Общее число написанных им романов почти достигает тридцати: «Ожог» и «Остров Крым» сосуществуют с «Бумажным пейзажем» и «Поисками грустного беби», а также с «Новым сладостным стилем», «Московской сагой», «Вольтерьянцами и вольтерьянками» и откровенно экспериментальными романами последних лет жизни писателя. Интересно, что, например, «Остров Крым» пережил второй всплеск читательского интереса в 2014 году, роман с одинаковым энтузиазмом переиздавали и в Украине, и в аннексированном Россией Крыму, то есть по обе стороны конфликта.

Кроме романов читателям старших поколений все еще памятны столь же стилистически разнообразные блистательные аксеновские повести «Затоваренная бочкотара», «Жаль, что Вас не было с нами», «Пора, мой друг, пора», «Свияжск», рассказы «На полпути к Луне», «Папа, сложи», «Завтраки 43-го года» или написанные в совершенно иной манере «Победа», «Вне сезона», «Право на остров», «АААА», «Три шинели и нос»…

Несмотря на популярность и востребованность, Василий Аксенов с самого начала постоянно чувствовал свою чужесть вкусам литературного начальства, писательского генералитета и, что еще важнее, катастрофическую отстраненность от идеологических постулатов советской системы. И система, как могла, мстила ему. С конца шестидесятых годов прошлого века и до конца семидесятых Аксенову не удалось опубликовать ни одной крупной вещи, что в конечном счете и предопределило его эмиграцию.

Надо сказать, что отношения с советской властью не складывались у него с самого детства. Мать и отец были арестованы один за другим в течение 1937 года на глазах у пятилетнего Васи, а его самого поместили в детприемник для детей врагов народа. Это стало для Василия Аксенова психологическим ожогом на всю жизнь.

Из детдома его каким-то чудом сумел забрать младший брат отца, забрать и отвести в Казань к их старшей сестре. Ввиду многочисленности семьи и нехватки спальных мест Василий спал на раскладушке, задвигаемой на ночь под обеденный стол. В 1949 году, когда мать отбыла лагерный срок и была переведена на поселение в Магадан, сын отправился к ней и поступил в 10 класс, чтобы завершить там среднее образование — абитуриенты с Крайнего Севера имели льготы при поступлении в институт «на материке». Когда школьный друг Василия по Магадану засомневался в возможности получения льгот детьми врагов народа, тот коротко возразил: «А мы не скажем про родителей». В 17 лет он уже был готов не подчиняться системе.

Однако компетентные органы, несмотря на хрущевскую «оттепель», не дремали: с третьего курса казанского мединститута, куда Василий поступил, его дважды в течение 1954 года отчисляли за сокрытие в анкете сведений о репрессированных родителях, хотя родители к тому времени уже были реабилитированы «в связи с отсутствием состава преступления». По совету матери Василий рванул в Москву, в Министерство образования, и добился-таки восстановления. В неподконтрольных органам государственных инстанциях «оттепель» все-таки шла!

Через некоторое время ситуация повторилась: он снова был отчислен из института по той же причине. На этот раз ему удалось восстановиться через ЦК ВЛКСМ. После этого он перевелся в ленинградский мединститут. Но и в дальнейшем принадлежность к семье «врагов народа» делала его в глазах различных кадровиков неблагонадежным элементом.

Василий Аксенов ничего советской власти не простил. По рассказу Бенедикта Сарнова, оказавшегося в одной компании с Аксеновым в день какой-то там годовщины Великого Октября, Василий, посмотрев на дождь, струящийся за окном, с ехидцей заметил: «Праздничек-то у коммунистов не задался!» В свете всего этого и эмиграция в июле 1980 года, и лишение советского гражданства в январе 1981-го представляются вполне закономерными.

В США, став университетским профессором, Василий Аксенов продолжал писать и печататься, а также постоянно выступал на радио «Свобода», где освещал события на вынужденно оставленной родине. Однажды американский журнал «Путеводитель по TV» заказал ему фантастическое эссе на тему, как выглядел бы социализм в Америке. Конечно, Аксенов с энтузиазмом взялся за эту работу и прочитал в очередном выступлении на «Свободе» то, что у него получилось. Этот аксеновский рассказ¹ мы предлагаем читателям журнала.

Василий Аксенов

В Америке при социализме

Недавно американский журнал «Путеводитель по TV» заказал мне эссе о небольшом городе Топика, штат Канзас. Вот краткая история этого дела.

В прошлом году телекомпания Эй-Би-Си порадовала своих зрителей [фильмом] «День спустя» на тему о том, как протекала бы жизнь в канзасском городе Лоуренс на следующий день после ядерной катастрофы. Канзас выбран был, очевидно, потому, что он считается географическим и как бы духовным центром Америки. Сейчас та же компания готовит фильм «Десять лет спустя» на тему о том, что бы случилось с Америкой, если бы вместо ядерной войны она капитулировала перед Советами и в ней был бы построен социализм. На этот раз местом действия избран был другой канзасский город, Топика. Предваряя премьеру этого фильма, журналисты путеводителя предложили мне пофантазировать на эту тему.

В Топике я никогда не был, однако довольно хорошо себе представляю американские города такого масштаба. Со зрелым социализмом я тоже довольно хорошо знаком. Итак, предлагаю вам свой собственный перевод этого рассказа на русский язык, разумеется, в сокращенном для радио варианте.

Два члена Топикского горкома Социалистической Партии Великого Труда, Джон Патрикович Доу и Марша Геральдовна Мороу (так на советский манер местные партийцы предпочитали называть друг друга), часто встречались на бывшей торговой плазе. Предлогом для этих встреч обычно было наблюдение за последними достижениями в области наглядной агитации, но на самом деле они чувствовали друг к другу смутное влечение, и потому эти вечерние прогулки волей-неволей напоминали им их, пожалуй, несколько двусмысленное прошлое.

Десять лет назад, то есть еще до Великого Рассвета, Джон был членом местного сообщества «педов», да и Марша отдавала свои исключительные таланты делу сексуальной независимости женщин. С этого времени все эти мелкобуржуазные группы были распущены и запрещены указом Законодательного органа масс в городе Джонридвилль (бывший Вашингтон), и миллионы «педов» прошли процесс переобучения в специальных лагерях, где слово «секс» было заменено словом «класс». Те из них, кто обнаружил в себе достаточно мужества для раскаяния, получили возможность присоединиться к трудящимся массам новых американцев на их славном пути к социализму. Те, кто продемонстрировал полный отказ от блудливых делишек проклятого прошлого и полную посвященность прекрасному настоящему, были даже продвинуты в местные комитеты. Джон и Марша оказались в этом числе.

«Есть все-таки что-то позитивное в позитивном подходе к сотруднику мужского пола», — думала Марша. «Есть что-то все-таки свежее в свежем взгляде на единомышленника женского пола», — размышлял Джон. «Это, безусловно, помогает нашему общему делу», — думали они вместе. Таким образом они старались себя убедить в том, что их новые робкие чувства пойдут на пользу их любимой партии.

— Посмотри вокруг, товарищ Мороу! — сказал товарищ Доу. — Эта бывшая отвратительная торговая плаза, превращенная в площадь Вечного огня, день ото дня становится все краше. Мы, отвечающие за наглядную агитацию, можем этим гордиться. Ты согласна?

— Да, я согласна, товарищ Доу! — сказала Марша. — Эта площадь все более и более красноречиво подчеркивает наши священные задачи.

В центре огромного пространства, на котором когда-то могли запарковаться полторы тысячи машин, недавно как символ мощи и страсти был воздвигнут монумент советскому космонавту. По всей стране вообще-то можно было увидеть тысячи и тысячи подобных статуй, изготовленных из проклятых соблазнов капитализма, то есть из брошенных частных машин, и посвященных Васе Теркину, великому космическому освободителю, который спрыгнул с орбиты, неся факел истины на американскую землю. Однако памятник, сооруженный городом Топикой, обладателем переходящего Красного знамени всенародного социалистического соревнования, был особенно впечатляющим.

У подножия памятника можно было видеть трепещущие языки Вечного огня, а вокруг располагались сваренные из проклятых соблазнов капитализма величественные лозунги: «Да здравствует вечная дружба с народами великого Советского Союза!», «Народ и партия едины!», «Долой китайский империализм!», «Выше знамя социалистического соревнования!», «Тракторостроители, производите больше тракторов!», «Колхозники Канзасской области, все как один на битву за урожай!», «Граждане Топики! Боритесь с пережитками капитализма! Выше знамя социалистической культуры!» Стоит упомянуть, что Топика всегда была впереди в сложном деле использования остатков проклятых соблазнов капитализма.

— Взгляни-ка сюда, товарищ Мороу! — сказал Доу. — Как остроумно моя специальная бригада переоборудовала этот бывший павильон кентуккийских жареных цыплят, не правда ли?

— Поздравляю, Джон Патрикович! — нежно сказала Марша и слегка как бы случайно коснулась его руки.

Результаты переоборудования говорили сами за себя. Разваливающийся павильон превратился в приятный агитпункт топикских яйцеводов. Само собой разумеется, что привычный в прошлые времена портрет изобретателя KFC полковника Сандерса был удален со стены, поскольку уже давно вместе с владельцами других соответствующих павильонов, такими как Макдональд, Рой Роджерс² и Хаген Датс³, он был объявлен апостолом буржуазного обжорства. Зато вместо козлобородого южанина на стене агитпункта яйцеводов можно было видеть портрет Чарльза Дарвина, отца эволюционной теории, а также портрет самого передового яйцевода Казахстана Маши Моровой, почину которой канзасские яйцеводы должны были беспрекословно следовать.

Между прочим, черты Маши Моровой слегка напоминали лицо Марши Мороу, и, может быть, поэтому товарищ Доу уделял этому пункту особое внимание. Однажды он даже заметил некоторые несуразности в представленной здесь официальной статистике. Согласно одной из красочных диаграмм колхозники Канзасской области (бывшие штаты Миссури, Канзас и Оклахома вместе) произвели в последнем году социалистического соревнования 200 миллионов яиц. Нечего и говорить, внушительная цифра, каждого коммуниста наполняет гордостью! Однако, сделав довольно простое арифметическое действие, Доу вдруг понял, что эта цифра означает одно яйцо на человека в год. Предательские мысли подняли бурю в его душе. Имея 15 областей, подобных Канзасской, на территории бывших Соединенных Штатов, мы в лучшем случае получаем 15 яиц на голову в год! Не вполне достаточно для дальнейшего продвижения в строительстве социализма. Как это случилось? Неужели ответственные товарищи в статистической секции Центрального Комитета так увлеклись количеством нулей, что упустили эту несуразицу? А что, если какой-нибудь китайский турист забредет в агитпункт и произведет довольно простые арифметические действия? После долгого раздумья товарищ Доу взял на себя инициативу и попросту добавил три ноля к уже имеющейся цепочке. Теперь он мог спать спокойно.

Что касается Марши, то она отвечала за еще более важный участок в жизни топикской марксистской общины — за борьбу против буржуазного объективизма в печати, равно как в литературе и в искусстве. Здесь, на площади Вечного огня, находилось ее любимое учреждение — Дом культуры, названный в честь одного из членов Политбюро «Наш Ангел». Когда-то это здание было средоточием самого порочного соблазна капитализма. Даже и сейчас в определенные часы заката сквозь несколько слоев краски можно было прочесть на фасаде: «Кино для взрослых». Однако внутри все было организовано на высшем уровне: наглядная агитация, полки с соответствующей литературой, карикатуры на апостолов буржуазного объективизма — Арта Бухвальда⁴, Артура Миллера⁵, Роберта Кайзера⁶ и других. Все эти заядлые враги человеческого прогресса давно уже были осуждены и высланы в Китай, но партия продолжала их бить гневным словом во имя чистоты классового сознания.

Итак, два верных члена топикского горкома тихо прогуливаются вдоль площади Вечного огня, тихо наслаждаются обществом друг друга, тихо гордятся необратимыми социалистическими изменениями. Все стало так просто вокруг! Вместо назойливых торговых реклам теперь видны лишь знаки простые и глубокие, как основные нужды человеческого существа: «Еда», «Одежда», «Хмельное», «Починка». Остались только две торговых марки, еще связывающих с прошлым — «Пепси-кола» (великий Советский Союз поставляет ограниченное количество этого напитка со своих заводов на Черном море) и ресторан «Дом омара», первым выставивший в свое время знаменитый лозунг: «Лучше красным, чем мертвым». Моллюск с того времени пропал из американских вод, но лозунг остается как часть отечественной истории.

Тем временем народ Топики, завершив еще один день социалистического соревнования, карабкался на огромные трамваи, чтобы добраться до площади и занять очереди за едой, хмельным и пепси-колой. Некоторые молодые негодники таскались за группами богатых китайских туристов, одержимые дикой мечтой раздобыть пару джинсов. Идеологическое воспитание нашей молодежи должно быть улучшено.

— Ах, — деликатно вздохнул Джон и бросил косой взгляд на свою компаньонку. — Говорят, в Москве партийцы влюбляются друг в друга бессчетно.

— Они могут это себе позволить, — сурово сказала Марша. — Мы не можем. Их социализму уже восемьдесят лет, нашему — всего десять. И не забудьте, Джон Патрикович, наше не вполне гетеросексуальное прошлое. Ходят слухи, что к нам едет ревизор, он может прибыть в любой момент.

Товарищ Доу вздрогнул:

— Надеюсь, на этот раз это будет не Молотов — в свои 110 лет он слишком решителен со своими коктейлями.

— Тише, — прошептала Марша, — вы слишком много говорите.

И как раз в этот момент грозная кавалькада из нескольких пуленепробиваемых лимузинов, окруженных мотоциклистами, появилась на площади Вечного огня. Ревизор из Москвы прибыл.

— Мы спасены! — вскричал вдруг Джон Доу. — Это не Молотов на этот раз! В Кремле произошла смена поколений! На этот раз к нам прибыл Генрих Боровик! Он знает наш язык! Взгляни — он вышел из машины без посторонней помощи! Нет сомнения, это человек поколения «пепси-колы»!

Подготовка текста публикации Андрея Кулика, вступительная статья и комментарии Виктора Есипова.