Адреса и адресаты

Давид Бурлюк любил и умел дружить. Он не ленился рассылать огромное количество писем и отвечать на приходящие. Правда, частенько за него писала жена, а он лишь добавлял в конце несколько фраз. Бурлюк не терпел промедлений: сам отвечал немедленно и требовал того же от других. «Нужно обответить все письма», — его коронная фраза. Для своего друга по многолетней переписке, тамбовского коллекционера Николая Алексеевича Никифорова, которого они с Марией Никифоровной стали вскоре после заочного знакомства называть «духовным сыном», Бурлюк сформулировал это правило так:

Дорогой собеседник, корреспондент, правило переписки (желаемое) — это писать о себе, о своем каждодневьи, что делал сегодня, что думал, кого видел (описать, кто он, его краткую биографию).

Еще одна присущая Давиду Давидовичу черта — стремление к общению с известными и талантливыми людьми. Он заводил новые знакомства и в Японии, и в Америке. Письма от знаменитых людей он публиковал в Color and Rhyme: хотел показать, что не забыт на чужбине. Впрочем, после двадцати лет, проведенных в Америке, он уже называл ее своей новой родиной.

География его корреспонденции необычайно широка — от США до Австралии. В первую очередь, среди адресатов его американские знакомые и друзья, а также коллеги-художники, выходцы из России: братья Рафаэль и Мозес Сойеры, Николай Цицковский, Луиз Лозовик, Арчил Горки, Джон Грэхем, Хаим Гросс, Николай Фешин, Борис Григорьев и другие. Большой объем переписки связан с работой Бурлюка в газете «Русский голос», где он помимо собственных заметок и статей печатал произведения начинающих поэтов. Англоязычным художникам и галеристам он со временем стал отвечать на вполне приличном английском. Последнее, так и не отправленное письмо Давида Давидовича было адресовано знаменитому Эдварду Хопперу.

С Советской Россией переписка была сложной. Бурлюку боялись писать. Часто после одного-двух писем общение обрывалось. 17 декабря 1966 года он жаловался Николаю Никифорову:

Россия набрала в рот воды. Никто мне, нам, не пишет.

Связь с родиной была крайне важна для Бурлюка, и поэтому он посылал все новые и новые письма, все новым и новым адресатам. К счастью, приходили ответы от старых друзей. Письма Василия Каменского и Алексея Крученых, Григория Петникова и Лили Брик, Мая Митурича и Николая Асеева — настоящий клад для исследователя. Однако единственным постоянным собеседником был Николай Алексеевич Никифоров (НАН, как называли его Бурлюки). Давид Давидович не только писал ему регулярно, но и отправлял по почте свои картины, рисунки, журнальные и газетные вырезки, журналы Color and Rhyme — так много, что у Никифорова за десять лет собралась внушительная коллекция.

Вот что писал Бурлюк Никифорову 18 июля 1957 года:

Вы помогаете нам жить, дышать. Вы тот, о котором писал Л. Н. Толстой в начале своей лит. карьеры: «Я буду писать, и счастлив, если у меня будет хотя бы один читатель». Вот вы-то и есть наш «единственный». <…> Спасибо за поздравления с 75-летием (22.VII.1957). Так: 45 лет нашей супр. жизни с М.Н., 35-летие жизни в САСШ и 75-летие моей жизни: 27375 прожито дней, или 3 билл. 750 мил. ударов сделано сердцем.

Очень характерное для Бурлюка письмо: он тщательно считал прожитые дни и стремился к тому, чтобы стать долгожителем. Мы еще вернемся к этой теме.

Были у Бурлюков постоянные контакты и в Европе. Из Франции, например, им писали Николай Евреинов, Эльза Триоле, Константин Терешкович.

Но особенно удивительно встречать среди корреспондентов «отца русского футуризма» имена совершенно неожиданные, знакомые по другим исследованиям, казалось бы, никакого отношения к футуризму и авангарду не имеющим. Такой приятной неожиданностью стало для меня письмо от Валентина Булгакова, отправленное им Бурлюку из Ясной Поляны 20 февраля 1963 года.

 

Валентин Булгаков — Давиду Бурлюку

Дорогой Давид Давидович,

В свое время я получил от Вас письмо от 15/Х 1962 г. и открытку с картиной «Marussia and lilac» от 18/Х того же года. Сердечное спасибо Вам и Вашей супруге за память и за привет! Простите, что так долго не отвечал: я и без переписки живо чувствовал Вас и Вашу душу. Между тем, время идет: мне уже 76 лет, а Вам, д. б., 81. Очевидно, Вы первым достигнете возраста Толстого, т. е. 82 лет, но и я тоже буду Вас догонять. (О нашем «договоре» достичь возраста Толстого я помню). Я очень рад, что Вы и Mrs. Marussia живы, здоровы и, не переставая, работаете для искусства. Я тоже, в общем, здоров и не покидаю литературных занятий. К лету 1963 года выйдет в г. Туле моя новая книга «О Толстом. Воспоминания и рассказы» (12 статей о Толстом и 20 писем С. А. Толстой ко мне). В журнале «Искусство» (Москва) я опубликовал воспоминания о художниках Л. О. Пастернаке, Паоло Трубецком, М. В. Нестерове и К. Коровине.

Вы желали иметь мою автобиографию. Я порылся в своих бумагах и нашел короткую заметку, написанную в 1961 г. для какого-то учреждения. Посылаю Вам эту заметку. Надеюсь, что она Вас удовлетворит.

Должен сообщить Вам печальную весть. Директор нашего музея А. И. Поповкин, с которым Вы познакомились в 1956 г. в Ясной Поляне, скоропостижно скончался 23 июля 1962 года. Он был очень переутомлен, страдал от болезней артериосклероза (за ростом которого не следил) и сердца. Он много сделал для музея.

С удовольствием прочел я в Вашем письме о Ваших встречах, в старые времена, с почитателями Л. Н. Толстого. Почти всех их, включая П. И. Бирюкова, его дочь Ольгу, Н. А. Шейермана, чудесного И. А. Теневского и других я хорошо знал лично. Однако в Полтавской области я ни в 1905 году, ни позже не бывал. Петр Малов долго мне писал, но переписка прекратилась, когда я узнал, что он поддерживал фанатическое крыло духоборцев — «свободников», которые, раздеваясь догола, и мужчины и женщины, устраивали в этом виде процессии по канадским городам. Эти люди почти разрушили духоборческую общину. — Не сердитесь, что не посылаю копии Вашего письма, не мог. — Самым сердечным образом приветствую Вас и Вашу супругу и желаю Вам обоим доброго здоровья и всего, всего лучшего!

Ваш душевно Вал. Булгаков.

Внизу письма рукой Бурлюка помечено:

О нем читай в «К. энд Р.» в номере о нашей поездке в 1956 г. в СССР.

Всего две страницы письма поднимают много интересных вопросов. Начну с мелочи, фразы Булгакова о том, что он не посылает Бурлюку копии его же письма. Давид Давидович, всю жизнь собиравший архив имени самого себя и бесконечно себя прославлявший, совершенно очевидно, уже заранее собирался опубликовать переписку с Валентином Булгаковым в своем журнале. Для этого ему нужны были оба письма. В итоге пришлось ограничиться лишь ответом из СССР — письмо Булгакова было опубликовано Бурлюками в 55-м номере Color and Rhyme. Четыре письма Бурлюка к Булгакову (1958—1962 гг.) хранятся сегодня в личном фонде В. Ф. Булгакова в РГАЛИ. Бурлюк всегда просил и Николая Никифорова перепечатывать на машинке свои же собственные письма и отправлять обратно в Америку.

Очень трогательно, что Бурлюк спустя много лет помнил о своих встречах с почитателями Льва Николаевича Толстого. На этом мы остановимся подробнее.

А самое интересное — это, конечно же, данное Бурлюком и Булгаковым друг другу обещание дожить до возраста Толстого.

Но сначала о том, как же встретились секретарь Льва Николаевича и один из тех, кто предлагал «бросить Пушкина, Достоевского и Толстого с Парохода Современности».

 

Ясная Поляна, 1956 год

В 1956 году Давид Давидович и Мария Никифоровна впервые приехали в Советский Союз. Они ждали и добивались этой поездки довольно долго. Бурлюк не был на родине тридцать шесть лет: в 1920-м он из Владивостока перебрался в Японию, оттуда в 1922-м — в Америку. К середине 1950-х гг. отношения США и СССР начали улучшаться. Кроме того, до начала 1940-х у Бурлюков не было денег на путешествия. О визите на родину «отца русского футуризма» и его жены хлопотали их друзья: Лиля Брик, Василий Катанян, Николай Асеев, Семен Кирсанов. В результате двухмесячный визит с посещением Ленинграда, Москвы и Крыма полностью оплатил Союз писателей СССР.

Из Крыма, где они провели почти месяц, в Москву Бурлюки возвращались автомобилем. Утром 14 июня они посетили усадьбу Тургенева, Спасское-Лутовиново, а после обеда приехали в Ясную Поляну, музей-усадьбу Льва Николаевича Толстого.

Давид Бурлюк, который вел дневник поездки на английском, записал:

На нашем пути в Москву, недалеко от Тулы мы посетили и провели три часа в литературном музее-усадьбе Л. Н. Толстого (1828—1910). <…> Мы встретили В. Булгакова, бывшего секретаря Толстого. В. Булгаков (он жил в Праге) сказал папе Бурлюку: «Сейчас наша цель — дожить до возраста Льва Николаевича, 82 лет (1956 — Бурлюк 74, Булгаков 71).

Оставил Бурлюк запись и в альбоме В. Ф. Булгакова — наряду с А. Т. Аверченко, А. Н. Бенуа, И. А. Буниным, И. Я. Билибиным, С. Я. Маршаком, Грэмом Грином, Роменом Ролланом, Рабиндранатом Тагором и десятком других известных всем деятелей искусства. Интересно, что в том же 1956 году памятные записи в альбоме Булгакова оставили Сергей Коненков и Ираклий Андроников.

 

Ясная Поляна — Прага — Ясная Поляна

К моменту встречи с Бурлюком Валентин Федорович Булгаков уже восемь лет как вернулся на родину. В феврале 1923 года он был выслан на «философском пароходе» в Прагу; там он продолжил активную работу по сохранению памяти о своем учителе, а также участвовал в миротворческой деятельности, став членом совета «Интернационала противников войны». Уже в Праге выходит его книга «Толстой-моралист». В 1925—27 гг. он был председателем правления Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии, в 1926-м — одним из редакторов литературного сборника «Ковчег» (вместе с Мариной Цветаевой и С. В. Завадским). Валентин Федорович возглавил Кружок по изучению современной русской литературы при Русском свободном университете в Праге, много ездил по Европе с лекциями.

С середины 1930-х он готовит в Праге «Словарь русских зарубежных писателей» (издан в Нью-Йорке в 1993 году). В Праге же пишет пьесы «На кресте величия (Смерть Л. Н. Толстого)» и «Эдгар По».

Пожалуй, главное дело Валентина Федоровича Булгакова в Чехословакии — создание Русского культурно-исторического музея в Збраславском замке возле Праги (открыт 29 сентября 1935 года). В музее было несколько отделений: литературное, художественное, архитектурное, театральное, отделы истории эмиграции и русской старины. В 1938 году Валентин Федорович вместе с А. И. Юпатовым издал альбом-каталог художественного собрания РКИМ.

22 июня 1941 года В. Ф. Булгаков был арестован гестапо и три месяца содержался в тюрьме «Панкрац». В марте 1943-го он был вновь арестован и отправлен в баварский концлагерь для интернированных советских граждан в замке Вюльцбрук близ Вайссенбурга, где находился до самого конца войны. Вернувшись в музей, он застал его разоренным. Валентину Федоровичу удалось частично восстановить лишь картинную галерею — она была открыта в советской средней школе. В самом начале 1946 года сохранившиеся музейные документы и архив самого В. Ф. Булгакова были вывезены в СССР вместе с другими документами Русского заграничного исторического архива. В 1948 году Валентин Федорович передал в Советский Союз и живописное собрание РКИМ с картинами Репина, Рериха, Коровина, Бенуа, Билибина, Анненкова и многих других известных художников. Коллекция музея была распределена между Третьяковской галереей, Театральным музеем имени А. А. Бахрушина и Государственным историческим музеем.

В августе 1948 года Валентин Федорович вернулся в Россию, в Ясную Поляну, и вскоре стал хранителем дома Толстого. Через десять лет он был принят в члены Союза писателей СССР.

Бурлюк еще несколько раз упоминал Булгакова в своей переписке с Николаем Никифоровым. 6 августа 1962 года он сообщал:

75 л. Булгаков из Ясной Поляны мне не ответил, но Поповкин — директор Я. П. (Ясной Поляны — прим. автора) был рад получить «Russiche Dichter», где рис. Бурлюка и портрет Ма Феи рядом с рисунками Великого Писателя земли Русской!!!

 

Великий кроткий большевик

Отношение Бурлюка к Толстому со временем претерпело кардинальные изменения.

В 1912 году в знаменитом манифесте «Пощечина общественному вкусу» Бурлюк вместе с Маяковским, Хлебниковым и Крученых призывал «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности».

А шестнадцать лет спустя, в 1928—29 гг., издательство Марии Никифоровны Бурлюк уже в США опубликовало одной книжечкой две поэмы Давида Бурлюка: «Толстой» и «Горький». Поэма о Толстом «Великий кроткий большевик» была написана 9 сентября 1928 года и приурочена к 100-летию со дня рождения Льва Николаевича Толстого.

Начинается поэма такими строками:

ТОЛСТОМУ

завтра было бы сто лет,

Безглазый если б не косил

Умов честнейших голубой рассвет

И многолистье сил.

Когда бы смерти не было закона:

Живущему под травами истлеть,

То улей СОВ'СОЮЗА лона

Толстого тела охранял бы клеть.

Живым

ходил бы стариком,

полынной бородой

фундамента вопрос,

Что РЕВОЛЮЦИЯ,

как снега горный ком,

на мир скатила среди гроз.

 

А вот еще один фрагмент:

Вотще белогвардейцев свора

Визжит: «он — наш Толстой»,

Но отойду от спора,

Лишь мысли здесь масштабятся верстой:

Лев Николаевич болел за простоту,

Плевал в «хозяв»,

излишества и роскошь,

Все то к чему вы множите мечту,

Где в умиленьи ум, как воск ваш.

Толстой хвалил зипун,

телегу,

и ковыль,

Он ужасался тела в ресторане.

Ему почетней нищего костыль,

в исканьи праведности граней.

Теперь кричат предатели народа

Перед сединами

ночного старика,

Забыв, что в Льве Толстом

большевиков порода

Пробилась ране в жизнь,

опередив века;

В Толстом вся жизнь —

в критическом разрезе,

Толстой кругом —

КРОТЧАЙШИЙ БОЛЬШЕВИК!

О простоте вселенской схимник грезит,

Чтоб жить без барства

и рокфорных книг.

 

Но это еще не все. В 1925—1930 гг. Давид Давидович создал эпическое полотно «Ленин и Толстой». Сюжет картины символичен: оба героя изображены на пашне, Ленин впрягся в плуг, Толстой идет впереди.

Интересная параллель: в 1930 году в Праге вышла книга Валентина Булгакова «Толстой, Ленин, Ганди», в основе которой была публичная лекция, прочитанная им на немецком языке в Берлине, Кельне, Дюссельдорфе и ряде других немецких городов и на чешском языке в Праге. Но, в отличие от Бурлюка, Булгаков противопоставляет Ленина Толстому:

Ведь я, в качестве религиозного человека, до конца разделяю принцип ненасилия, проповедуемый Толстым. Между тем, у Ленина все основано на насилии.

Картину «Ленин и Толстой» Бурлюк долгое время безуспешно пытался переправить в Советский Союз, затем с помощью Никифорова — в Китай. Слишком политизированная, эта картина не была интересна американской публике. Мария Никифоровна писала о ней и других подобных работах Бурлюка («Дети Сталинграда», «Рабочие», «Безработные в Нью-Йорке», «Советская жатва» и др.):

Эти 9 картин оформляют эпоху, параллельную с творчеством подсознанию мирового социализма. Сейчас, когда «идейное» искусство, искусство социального сюжета «не в моде», — картины здесь не нужны.

Бросить Толстого с парохода современности не удалось. Всю свою долгую жизнь Бурлюк отзывался о Льве Николаевиче с восторгом. В переписке с Никифоровым Бурлюк многократно упоминает Толстого как одного из «отцов своей Родины» и одного из величайших русских писателей. Он очень гордился тем, что его работы в сборнике «Русский поэт как художник и рисовальщик» опубликованы рядом с рисунками Толстого и Достоевского.

И все же не обходилось без критики. Бурлюк писал Никифорову:

Лев Н. Толстой — как ребенок спутал понятие Добра, Зла, Честности с проблемами искусства в своем наивном «Что такое искусство».

 

Дожить до возраста Толстого

Однако, пожалуй, самое интересное в многолетних заочных отношениях Толстого и Бурлюка — это стремление Бурлюка дожить до возраста Льва Николаевича. Именно Толстой стал для Бурлюка главным ориентиром. Давид Давидович вообще отличался удивительной скрупулезностью в подсчете прожитых лет, дней, минут и даже ударов сердца. Это проходило рефреном во всей переписке Бурлюков с Николаем Никифоровым, она встречается в десятках писем.

15 марта 1960 года Мария Никифоровна писала в Тамбов:

Булгаков в 1956 году в Ясной Поляне, прощаясь, сказал: «Давайте доживем до возраста Льва Николаевича — 83 года» (Мария Никифоровна ошиблась на год. — Примеч. авт.). А Бурлюку 22 июля 1960 г. будет 78 лет, а сколько тяжелого, несправедливого, оскорбления от идиотов, пережили мы, Бурлюки.

19 июля 1963 года об этом рассуждает уже сам Давид Давидович:

Сегодня 70 лет со дня рождения моего (нашего) ученика и друга Володи М. Через 2 дня в понедельник 22.VII исполнится 81 год мне, Папе Бурлюку. Толстой прожил 82 года. Гете 83 и В. Гюго (Франция) 83. Наша скромная мечта с Мамой: Папе прожить до возраста И. Е. Репина и Claude Monet 86. Помоги Боже! Будь милостив славить правду, любовь, дружбу и красоту мира.

А вот фрагмент письма от 30 августа 1963 года:

На стене висит фото Льва Н. Толстого — подаренное нам Бирюковым в 1924 г. — биографом, другом Льва Ник. Он заснят в возрасте 80 лет. Он умер в 1910 г. в возрасте 82 лет. Мне, нам, это и указание, и напоминание, как надо планировать свою жизнь.

15 июня 1965 года Бурлюк сообщает:

Мне 22 июля будет 83 года. Толстой 82. Гете и В. Гюго 83. 84 года Дега. Репин и Клод Монэ дожили до 86 лет. Я молю Бога дожить до июля 1966 года. Мое число 9. В этом 1966 3 «девятки». Я работаю как позволяют силы.

В августе 1965 года Бурлюки вновь посетили СССР. Одной из целей поездки было возвращение картин Бурлюка из музейных запасников. 3 августа 1965 года он писал Никифорову:

Будем хлопотать дать нам 15 картин из подвалов Русск. музеев для нас — наших картин кубофутурист. стиля обеспечить мою старость.

Как известно, никаких картин Бурлюку не дали. А за несколько дней до этого Давид Давидович вновь затрагивал тему долголетия:

Дорогой сын НАН Николай Алексеевич Коля. Сегодня 9-е июля. Через 13 дней мне будет 83 года. Ма Фея решила отметить эту нашу победу жизни — летом на Родину. Мы вылетаем на Москву, Ленинград, Кисловодск, Тифлис, Эривань 14 августа. Победа искусства Бурлюка, гонимого на Родине. <…> Осталось 20 дней жить, и я уже переживу Гете и Виктора Гюго (83). Л. Н. Толстого в прошлом году. Degas 84 (Репин) и Клод Монэ 86, но это уже цель даже плохо зримая и нет особой веры, что хватит сил дотянуть до таких лет.

За несколько месяцев до смерти, 19 октября 1966 года, Бурлюк писал в Тамбов:

Здесь на нашем походе жизни и 85-верстовой версте! Дал слово: каждый день кончать одну картину, с первого сентября пока идет успешно.

Давид Бурлюк прожил дольше Толстого. Всю свою жизнь он непрерывно работал, движимый «инстинктом эстетического самосохранения». Он с гордостью говорил о том, что создал более 20 тысяч картин и смог добиться признания в трех странах: России, Японии и Америке.

15 января 1967 года в 18:10 Давид Бурлюк умер, не дожив полгода до своего 85-летия. Последние дни он провел в госпитале Southampton, неподалеку от дома.

18 января в епископальной церкви торжественно совершилась заупокойная обедня с хором… <…> Дом наполнился художниками (как и церковь жителями нашей деревни), они привезли Бурлюку чин академика.

Так Мария Никифоровна сообщила об этом в Тамбов в одном из своих последних писем. Она умерла 20 июля 1967 года, через шесть месяцев и пять дней после Давида Давидовича. Их прах был развеян над Атлантикой.

Американский путь Давида Бурлюка завершился официальным признанием его заслуг: 24 мая 1967 года, спустя четыре месяца после смерти, ему было присвоено звание члена American Academy of Arts and Letters. Насколько почетен этот статус, можно понять, узнав имена других членов Академии. Это Иосиф Бродский и Леонард Бернстайн, Генри Миллер и Виллем де Кунинг, Марсель Дюшан и Артур Миллер, Александр Архипенко и Сай Туомбли.

 

Валентин Федорович Булгаков умер в Ясной Поляне 22 сентября 1966 года в возрасте 80 лет, оставив обширное литературное наследие. Его перу принадлежит более десятка книг, около 70 очерков и статей. Уже после смерти вышли из печати его книги «Лев Толстой, его друзья и близкие» и «Встречи с художниками» (воспоминания, опубликованные в журнале «Искусство», о которых он сообщал в письме Бурлюку, были дополнены и изданы отдельной книгой. — Примеч. авт.). В 2000 году в журнале «Москва» были опубликованы потрясающие воспоминания Валентина Федоровича «По тюрьмам и лагерям. В царстве свастики», где он рассказывает о своем аресте, пребывании в тюрьме и концлагере. Совсем недавно, в 2012 году, в Москве был издан, пожалуй, главный его труд — книга воспоминаний «Как прожита жизнь», над которой он начал работать еще в Праге. В мае-августе 2015 года в Государственной Третьяковской галерее прошла выставка «Сохранить для России. К 80-летию Русского культурно-исторического музея в Праге». Последний секретарь Толстого похоронен в селе Кочаки, где в церкви Николая Чудотворца находится фамильная усыпальница семьи Толстых.