Для меня Украина никогда не была младшей сестрой-житницей со старшим братом в Москве. Родственные связи были давно, исторические корни настолько глубокие и разветвленные, что единство славянского языка уже не объединяет (так же как не объединяется польский или чешский) — это разные державы.
Не скрою: когда я жила в Украине (я русская, мой муж — украинец), в другой языковой среде и культуре, первый год мне было тяжело, как тяжело бывает на чужой кухне разобраться — не знаешь, что где лежит. Гражданство менять не захотела, чувствовала себя россиянкой. Чтобы привыкнуть, нужно было время, терпение и желание. Главное — я была в атмосфере гостеприимства и заботы.
О своей свекрови позднее рассказала в телепередаче «С добрым утром, Буковина» — мы с мужем давали интервью на открытии выставки в Доме художника. Говорила по-русски, чтобы не делать ошибок в украинском языке (он у меня бытовой). Точно так же в Праге, когда проводила экскурсию для представителей киевского парламента, мы договорились о двуязычном диалоге. Все остались довольны.
Моя свекровь делала для нашей семьи все, что было в ее силах: через усталость, боль, недосыпая, она помогала нам. В ее доме жило в разное время 24 человека — дальние родственники, которым необходимо было временное жилье для учебы или работы.
От бабушки мои дети научились читать каждый вечер «Отче наш», от нее узнали о национальных и христианских традициях. Она не знает русского языка, она помнит Голодомор советской власти, поэтому продолжает делать запасы. Совсем больная, сложенная буквально пополам, она идет на огород, собирает клубнику, падает там, выбирается на четвереньках и встает у плиты, чтобы сварить варенье на зиму. Она и дед так нежно любили моих детей, что тепло этого чувства согревало при холоде неустроенного быта, безденежье и ссорах между мной и мужем.
Мне повезло на Украине попасть в такую порядочную семью. Классный руководитель в чешской школе на выпускном сказал о сыне: «Чистой души мальчик». В этом я вижу заслугу дедушки и бабушки.
Сегодня мой сын еще мальчик, но могу представить его юношей, который принял решение служить в армии. Он мог бы взять оружие и встать на защиту границ своей родины по отцу — Украины.
А мой отец из Омска, который знает о гостеприимстве в Черновцах, знает, что тут не бегают бендеровцы, не выкалывают глаза, не режут языки, не сжигают людей — мой отец кричит о нацистах на Западе и готовности идти защищать наших на Украине. Под воздействием сталинской/путинской агитмашины дед готов стрелять в собственного внука, который будет стоять на пограничном посту.
В моем черновицком саду цветет и пахнет бузина, а по телевизору каждый день показывают гробы и похороны. Недавно под обстрел попали машины с новобранцами. Ребята боя никогда не видели, стрелять на поражение не умели, не могли, их как желторотиков расстреляли, семнадцать парней погибло.
23 года Украина воевала только в своем парламенте, у нее нет атомного вооружения, слабая армия, потому что Россия давала гарантию территориальной целостности. «Старший брат» обещал защиту, а теперь кулак показывает, за ухо тащит в колонию строгого советского режима, а кто не согласен — тот бендеровскиий нацист.
Я ошибалась, думая, что Украина будет сломлена политически и экономически и прогнется под натиском России. Несмотря на всю сложную и кровавую ситуацию, эта война не только разрушает, она укрепляет национальный дух и веру в единство и независимость страны.
Но страшно подумать, что было бы, если бы мой сын-украинец вышел против моего русского отца…