сына рано умершего брата Василия Николаевича). Вырастил того интеллектуалом, попавшим, к большому огорчению Бориса Николаевича, под влияние марксистских идей, ставшим впоследствии видным большевиком. Парадокс, да и только! Дядя — известный всей стране противник революций, племянник — нарком иностранных дел большевистской России. Впрочем, для того времени эта метаморфоза далеко не единственная и в известной мере даже типичная.

Чичерин — автор едких характеристик, которые он выдавал многим своим знакомым: от педагогов до друживших с ним Тургенева и Толстого. К примеру, о профессоре Петре Редкине, ставшем впоследствии ректором Санкт-Петербургского университета, с которым он поддерживал многие годы теплые отношения, писал: «Редкин был человеком невысокого ума и небольшого таланта». Своему старшему товарищу профессору Кавелину, с которым они вместе сотрудничали, писали Герцену в «Колокол», Чичерин дал такую оценку: «Кавелин имел весьма скудное теоретическое образование, и по свойствам своего ума менее всего был склонен к философствованию». Чужих слабостей и недостатков (настоящих или мнимых) он, похоже, не прощал.

А вот чичеринские высказывания о Тургеневе, у которого он частенько бывал дома в Петербурге и в беседах с которым находил «большое удовольствие»: «Тряпкой он был и оставался всю жизнь. В нем не было ни одной мужественной черты, ничего сильного, смелого и решительного. В самой его внешности было что-то дряблое, составлявшее резкий контраст с его высоким ростом и довольно красивыми чертами». А вот реплика о литературных (мужских) персонажах тургеневских произведений: «Его герои или хлыщи, или тряпки, и в них он изображал самого себя».

Колкие замечания достались Льву Толстому: «Он, проповедуя отречение от всех жизненных благ, преспокойно продолжает ими пользоваться, предоставив все материальные заботы жене, которая взяла в свои руки и издание сочинений, и все хозяйственные хлопоты. А муж на все это смотрит благодушно, как будто это его не касается». Неоднократно бывавший у Льва Николаевича в яснополянском доме, Чичерин остроумно и не без сарказма замечает: «Я увидел Диогена, живущего в просторном доме и пользующегося всеми удобствами жизни, но продолжающего уверять, что надо жить в бочке и исполнять самые низкие работы, ибо только они несомненно полезны». Ровесники (оба родились в 1828 г.), крепко дружившие в течение нескольких лет, они впоследствии разошлись во всем.

Естественно, что самого Чичерина воспринимали по-разному. Отдавали должное его интеллекту («слишком умный», говорил о нем Толстой), но побаивались за резкость суждений. Прямолинейный и категоричный Чичерин не мог не нажить себе врагов. К примеру, Герцен, еще незнакомый с ним лично, составил с чужих слов такую характеристику: «Слышали мы о его жесткости, безмерном самолюбии, консервативных взглядах». После первой встречи с Чичериным, он оставил в мемуарах «Былое и думы» такую запись: «Свет его глаз был холоден, в тембре голоса был вызов и страшная самоуверенность. С первых слов я почуял, что это не противник, а враг». Вот так, не больше и не меньше. Но надо знать контекст той их лондонской встречи. Дело в том, что тридцатилетний Чичерин прямо с порога заявил Герцену (уже давно и широко известному не только в России, но и в Европе), что у них много общего, но еще в большем они расходятся. При этом никакого почтения Герцену он не выказывал, так, обычная вежливость, и не более того.

У других людей он, напротив, вызывал восхищение: «Образ Чичерина, — писал князь Е. Н. Трубецкой, — на всю жизнь врезался у меня как олицетворение совершенного и духовного благородства. Он потому и не пришелся ко двору в России, потому что был слишком кристальный, гранитный и цельный человек».

Почему-то хочется верить именно этой трактовке личности Бориса Николаевича Чичерина.