Добрый день, уважаемые дамы и господа!
Начну с одной недавней находки. В августе на сайте Радио Свобода была опубликована статья, в которой приведены высказывания советских людей о договоре о ненападении с Германией, собранные агентами НКВД. Благодаря тому, что в Украине открыты архивы советских спецслужб, два секретных киевских документа теперь общедоступны. В одном из них я прочитал:
«Работающий в Наркомздраве УССР профессор медицины БОГАТЫРЧУК, высказывающийся всегда отрицательно ко всему происходящему, по поводу советско-германского договора высказался также отрицательно. „Ничего не понимаю, ведь это же явная измена общему делу мира с Францией и Англией. Все это должно произвести отрицательное впечатление на демократические и рабочие круги Франции, и вряд ли они теперь особенно будут доверять СССР“».
Я тут же позвонил моему киевскому другу Николаю Фузику и попросил послать запрос в СБУ. На удивление, ответ пришел быстро: «Информируем, что на Богатырчука Ф. П. было заведено агентурно-розыскное дело № С-2130, которое было уничтожено в 1990 г., как не имеющее оперативной и исторической ценности. Отдельные сведения о Богатырчуке Ф. П. содержатся в архивном агентурном деле № С-5835 „Связь“, которое хранится в ОГА СБУ». ОГА — это Отраслевой государственный архив.
И далее буднично, словно речь идет об обычной библиотеке, приглашали в «читальный зал ОГА СБУ, открытый для пользователей ежедневно с 10.00 до 17.00, кроме выходных и праздничных дней», чтобы «ознакомиться с этими материалами, а также иметь возможность провести самостоятельный поиск информации и изготовить копии необходимых документов собственными техническими средствами». По российским меркам — ненаучная фантастика!
Что же выяснилось? Дело «Связь» было заведено в начале февраля 1945 года, и его главным объектом служит Федор Громов — «офицер царской армии, один из руководителей РОВСа в Болгарии», в 1943 году прибывший в Киев. Разработка его связей вывела на людей из Комитета освобождения народов России, ранее проживавших на территории Украины. Указаны: профессор В. Г. Стальмаков, генерал-майор В. Ф. Малышкин, инженер Д. Ф. Левицкий и профессор Ф. П. Богатырчук. Всех их также включили в «централизованную агентурную разработку, под кличкой „СВЯЗЬ“, по окраске „белая к.-р. “, взяв ее на учет в Отделе „А“ НКГБ УССР».
Относительно Богатырчука в «Плане агентурно-розыскных мероприятий» значилось: «Произвести полную установку родственных и близких связей» и «взять их в активную разработку. Срок исполнения к 5.III.1945 г.». Однако из всех его связей к апрелю выявили одну Марию Маркевич, которая «прибыла в ноябре 1941 года в гор. Хорол с мандатом за подписью Богатырчука» и «приступила к организации „Красного Креста“».
Ее свидетельство ценно для понимания задач, которые Богатырчук ставил перед собой в первый год войны, задолго до вступления в КОНР:
«По заявлению Маркевич, главным управлением „Украинского Красного Креста“, в частности профессором Богатырчуком, перед создаваемым комитетом „Красного Креста“ поставлены следующие задачи:
1. Оказание материальной помощи пленным украинцам и освобождение их из лагерей.
2. Собирать и сохранять украинскую интеллигенцию.
3. Оказывать материальную помощь семьям репрессированных органами НКВД-НКГБ»...
Должен сказать, что «родственные и близкие связи» Федора Парфеньевича украинские чекисты искали из рук вон плохо. В 1952 году, когда он уже жил в Канаде под своей фамилией и возглавлял украинскую газету «Схiдняк», его местонахождение им было неизвестно, и, сдавая дело в архив, Богатырчука объявили во всесоюзный розыск. И даже в 1977 году они ничего не знали ни про его сестру, которая жила во Львове и переписывалась с Канадой, ни про брата, живущего в США, ни про самого Богатырчука: в постановлении о снятии его «с оперативно-справочного учета по достижении им 80-летнего возраста» указано, что его «местонахождение не установлено».
А теперь главный сюрприз, который ждал меня в одной из справок: «Богатырчук Федор Парфентьевич. Состоял на оперативном учете с 1939 года (учетное дело № 311), как участник белогвардейской контрразведки, подозревался в выдаче чекиста Эвенсона, известного шахматиста, остававшегося в подполье в гор. Киеве в 1919—20 г.г. Агентурой характеризуется как антисоветская личность».
Стоит ли удивляться, что в 1941 году Богатырчук остался в Киеве, а потом и вошел в президиум КОНР. Незадолго до смерти, уже глубоким стариком, объясняя свое решение вступить во Власовское движение, он скажет: «Это была абсолютно — абсолютно! — единственная возможность выступить против большевизма».
Теперь расскажу о судьбе архива и библиотеки Богатырчука. Помимо тех документов, что были присланы его дочерью Тамарой Федоровной Елецкой в 90-е годы в Россию, часть архива она, оказывается, отдала перед смертью в Library and Archives Canada — департамент, отвечающий за сбор и сохранение документального наследия Канады. Я узнал об этом от близкой подруги Тамары Федоровны — Ирины Гриндаль, которая в 2014 году побывала по моей просьбе в архиве и даже сделала опись пяти коробок (всего их десять). Сенсация в том, что там имеются черновики еще каких-то неопубликованных мемуаров Богатырчука! Лежат там и письма членов КОНР. Мелькают имена Кромиади, Баерского, Власова, Трухина, а также историков Мельгунова, Николаевского... Надеюсь, что кто-нибудь из исследователей Власовского движения доберется-таки до этих коробок.
Богатейшую библиотеку Богатырчука (точнее, наиболее ценные издания) сохранила сама Ирина Николаевна Гриндаль. Она родом из известной русско-шведской династии инженеров, предпринимателей и издателей, живших в царской России, затем в Эстонии, а после Второй мировой войны — в Канаде. В свое время через программу «Книги для России» она передала в Дом русского зарубежья им. А. Солженицына часть библиотеки Богатырчука. Увидев присланный ею список, я написал в ответ: «Потрясающая по качеству и разнообразию библиотека! Собрание книг настоящего мыслителя. Даже немного жаль, что все это рассеялось в недрах большой библиотеки». Будучи в 2013 году в ДРЗ, я показал этот список зав. отделом истории российского зарубежья Марине Сорокиной и попросил уточнить, дошли ли до библиотеки те 18 коробок. Оказалось, дошли. А это и подшивки эмигрантских журналов («Грани», «Новый журнал», «Возрождение», «Континент», «Мосты», «Время и мы» и др.), и свыше 230 книг, среди которых немало уникальных.
На мою просьбу написать о Богатырчуке Ирина прислала краткие, но очень живые заметки. Вот фрагмент: «Это был честный, принципиальный и порядочный человек, который прямолинейно общался с собеседниками, соблюдая вежливость и уважение по отношению к другим. В политических спорах аргументировал разумно и горячо <…> глаза блестели <…> и когда до оппонента „не доходило“, доводы Ф. П. сопровождались лукавой улыбкой, перед которой трудно было устоять. Все это происходило без персональных нападок на личность, без обид, хотя и не без эмоционального накала. После такого обмена мнений все участники чувствовали себя довольными и обогащенными общением с ним».
Пять лет назад, выступая в Рудольфовой галерее на конференции, посвященной 70-летию Пражского манифеста, я представил свой двухтомник «Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат», вышедший в 2013 году в Москве. И пообещал переиздать книгу Богатырчука «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту». Я собирался выпустить ее также в Москве, но, к сожалению, атмосфера в России за минувшее время сильно ухудшилась, поэтому книга напечатана в Праге, за что я хочу от души поблагодарить Игоря Золотарева. Отдельное спасибо — автору предисловия Кириллу Александрову. Я посвятил книгу «100-летию Февральской революции, демократические идеи которой были возрождены в Пражском манифесте». И поэтому, мне кажется, символично, что она вышла именно в Праге, в 2017 году, в издательстве «Русская традиция»!
Уникальность новому изданию придает архив Богатырчука: его рукописи, дневниковые записи, статьи, письма, которые составляют треть книги. Выйди «Мой жизненный путь…» без них, это был бы во многом холостой выстрел: историкам книга известна, а читателей мог бы привлечь разве что броский заголовок. Поэтому важно сказать: несмотря на «апологетическое» название, новое издание стоит особняком в литературе о Власовском движении, ибо показывает эволюцию отношения автора к нему на протяжении сорока лет. Там столько неотредактированной «правды жизни», жестких — наотмашь — оценок и разоблачительных откровений, что поначалу, сравнивая рукописи с книгой и между собой, я холодел от мысли: не страдает ли автор раздвоением личности?!
И лишь ценой долгих и мучительных раздумий я понял, что необходимо делать поправку на время написания текстов: после Фултонской речи Черчилля западные союзники не сразу, но посмотрели на власовцев другими глазами и в конце концов перестали выдавать их на расправу Сталину. Поэтому тот Богатырчук, который сразу после войны, опасаясь выдачи, спешил выплеснуть на бумагу свои сомнения, разочарования и боль, заодно «подстилая соломки» на случай встречи с чекистами, и тот, что в конце 1947 года, уже ни от кого не скрываясь, писал свою историю Власовского движения, — это два разных человека. Отчаяние катастрофы сменилось трезвой оценкой…
Чем дальше жизнь уносила его от тех событий, тем масштабнее представлялись они ему. Особенно Пражский манифест! Чемпион мира Борис Спасский (к слову, автор предисловия к «Доктору Живаго советских шахмат») сравнит его потом с «бутылкой, брошенной с тонущего корабля в океан Времени в надежде донести эти идеи до потомков». Не знаю, как другие потомки, но я, лишь в 1991 году впервые прочитав Манифест, был потрясен актуальностью высказанных в нем идей для возрождения России. И очень жаль, что большинством потомков Манифест до сих пор не прочитан и не осмыслен. Ведь это — готовая программа десталинизации и декоммунизации России, путь к прекращению гражданской войны, которая длится уже столетие!
Именно на силу идей Манифеста, а не на силу оружия уповал Богатырчук, свято веря в то, что они претворятся в жизнь. Вот строки из его письма генералу Баерскому от 8 апреля 1945 года: «Не имею также никакого сомнения и в том, что Вы, как и другие наши военные специалисты, не хотите применять оружие против большевиков — то есть наших братьев, обдуренных Сталиным, которых он гонит в бой силой принуждения. Нет, господин генерал, в нашем распоряжении имеется более могучая сила, чем военная, — эта сила есть идеи Манифеста. Манифест является нашим основным оружием. Наши пули — это претворение в жизнь идей Манифеста. Не претворенные в жизнь, эти идеи останутся клочком бумаги, и не больше».
Напоследок расскажу о самом необычном новогоднем подарке в своей жизни.
В свое время, разбирая архив Богатырчука, я увидел письмо от журналиста русской секции Радио Канада Евгения Соколова. Он сообщал дочери Федора Парфеньевича о выходе интервью, взятого у ее отца незадолго до смерти, летом 1978 года, и о том, что высылает кассету с записью этого интервью. Увы, кассеты в конверте не было. Как и надежды когда-нибудь разыскать его, ведь столько лет прошло…
Однако в 2016 году с помощью моего американского друга мне удалось выйти на Евгения Соколова. Наконец долгожданная весть: интервью сохранилось в его архиве! И за несколько часов до нового 2017 года я получил от Евгения имейл, что он только что вывесил интервью в своем блоге. Я не мог и мечтать о таком подарке под елку: услышать голос Богатырчука — это было настоящее рождественское чудо!
Главной темой интервью оказалась книга «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту».
— Федор Парфеньевич, в своей книге вы также пишете о вашем участии во Власовском движении. Не могли бы вы остановиться на этом подробно?
— Я слыхал об этом движении еще в Киеве, но принципиально не сразу мог прийти к нему. Ведь во Власовском движении я должен был стать — фиктивно, конечно — на сторону своих врагов. Но я никогда платформы фашизма, озверелого национализма немцев не признавал и не признаю, они просто по-глупому себя иногда вели. Совершенно по-глупому! Они должны были понимать с самого начала, что в лице русского и украинского населения они встретят не врагов, а союзников! Потому что оно ожидало освобождения от большевистского гнета, а в результате получилось не освобождение, а «Дранг нах остен» так называемый: не столько борьба против большевизма, сколько распространение жизненного пространства для немецкой расы.
— Что же вас заставило в конце концов принять участие во Власовском движении?
— Это была абсолютно — абсолютно! — единственная возможность выступить против большевизма.
— В чем именно заключались ваши обязанности в этом движении?
— Обязанности гражданские главным образом. Помогать населению (остарбайтерам. — С. В.).
— Скажите, пожалуйста, какое отношение было во власовской армии к немцам, я имею в виду — к нацистскому руководству?
— К нацистскому руководству? Конечно, самое отрицательное. Потому что они… вообще нас не считали даже за людей!
— Но тем не менее нацистское руководство помогало генералу Власову, оно вооружало его армию. Таким образом, власовская армия была как бы зависимой, и многие считают, что она была союзницей нацистской армии. Как вы смотрите на это?
— Ну это, конечно, неправильно. Потому что если бы она была союзницей, то наци направляли бы ее на те участки фронта, на которых у них было очень слабо. Они этими соображениями не руководствовались… Во многих случаях при помощи простого громкоговорителя власовские офицеры добивались того, что за ночь к ним переходило большое количество советских военнослужащих. Но это не была сторона немцев, никто так не говорил, — а все говорили, что это власовская сторона!
Власов в первую очередь был против, говорил, что он никак не может принять полностью (немецкие требования. — С. В.). При первом нашем свидании мы с ним разговорились, и он показал мне Манифест. Так в этом Манифесте, я поразился, не было ни слова о евреях! Как? Немцы, и ни одного слова о евреях?! Это была совершенно невиданная вещь в тех условиях. И Власов, помню, с такой улыбочкой заявил мне: «Ну что ж, вы сами должны понимать, чего мне это стоило».
— Федор Парфеньевич, вы лично встречались с генералом Власовым. Какое впечатление производил он на вас?
— Очень хорошее. Вы знаете, первое время я, как советский интеллигент, вообще был против военных. Никак не думал, что они могут быть интеллектуалами. Первая моя беседа с ним происходила на квартире у одной женщины, которая была мне знакома еще по Киеву. И я был поражен! Он обнаружил весьма широкие горизонты понимания и истории, и литературы, и русской культуры… Так что у меня резко изменилось к нему отношение. Он никак не был солдафоном, а был вполне культурным человеком, понимающим все то, что он делает, и делающим это только потому, что у него не было другого выхода. И конечно, он после победы (над Сталиным. — С. В.) не ограничился бы тем, чтобы передать власть в руки военных, а несомненно бы передал ее в руки демократии, в руки самого народа.
— Федор Парфеньевич, вы сказали, что когда власовская армия сталкивалась с советской армией, то многие советские военнослужащие переходили на ее сторону. Чем же объяснить, что в итоге власовская армия не смогла выполнить те задачи, которые она перед собой поставила, а именно: обратить советскую армию к войне против Сталина?
— Прежде всего это объясняется тем, что немцы ведь обманули Власова. Они ему обещали полное равноправие с немецкими частями в отношении борьбы с Советами, а в то же время держали эту армию в тылу, лишь изредка допуская к активным действиям. Либо держа ее под неусыпным надзором немецких частей.
Судьба Власова тоже говорит сама за себя. Ему было несколько раз предложено, уже в момент поражения, бежать. Он отказался. Он сказал, что разделит с армией ее участь.
ПОДПИСИ К ФОТО
Виктория, к первым четырем иллюстрациям подписи не сделал, потому что не знаю, как вы их дадите (целиком или фрагментами, по отдельности или внахлест, чтобы они не занимали много места…)
05
Февраль 1992. Тамара Федоровна на фоне портрета отца, нарисованного ею самой. Единственный снимок, на котором этот портрет сохранился. Из архива И. Гриндаль (Канада).
06
Оттава, март 2014. Ирина Гриндаль (справа) и Марина Сорокина, зав. отделом истории российского зарубежья ДРЗ им. А. Солженицына.
07
Символично, что эта книга, посвященная 100-летию Февральской революции, вышла именно в Праге, в 2017 году, в издательстве «Русская традиция»
08
Прага, отель «Палас», 20 апреля 1944. На обороте снимка автограф на немецком языке: «На память о встрече. Проф. Ф. Богатырчук». Из архива мастера Ф. Зиты (Чехия).
