В своих путешествиях Зикмунд и Ганзелка встречались с тысячами людей, сделали множество фотографий, снимали документальные фильмы, написали сотни репортажей. Необыкновенно привлекательно выглядела для граждан СССР, почти поголовно невыездных, свобода и возможность ехать куда угодно, встречаться с разными людьми, смотреть на мир широко открытыми глазами, непредвзято. Эти чешские путешественники зачастую забирались в такие глухие места, что оказывались там первыми иностранцами.

Сегодня я узнала потрясающую новость: Мирослав Зикмунд, слава Богу, жив и здоров. Это известие меня так потрясло, что я решила пересмотреть в архиве моего отца те материалы, которые связаны с «Ганзелками», с их совместным путешествием по Средней Азии, по Ферганской долине и Памиру.

Это было давно, в 1964 году. Я пишу эти строки в 2018-м, в год 50-летия подавления Пражской весны, трагического события, совершившего переворот в сознании многих людей. Я тогда была еще маленькой, но хорошо помню не предназначавшиеся для моих ушей споры о вводе советских войск для оказания «братской помощи» дружественному чехословацкому народу. Помню горячее возмущение моей матери в ее разговоре с близкой подругой. Ведь были люди, которые оправдывали это политической целесообразностью и необходимостью играть на опережение.

В лице Мирослава Зикмунда (Миро, как называет его в своих записной книжке отец) мы имеем уникальную возможность отдать дань уважения и благодарности поколению людей, сделавших возможной Пражскую весну, а затем несправедливо и жестоко наказанных за свою независимую и честную позицию.

Незадолго до чехословацких событий, в теперь уже далеком 1964 году, мой отец, археолог Юрий Александрович Заднепровский (1924—1999), работавший научным сотрудником в Институте археологии Академии наук СССР в Ленинграде, сопровождал Йиржи Ганзелку и Мирослава Зикмунда в их поездке на «татрах» по Средней Азии. Вместе они путешествовали по Памиру и Ферганской долине, которую мой отец всю жизнь изучал с археологической точки зрения и прекрасно знал культуру проживающих там народов: узбеков и киргизов. Он был учеником и преемником замечательных специалистов по Средней Азии и Фергане, профессора А. Н. Бернштама и Б. А. Латынина. Оба они были репрессированы: профессора Бернштама выгнали из университета, затравленный, он умер в возрасте 46 лет; Латынин был арестован, прошел колымские лагеря, после ссылки вернулся в науку, последние годы работал в Эрмитаже.

Юрию Заднепровскому в 1964 году было только 40 лет, но за плечами у него было уже много тяжелого и страшного. В 16 лет, сразу после девятого класса, не окончив школу, отец, как и многие его одноклассники, добровольцем пошел на фронт. Он воевал на Ленинградском (Колпино и Синявинские болота) и Карельском фронтах, участвовал в битве при Кенигсберге и уже в Польше, будучи лейтенантом, командиром пулеметного взвода, был тяжело ранен и второй раз контужен. Во время блокады, когда он после первой контузии лежал в госпитале, чуть не умер от дистрофии. Тогда же, в 1942 году, потерял умерших от голода в Ленинграде своих самых близких родных, мать и бабушку. Чудом остался жив, был награжден боевым орденом.

С отрочества у него была мечта стать археологом, он занимался в кружке юных археологов во Дворце пионеров в Ленинграде. В июне 1941 года члены этого кружка проходили археологическую практику в Новгороде Великом, где он, по его словам, начал понимать, «как лопатой делают историю», почувствовал свое призвание и окончательно сделал выбор будущей профессии. Но для реализации мечты после войны надо было оправиться от тяжелейших ранений (его в упор прошила пулеметная очередь, осколки прошли в миллиметре от сердца). Провел полгода в госпиталях, где его несколько раз оперировали, и был очень благодарен врачам и медсестрам, которые смогли спасти ему левую руку от ампутации (правда, пальцы руки совсем не действовали). После лечения поступил в Ленинградский университет на кафедру археологии, в 1954 году в Москве защитил кандидатскую диссертацию и стал крупным специалистом по археологии Узбекистана и Киргизии, больше всего занимался изучением древних культур эпохи бронзы и раннего железа. В общей сложности он провел более 50 полевых сезонов в Средней Азии на раскопках и разведках, опубликовал более 300 работ. Он был очень активным и динамичным человеком, легким на ногу, обожал путешествия. Ему было все интересно, думаю, что по своему духу и устремлениям он был близок чешским путешественникам.

Я задавала себе вопрос, каким образом отец познакомился с ними. Ответ нашелся в его записной книжке. Оказывается, в эту поездку его пригласил советский альпинист Владимир Рацек, чех по происхождению.

В память об их совместном путешествии на Памир у отца в библиотеке хранилась книга Й. Ганзелки и М. Зикмунда с дарственной надписью:

«От Хорога до Оша — вся дорога хороша
............

А от (название географическое) до (другое название) пройдет лань-археолог!»

Дипломатично пропущенные строки из блатной песни звучат так: «Как покуришь анаши — все дороги хороши!» Отца Зикмунд назвал ланью, потому что он был легок на подъем и ходил всегда очень быстро.

К сожалению, у меня этой книги сейчас нет, так как после смерти отца мы передали всю его научную библиотеку в филиал Уфимского университета в г. Стерлитамаке (Башкирия).

Люди одного поколения, но очень разного историко-культурного опыта, они пристально вглядывались друг в друга. Им было интересно вместе. Записные книжки моего отца дают некоторое представление об их беседах. Дело в том, что он практически всю жизнь вел краткие записи о событиях текущего дня, о том, что ему казалось важным и интересным. Начал он это делать еще во время войны, хотя это было строго запрещено.

Особенно сблизился и подружился отец с Мирославом Зикмундом. В своей записной книжке он отметил: «Миро в шутку отпустил бороду». Отец и сам всю жизнь носил бороду, его так и называли коллеги — «Борода». Было это еще задолго до появления моды «а-ля Хемингуэй».

В совместном путешествии люди обычно легче и быстрее сходятся, чем в обычной жизни. Они откровенно беседовали о многом, тем более что Мирослав прекрасно говорил по-русски. Чешские путешественники рассказывали о своей стране, о ее экономических проблемах, обидной для них зависимости от советской помощи, о своем горячем желании работать на благо и процветание своей родины. Отец пишет, что «их цель — создать мозговой центр улучшения строительства социализма», отмечает, что на «государственную службу не хотят идти», чтобы обеспечить позицию независимых экспертов, и подчеркивает, что с ними «советуются правительство и руководство» их страны. Они, в частности, рассказывали ему о судьбе знаменитой чешской обувной фирмы Baťa и о встречах в Канаде с ее владельцем.

Отец обратил особое внимание на методы работы чешских путешественников-исследователей, способы сбора и группировки материалов. Обычно они вели записи на маленьких листочках бумаги. Потом после их тематической классификации Йиржи Ганзелка наклеивал эти листочки особым образом в альбом, а Мирослав, как пишет отец, «работает иначе — сброшюровывает их в блокнот». Отец отметил также, что машины «татры» часто ломались, и в поездке приходилось их ремонтировать. Свою роль в этом, возможно, играли скверные горные дороги.

В своих записях отец (видимо, с удивлением) перечисляет все 22 страны, которые посетили к тому времени Зикмунд и Ганзелка. Отмечает он также, что жена Зикмунда, актриса, собирается ехать на фестиваль в Эдинбург. Мирослав ему показывал ее фотографию в роли Русалки в опере А. Дворжака.

Они встретились еще один раз, в 1966 году, когда отец участвовал в научной конференции в Чехословакии. От этой встречи у отца сохранилась их с Мирославом фотография, когда они ездил в Брно. Именно тогда я и получила от Мирослава два (если точно посчитать — четыре) чудесных подарка к своему 12-летию. Для обычной ленинградской девочки, носившей жесткую и неудобную обувь фабрики «Скороход», совсем не избалованной хорошими вещами, он прислал пару сказочных красных туфелек, украшенных черными пуговками, и чудесные зимние суконные полусапожки в этнографическом стиле, с нашивками из нерпичьей шкурки и цветной тесьмы. Помню их до сих пор!

Хочется упомянуть и еще об одном близком человеке, связанном с чешскими путешественниками. Это школьная подруга моей матери, геолог Татьяна Владимировна Герхен (1928—2017), так же, как и мама, пережившая блокаду в Ленинграде. Она рассказала мне о запомнившихся ей встречах с Зикмундом и Ганзелкой на рубеже 1950—60-х гг. в Румынии, где она работала вместе со своим мужем-геологом. Они встречались с чешскими путешественниками, подружились и много разговаривали. Она их вспоминала с удовольствием и говорила, что собирается написать о них. Татьяна Владимировна просила у меня для этой публикации папину фотографию с Зикмундом и Ганзелкой, которую я ей и дала, но, к сожалению, опоздала…