Выбор П. А. Столыпина на роль министра внутренних дел современная российская историография объясняет чем угодно, только не его происхождением и имущественным положением. Саратовский губернатор выделялся в губернаторском корпусе России своим умением общаться с людьми разных сословий во время беспорядков. Делал он это не переходя на крик, в спокойной манере, применяя понятную для окружающих аргументацию.
Петр Аркадьевич Столыпин происходил из старого дворянского рода, который можно найти в гербовнике императора Павла I от 1797 года. Для своего времени он был типичным карьерным администратором, быстро поднимавшимся по ступеням чиновничьей лестницы, с той лишь особенностью, что его служебное перемещение имело придворную поддержку со стороны родственников его жены О. Б. Нейдгардт, фрейлины императрицы Марии Федоровны.
Как землевладелец Столыпин хотя и не входил в клуб крупнейших титулованных земельных олигархов России, все же располагал довольно обширной земельной собственностью. В этом смысле ему было что терять. Поместья Столыпина находились в Казанской, Ковенской и Пензенской губерниях и составляли в целом чуть менее 10 тысяч десятин (десятина равняется примерно одному гектару). Это был успешный 44-летний администратор из самой весомой в России общественной прослойки земельных собственников. Здесь, как нигде, хотели порядка и спокойствия, а больше всего — избавления от всякого рода революционных посягательств.
События первой русской революции застали Столыпина на посту губернатора Саратова, где он вполне владел обстановкой и контролировал ситуацию, не всегда гладкую, как и во всей стране. Должность главы одной из центральных губерний России была заметной, престижной, хотя и непростой. Историки тем не менее до сих пор гадают, как фамилия Столыпина возникла у российского императора в качестве кандидатуры на пост министра внутренних дел. Правильный ответ на вопрос «кто рекомендовал?» лежит, однако, в другой плоскости и связан с серьезной опасностью, нависшей над частной собственностью в России вообще.
При этом следует помнить, что самым большим собственником в стране был монарх и его ближайшее окружение. Доверить дело спасения и охраны частных активов можно было только заинтересованному лицу, имеющему к тому политическую волю. Столыпин вполне отвечал этим критериям, был поддержан императрицей-матерью, и вопрос был решен почти мгновенно.
В своем письме от 25 апреля из Петербурга к жене Столыпин описал эпизод назначения почти в шекспировском духе. Все происходило за день до открытия Думы. Столыпину было приказано явиться в Царское Село к шести часам вечера.
Поехал экстренным поездом с Горемыкиным. Государь принял сначала Горемыкина, потом позвали меня. Я откровенно и прямо высказал Государю все мои опасения, сказал ему, что задача непосильна, что взять накануне Думы губернатора из Саратова и противопоставить его сплоченной и организованной оппозиции в Думе — значит обречь министерство на неуспех. Говорил ему о том, что нужен человек, имеющий на Думу влияние и в Думе авторитет и который сумел бы несокрушимо сохранить порядок. Государь возразил мне, что не хочет министра из случайного думского большинства, все сказанное мною обдумал уже со всех сторон…
В конце беседы я сказал Государю, что умоляю избавить меня от ужаса нового положения, что я ему исповедался и открыл всю мою душу, пойду, только если Он как Государь прикажет мне, так как обязан и жизнь отдать Ему, и жду Его приговора. Он с секунду промолчал и сказал: «Приказываю Вам, делаю это сознательно, знаю, что это самоотвержение, благословляю Вас — это на пользу России». Говоря это, он обеими руками взял мою и горячо пожал. Я сказал: «Повинуюсь Вам», — и поцеловал руку Царя. У него, у Горемыкина, да, вероятно, у меня были слезы на глазах.
Вся сцена напоминала отеческие проводы сына на смертный бой с нагрянувшим чудищем. При этом нельзя не обратить внимания на умелую аргументацию Столыпина, отсекавшую возможность каких-либо резких решений со стороны Государя в случае неудачи миссии будущего министра. В письме отсутствуют подробности аргументации, но они понятны и без того. Все трое: император Николай II, премьер Горемыкин и назначенец Столыпин — обсуждали возможные варианты столкновения с Думой. То, что это будет именно столкновение, а не конструктивная работа, были уверены все трое. Состав избранной Думы был уже известен, и для иллюзий не оставалось места. Что же за парламент впервые избрал русский народ?
Избирательный закон разрабатывался министром внутренних дел А. Г. Булыгиным и был принят 11 декабря 1905 года. По закону в выборах не принимали участия женщины, молодежь до 25 лет, военнослужащие и некоторые нацменьшинства. Главной целью булыгинского закона было привлечь к парламентской работе наиболее прагматичную часть общества — собственников. Это удалось сделать путем установления избирательного фильтра, предусматривавшего некоторые ограничения: избиравшиеся от сельского населения должны были владеть земельными наделами от 100 до 650 десятин и иметь недвижимость стоимостью не менее 15 000 рублей; кандидаты от городов должны были иметь городскую недвижимость или торгово-промышленные заведения, являться квартиросъемщиками или служащими; от рабочих могли избираться только представители предприятий, где были заняты не менее 50 человек мужского пола.
Составленный таким образом имущественный ценз дал в результате выборов довольно точный срез среднего класса России. В Думу прошли: 121 землевладелец, пять фабрикантов, 10 ремесленников, 46 помещиков и управляющих имениями, 73 служащих городских учреждений и земств, шесть священников, 14 чиновников, 39 адвокатов, 16 профессоров, 16 врачей, 12 учителей и 11 журналистов. По возрасту Дума была довольно молода (до 50 лет — 85 % состава), образованна (с высшим образованием — 42 %) и, несомненно, выглядела дееспособной в глазах всего общества.
Тщательно продумав возможный состав Думы, Булыгин не учел одного важного обстоятельства — степени политизации всех слоев русского населения. Самой активной командой на выборах оказался «Союз союзов» под предводительством П. Н. Милюкова, организовавший всероссийскую стачку 1905 года и представлявший на выборах партию конституционных демократов. Милюков снова применил американские избирательные технологии, которым его обучили в США, и опять успешно. Дума, соответственно, оказалась на треть кадетской (176 чел.); остальные партийные группировки были представлены следующим образом: трудовой союз — 102 чел.; эсеры — 23 чел.; польское коло — 33 чел.; социал-демократы — 18 чел. и беспартийные — около 100 чел.
Торжественное открытие Думы состоялось 27 апреля в Георгиевском зале Зимнего дворца, где после краткого молебна к депутатам и сановникам с тронной речью обратился император Николай II. Речь его была взвешенной и спокойной.
Трудная и сложная работа предстоит вам. Верю, что любовь к Родине и горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас. Я же буду охранять непоколебимыми установления, Мною дарованные, с твердой уверенностью, что Вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение отечеству для выяснения нужд столь близкого Моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития его благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия государства нужна не одна свобода — необходим порядок на основе права.
Церемония тронной речи императора перед депутатами была сама по себе живописной картиной расслоения русского общества на народ и правящий класс: с одной стороны шитые золотом и позументами мундиры, украшенные лентами и орденами, с другой — сюртуки, пиджаки, косоворотки и рясы. С недоумением и страхом сытая и обеспеченная Россия смотрела на свое население, жившее в другом измерении. Любопытно впечатление, произведенное зрелищем своего народа в интерьерах Зимнего дворца на императрицу-мать Марию Федоровну, которым она поделилась с министром финансов В. Н. Коковцовым.
Они смотрели на нас, как на своих врагов, и я не могла отвести своих глаз от некоторых типов — настолько их лица дышали какой-то непонятной мне ненавистью к нам всем.
На этом памятном приеме в Зимнем дворце Коковцов стоял рядом со Столыпиным, и они оба испытывали аналогичные чувства.
После приема у царя депутаты отправились в отведенный для них Таврический дворец и приступили к работе. Выборы руководства Думы дали ожидаемый результат: были избраны только кадеты. Председателем стал профессор С. А. Муромцев, тоже кадет.
Премьер Горемыкин предполагал занять Думу рассмотрением рутинных законопроектов и не нашел ничего лучше, как внести через Министерство просвещения два представления: об устройстве прачечной и ремонте оранжереи в Дерптском университете. В Думе восприняли подобные законопроекты как издевательство и для начала решили послать императору адрес в ответ на его Тронную речь, где разъяснили направления своей деятельности в виде целого ряда требований.
Сам император, рассчитывавший, как и его премьер, на специально подготовленный «ворох законопроектов» для организации долговременной работы Думы, другого развития событий не ожидал. Адрес, составленный в Думе, должен был собственноручно вручить императору председатель Думы Муромцев. Николай II Муромцева не принял, а думское послание направил в Совет министров на рассмотрение. Требования Думы, с которыми познакомились министры, ошеломляли: речь шла о перераспределении властных полномочий и о многом другом. Кроме всеобщей амнистии политическим заключенным и отмены смертной казни депутаты требовали упразднения Госсовета и установления ответственности министров перед Думой, отмены черты оседлости для еврейского населения и законов, ограничивающих права евреев.
Драматизм ситуации продолжал усиливаться весь май 1906 года. Дума перешла к главной теме своей программы — аграрной. Здесь сначала появился чисто кадетский законопроект земельной реформы, предусматривавший дополнительное наделение крестьян землей за счет казенных, удельных и монастырских земель. Затем появились более радикальные проекты, вплоть до национализации природных богатств и отмены частной собственности на землю. В монархических кругах деятельность Думы расценивалась исключительно как революционная и совершенно неприемлемая.
В советской историографии первая российская Дума рассматривалась как явление, не заслуживающее внимания, и только потому, что социал-демократы если и были в ней представлены, то только меньшевиками. Продолжая советскую традицию, российские историки не видят в Думе образца 1906 года ничего знаменательного, а тем более поучительного для современной России. Между тем некоторые характерные черты русского парламентаризма проявились еще тогда, когда российский средний класс впервые волей судьбы собрался вместе, в одном зале Таврического дворца.
Главный сигнал, поданный Думой в первые дни ее работы, был адресован правящему монарху: русское общество не удовлетворяет руководящая роль Романовых и самодержца в частности; русское общество намерено взять управление на себя и решать проблемы самостоятельно. Сигнал был принят адресатом и расшифрован безошибочно. Монарха взяла оторопь, и, как это было ему свойственно, он бросился советоваться со всеми подряд, пытаясь нащупать безопасный выход. Современники оставили нам достаточно воспоминаний об этих многочисленных доверительных беседах Николая II с разного рода деятелями, предлагавшими различные варианты выхода из ситуации.
Собственно, вопрос власти последнего Романова упирался в успешное решение двух других животрепещущих вопросов российского общества: аграрного, как совершенно перезревшего, и еврейского, о котором стыдливо умалчивают даже современные российские историки. Аграрный вопрос имел несколько вариантов решения, из которых можно было выбирать. Еврейский же вопрос, рожденный имперскими законами, был полностью в руках Романовых.
Монархическая печать давно связывала традиционную бедность русского крестьянина и городского мещанина с особым еврейским способом жить за счет других. Удобная легенда пришлась ко двору всей русской аристократии, которая всемерно поддерживала процесс усиления ограничительных мер против еврейской общины, обставив ее рогатками законов и чертой оседлости. Российская империя при последних Романовых приобрела черты антисемитского государства с соответствующим законодательством, которое по европейским меркам было по существу расистским.
Между тем старания привить обществу бациллу антисемитизма оказались тщетными, так как русский народ обнаружил стойкий иммунитет к ненависти в отношении малых народов. Еврейские погромы, ставшие частью внутренней политики Романовых, были быстро расшифрованы русской интеллигенцией, которая указала на царскую администрацию как на организатора позорных акций. Террор, развязанный против этой администрации, стал ответной реакцией на жертвы мирного еврейского населения.
Быстро менялся и внешний фон: к моменту первой русской революции еврейский банковский капитал стал одним из самых заметных факторов международной политики. Не замечать и игнорировать этот очевидный факт мог только император Николай II. Подпитка террора через еврейские финансовые фонды едва ли была неизвестна русскому царю. Позиция Николая II по еврейскому вопросу была не просто абсурдной, она до предела обостряла ситуацию, загоняя еврейскую молодежь в разного рода революционные организации.
В российских властных структурах вопрос уравнения евреев в правах со всем населением империи поднимался неоднократно, но воля монарха всегда брала верх. Так случилось и в период рождения русского парламентаризма в 1906—1907 годах. Конфликт правительства Горемыкина с Думой по аграрному вопросу неожиданно выдвинул на первый план министра внутренних дел П. А. Столыпина. Взвешенная позиция вновь назначенного министра по всем затронутым Думой вопросам пришлась по вкусу Николаю II, и он постепенно стал склоняться к решениям, предлагавшимся именно Столыпиным. Однако еврейский вопрос, неизбежно возникший в ходе обсуждения, вновь получил однозначный ответ императора.
На этот раз вопрос отмены наиболее одиозных ограничений для евреев получил компромиссное решение в Совете министров, был зафиксирован в журнале и передан на утверждение императору. Николай II вернул журнал, не утвердив решения Совета министров, и приложил к нему личное послание Столыпину.
Петр Аркадьевич! Возвращаю вам журнал по еврейскому вопросу неутвержденным. Задолго до представления его мне, могу сказать, и денно и нощно я мыслил и раздумывал о нем. Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, что вы тоже верите, что «сердце царево в руцех Божьих». Да будет так.
Комментировать такое умозаключение царя чрезвычайно сложно. Ясно одно: решение законсервировать еврейский вопрос было коллективным, семейным и имело, кроме прочих, соображения такого порядка, которые не могли быть озвучены даже сановникам высшего звена. Это был вердикт всего клана Романовых, не подлежавший дальнейшему обсуждению. Принимая во внимание чрезвычайную практичность монархической семьи, можно предположить, что имел место какой-то паритетный договор с финансовой верхушкой еврейского олигархата. Дальнейшие события ничего не изменили: еврейская тема более нигде не поднималась вплоть до 1917 года.
Аграрный вопрос был не менее злободневным в российской жизни, а своими масштабами определял всю внутреннюю обстановку в стране. Здесь сошлись узкоклановые интересы крупных землевладельцев и основной массы крестьянского населения России. В ответ на нарастающий нажим Думы на правительство Горемыкина по земельному вопросу самодержец дал согласие на разгон самой Думы. Решение принималось на основе консультаций с министром внутренних дел Столыпиным, предложившим реальную программу выхода из аграрного кризиса. Одновременно монарх принял решение о замене на посту премьер-министра бесполезного Горемыкина на энергичного и, как оказалось, речистого Столыпина.
Первая Дума просуществовала 72 дня, проведя все время в непрерывной конфронтации с правительством. За неполные три месяца губернатор из Саратова сделал быструю карьеру, превратившись во второе лицо государства. Для такого резкого служебного продвижения нужно было проявить себя недюжинным дипломатом и жестким руководителем одновременно, находясь рядом с колеблющимся и несамостоятельным монархом. У Столыпина все получилось: он дипломатично отошел в сторону, когда решался еврейский вопрос, сообразив, что это не его дело.
Так же точно и безошибочно действовал он в разрешении аграрного кризиса. Проблема с землей для крестьян была много сложнее и грозила государственным устоям, тем более что начинать решать ее приходилось с монархической семьи. О настроениях Романовых можно судить по письму от 16 января 1906 года, написанному еще до выборов в Думу императрицей-матерью своему сыну Николаю II.
Теперь я хочу поговорить с тобой об одном вопросе, который меня мучает и беспокоит. Это насчет кабинетных и удельных земель, которые эти свиньи хотят отобрать по программам разных партий. Это такой важный вопрос, что об этом не могу молчать. Нужно, чтобы все знали уже теперь, что до этого никто не смеет даже думать коснуться, так как это личные и частные права императора и его семьи. Было бы величайшей и непоправимой ошибкой уступить здесь хоть одну копейку, это вопрос принципа, все будущее от этого зависит. Невежество публики в этом вопросе так велико, что никто не знает начала и происхождения этих земель и капиталов, которые составляют частное достояние императора и не могут быть тронуты, ни даже стать предметом обсуждения: это никого не касается, но нужно, чтобы все были в этом убеждены.
Так или примерно так рассуждали все Романовы, не понимая, что аграрный вопрос подошел к черте, за которой начинается разбирательство без всяких дискуссий, с физическим уничтожением одной из сторон.
Драматизм ситуации перед роспуском Думы в начале июля 1906 года усугублялся тем, что в ходе бесчисленных бесед императора со Столыпиным не был еще окончательно выработан механизм решения аграрного кризиса, а только наметились его общие контуры. Надо сказать, что кроме Столыпина у Николая II был еще один советчик — дворцовый комендант Д. Ф. Трепов. Он имел статус особо доверенного лица императора, пользовался доступом к монарху во всякое время и был настроен на радикальные решения.
Проект выхода из конфликта с Думой, как его видел генерал Трепов, отличался оригинальностью и был нацелен на кардинальное решение вопроса. Трепов предложил позволить кадетской фракции в Думе сформировать свое правительство и даже набросал список возможных министров. На роль премьера предлагался либо Милюков, либо Муромцев — на усмотрение самих кадетов. Список Трепова всерьез обсуждался у императора, и это обстоятельство служит для большинства историков поводом полагать, что у императора имелись намерения предоставить Думе некоторую свободу действий. Однако все было, конечно, иначе, и замысел Трепова был совершенно в другом. Генерал полагал, что сформированное из кадетов правительство быстро обанкротится как не имеющее опыта государственного управления, войдет в прямой конфликт с императором и станет, таким образом, легкой жертвой быстрого устранения и поводом для восстановления самодержавия в полном объеме.
План был настолько же оригинальным, насколько авантюрным. Столыпин легко разбил доводы оппонента и убедил императора не рисковать таким сверхдорогим институтом, как власть. Предложение Трепова было отвергнуто, и генерал остро переживал неудачу.
Назначение П. А. Столыпина премьером правительства состоялось 6 июля 1906 года и было объявлено ему во время аудиенции в Петергофе. Буквально на следующий день обнародовали указ о роспуске Думы и проведении выборов в новую Думу по действующему избирательному закону.
Происходившие в Петербурге события произвели негативную реакцию в Европе. Роспуск представительного органа обрушил российские ценные бумаги на биржах и породил шок в дипломатических кругах. В свою очередь, распущенная Дума сделала свой последний кульбит, собравшись в Выборге и объявив продолжение заседания. В своем воззвании к населению думские депутаты призвали отказаться от уплаты налогов и игнорировать призыв в армию. Это было уже за гранью правового поля и повлекло немедленные ответные меры правительства. Выборгское собрание депутатов было арестовано и предано суду.
Прошло всего несколько дней после всех этих событий, и министр финансов В. Н. Коковцов отметил некоторое успокоение на внешних финансовых рынках.
Через неделю после роспуска Думы наступило успокоение и на иностранных денежных рынках. Паника стала мало-помалу утихать, держатели русских ценных бумаг перестали выбрасывать их массой на рынок… Пресса не выражала сначала открыто своего мнения, но мои корреспонденты, в особенности из Парижа и Берлина, совершенно недвусмысленно писали мне, что публика начинает понимать правильность действий русского правительства по отношению к Думе, вставшей на путь прямого сопротивления власти, и все время с величайшей настойчивостью добивались от меня заверения, что мы справимся с положением.
Премьер Столыпин без всякой паузы приступил к главной теме повестки дня — земельной реформе, причем начал работу с самого запутанного узла — удельных и кабинетных земельных владений монархической семьи. Необходимо было снять возникшее общественное напряжение вокруг этого центрального вопроса, а сделать это было можно только при понимании проблемы со стороны династического окружения.
Осознавая деликатность проблемы, Столыпин действовал как через самого императора, так и через его ближайшее окружение. Результат, на удивление, был достигнут: сказался шок событий 1905 года и бескомпромиссное поведение первой Думы. В кабинете императора 30 июля 1906 года собрались все главные представители фамилии, к которым действующий монарх обратился с знаменательной речью.
Аграрное движение, охватившее всю Россию, побуждает подумать о том, что царствующему дому следует стать во главе уступок земли неимущим крестьянам, уступок, предполагаемых и в государственных имуществах, и в кабинетных владениях, и в насильственном отчуждении частновладельческих земель, решаясь на продажу крестьянам 1 800 000 десятин удельной земли, состоящей у крестьян в аренде.
Обсуждение проходило долго и остро. Звучали даже такие высказывания: «…следует помнить, что уступки никого не удовлетворят; мы видели за последний год, к чему привели уступки, и если на требование отдать руку — уступишь, то доберутся и до головы».
Семья продолжала жить в своем измерении, и окружающий мир был для нее непонятен и чужд. Надо думать, Николай II с помощью Столыпина пополнил свою аргументацию свежими доводами и смог убедить своих близких в том, что упорство в вопросе приведет только к одному: отберут все и сразу. Страсти поутихли, и началось конструктивное обсуждение.
В следующий раз представители фамилии собрались вместе с министрами правительства и приняли решение: озвученный объем удельных земель продать безземельным крестьянам. Предложение о безвозмездной передаче не прошло, так как такая жертва могла подорвать материальное положение великих князей. Как выразился один из участников обсуждения, «жертва будет настолько ощутительна для некоторых членов семьи и потеря доходов настолько сократит наше содержание, что жертвовать невозможно». Сам Николай II проявил при этом неожиданную щедрость, согласившись на безвозмездную передачу крестьянам кабинетных земель Алтая.
Как бы то ни было, произошел важный сдвиг в разрешении аграрного кризиса, и Столыпин получил возможность дальнейших шагов к его полному преодолению. В конце 1906 года правительство в общих чертах определило принципы предстоящей земельной реформы, которые были изложены в записке Главного управления землеустройства и земледелия.
Землеустроительный вопрос во всей своей полноте приобретает значение общегосударственного вопроса первостепенной важности и в таком его значении должен быть трактован, привлекая к себе государственные средства и подчиняя себе частные интересы, включительно до обязательного отчуждения частной собственности в тех случаях, где того потребует естественное развитие землеустроительных задач.
В Записке признавалось, что «положение крестьянского земельного строя грозит опасностями и бедствиями государству». При этом говорилось, что будет «справедливым, чтобы крестьяне получали экспроприированную землю по цене, меньшей того вознаграждения, которое будет уплачено прежнему владельцу, и чтобы эта разность упадала на общегосударственные средства».
Если отбросить в сторону некоторые особенности чиновничьего стиля, то останется поразительно выверенный государственный подход ко всем особенностям предстоящей реформы. Такой поворот, проделанный в считанные месяцы под руководством человека, ранее не участвовавшего в подготовке решений подобного масштаба, вызывает уважение.
Столыпин сумел вписаться в сложную схему придворно-аристократических отношений, что выгодно отличало его от знаменитого финансового гения Витте; правда, такая органичность имела недолговечный характер. Начало было блестящим и впечатляющим, но только по сравнению с предыдущими малоуспешными начинаниями. Один из самых заметных чиновников канцелярии Комитета министров Иван Тхоржевский через много лет, находясь в эмиграции, написал о Столыпине весьма любопытные строки.
Столыпин… Самое яркое из имен последнего царствования… Быстро уходят вдаль воспоминания недавнего прошлого, но все более непререкаемым блеском загорается для нас имя Петра Аркадьевича Столыпина, когда-то столь боевое и для многих когда-то спорное… Мало сказать, что Столыпин был одним из лучших министров всех вообще царствований: он и от лучших слуг российского императорского престола был отличен тем, что обладал чертами вождя в современном политическом значении этого слова. Столыпин был диктатором. «Временщиком» звали его враги. Он властно вел русскую политику, круто направлял ее в определенное русло и одно время добивался в Царском Селе всего. А вместе с тем умел оставаться внешне служилым рыцарем своего Государя.
Ивану Ивановичу Тхоржевскому удалось, пожалуй, не только нарисовать портрет, но и наметить линию судьбы своего знаменитого современника.
Список использованных источников:
1. РГИА, Ф. 1662, Оп. 1, Д. 231. «П.А. Столыпин — О. Б. Столыпиной»
2. А. П. Извольский. «Воспоминания», Минск, 2003
3. В. Н. Коковцов, «Из моего прошлого», Минск, 2004
4. Красный Архив, Т. 5, 1924;
5. Красный Архив, Т. 3 (22), 1927;
6. Красный Архив, Т. 2 (45), 1931, «Из дневника Константина Романова»
7. И. И. Тхоржевский, «Воспоминания камергера», СПБ, 2000
8. А. П. Бородин, «Столыпин», М., 2004
