Основатели династий, приехавшие в Россию по собственной инициативе или по приглашению — как правило, мужчины, специалисты своего дела, отличавшиеся любовью к приключениям и не боявшиеся рисков, — быстро наживали состояние и получали дворянство (что было очень важно для сохранения гражданских прав на европейском уровне и ощущения свободы, к которому они привыкли). Новички богатели и обзаводились семейством, давали детям образование и состояние, о котором не могли и мечтать, если бы остались на родине, где их знания и умения не были столь исключительны, как в бурно развивавшейся России XIX века, особенно в Петербурге.
Таким был основатель российского рода Бенуа, кондитер, чьи сыновья и внуки стали выдающимися предпринимателями, архитекторами, живописцами, строителями. Они никогда не скрывали простого происхождения своего предка, а наоборот, гордо выставляли на всеобщее обозрение семейный портрет, на котором были изображены все дети успешного кондитера. Полотно было большое, и те действующие лица, кто был в живых на момент изображения, выглядели несколько карикатурно, умершие же дети, присутствующие на полотне в виде ангелочков, как было принято в живописи в течение многих веков, получились благодаря отсутствию тела значительно гармоничнее.
Представители второго поколения переселенцев, родившееся уже в России, часто ощущали себя патриотами новой родины, горели желанием применить свою энергию на благо страны и семьи. Они постепенно теряли культурную связь с местами, откуда прибыл их родитель, и воспринимали культуру новой половины семейства, материнской. А эта культура редко была чисто русской, чаще всего она представляла собой смесь традиций родственников разной национальной принадлежности, иноверцев, встретившихся в России. Таким образом, многочисленные российские семьи выходцев из Европы образовали в начале XIX века особую субкультуру, отличавшуюся знанием иностранных языков и хорошей ориентацией в европейской жизни, трудолюбием и дисциплиной, желанием добиться успеха и даже особыми кулинарными пристрастиями.
Александр Бенуа (1870—1960), известный историк искусства, художник, мемуарист и театральный деятель, вобравший в себя французские, итальянские и немецкие традиции, так вспоминает один из многочисленных счастливых дней в Петербурге времен своей юности:
«Незабываемым остается тот день ранней осени 1884 г., когда у бабушки был устроен парадный обед в честь моего брата Миши, только что женившегося на своей кузине Ольге Кавос (дочери дяди Кости). Весь обед состоял из венецианских национальных блюд, а в качестве основного блюда, сейчас после минестроне, была подана тембаль-де-макарони, специально заказанная у знаменитого Пивато на Большой Морской. Однако не все это угощение и не несколько бокалов шампанского наполнили мою душу тогда каким-то особенным восторгом, а то наслаждение, которое я испытывал благодаря чувству зрения. Много всяких венецианских сувениров было и у нас, и у наших дядьев, но здесь сувениры составляли одно целое, удивительную, единственную в своем роде гармонию. Восхитительно сверкали свечи в хрустальных люстрах, отражаясь в зеркалах, вставленных в изощренные золоченые рамы с живописью на них Доменико Тьеполо…»
Бабушка, Камилла Кавос, дожила свою жизнь в особняке на петербургской улице, не подозревая о тех страшных несчастьях, которые через тридцать три года обрушатся на молодое поколение ее семейства.
Сегодня оба дома, в котором жило семейство Кавос, перестроены, здание на Кирочной улице подготовлено к очередной реконструкции. В те времена, когда семья процветала, дом был ниже и напоминал французские загородные особняки с мансардами на крыше. В самом конце XIX века его надстроили, мансарды исчезли, но остались двери (а это большая редкость в Петербурге), помнящие лучшие времена.
Район, где проживали Кавосы, был интернациональным. Центром была лютеранская церковь, окруженная двориком в виде полукружий, причем небольшой уютный сад перед храмом сохранился до сих пор. Справа и слева от иноверческой церкви были дома и школы, где жили и учились выходцы из того же круга, что и семья Кавос.
Фамилия Бенуа до сих пор памятна интересующимся русской и французской культурой, а вот Кавосы совершенно незаслуженно очутились в тени.
Основателем российской ветви Кавосов надо, наверное, считать Катерино Альбертовича Кавоса (Catarino Camillo Cavos, 1775—1840), уроженца Венеции, обосновавшегося в Петербурге в конце 1790-х гг. Причиной переезда, скорее всего, стали политические проблемы, связанные с поражением Венецианской республики. Катерино Кавос, вращавшийся с детства в музыкальной и артистической среде, сначала выступал в российской столице в составе Итальянской оперы, но, поняв, что симпатии коронованных особ быстро и непредсказуемо меняются, перешел сначала во французскую, а потом в русскую труппу, став не только исполнителем, но чрезвычайно плодовитым композитором. Жизнь музыканта конца XVIII и начала XIX века в России требовала изрядного напряжения сил. Кто не мог писать быстро, заменялся другим мастером, как это практиковалось в Европе веком или двумя ранее.
Кавос за годы в России сочинил более 30 опер, а также балеты и кантаты, брался почти за любой заказ. Интересно, что вскоре после переезда предприимчивый музыкант стал использовать для своих произведений сюжеты из русской (несколько приукрашенной) истории, при этом ему удалось не писать подделки под русскую музыку, а, схватывая народные мелодии новой родины, создавать хоровые произведения, которые были существенным шагом вперед в деле развития классической музыки. Кавос, подготовив почву для возникновения новой русской музыкальной школы XIX века, прекрасно осознавал свои недостатки и не только не относился ревниво к новинкам, но, наоборот, всецело поддерживал все талантливое, что могло возникнуть на заложенном им фундаменте. Так, он сам вызвался дирижировать оперой «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») молодого композитора М. И. Глинки, хотя ранее написал успешную оперу с тем же сюжетом и имел возможность воспрепятствовать продвижению конкурента.
Катерино Кавос был женат на итальянской певице Камилле Бальони, и их дети пошли по стопам родителей. Сын Альберт (1800—1863) стал архитектором и построил в Петербурге Мариинский театр, а в Москве — Большой театр. Оперным режиссером в российской столице стал и сын Джованни, в русских источниках Иван. Внуки Катерино Кавоса тоже выбрали творческие профессии, основателем петербургского общества архитекторов стал Цезарь Кавос, автор многочисленных столичных построек.
Дела семьи шли хорошо, многочисленные кузины и кузены помогали друг другу, были в большой семье и усыновленные дети, которые ни воспитанием, ни правом на наследство не отличались от кровных потомков, составляя процветающее и энергичное сообщество. И в следующем поколении таланты не обошли семью: Леонтий и Альберт занялись архитектурой и живописью, они тоже воспитали успешных, творческих детей, из которых самой талантливой на художественном поприще оказалась правнучка Катерино Кавоса Зинаида Серебрякова, урожденная Лансере.
И вот приходит трагедия: Первая мировая война, революция, голод, лишения, эмиграция, распад семьи. Зинаида Серебрякова, воспевшая в своем творчестве здоровье, молодость, материнство, была разлучена с двумя детьми, которых не выпустили из России во Францию. Ей удалось свидеться с ними после долгих 44 лет разлуки, когда Хрущев наконец выдал старой, потерявшей надежду женщине разрешение на встречу с дочерью.
Думаю, что лучше всего трагедию семьи Кавос, сам того не подозревая, выразил сегодня никому почти неизвестный художник Александр Любимов. На полотне 1906 года изображены две очень похожие друг на друга девушки, уютно одетые в соболиные шубы и шапки. На улице холодно, лица их раскраснелись, но дышат молодостью, здоровьем, энергией. Девушки держат на привязи заходящегося в лае пса, который старается защитить своих хозяек от любых посягательств. Картина названа «Сестры Кавос», однако трудно сказать, кто же изображен молодым художником. В 1906 году девушек такого возраста с фамилией Кавос не было — скорее всего, это Зарудные-Кавос.
Они похоронены на Лютеранском кладбище рядом с могилами столь известных в свое время предков. Маленькие покосившиеся кресты из мраморной крошки. Все заросло сорняками по пояс. С двух памятников побогаче выломали мраморные украшения и бюсты. Чтобы пройти к могиле, нужно преодолеть заросли крапивы почти в человеческий рост. Тут лежат те, кто мечтал жить в России долго и счастливо, те, кто верил, что Россия оценит их труды. Но пришло лихое время, и все заслуги были забыты и выброшены за борт, осталась крапива, трын-трава и трава забвения.
А художник Любимов прожил довольно долгую жизнь, стал твердым приверженцем социалистического реализма. Он переехал из столицы, писал пионеров и семейные сцены без затей, уничтожил все свои дневники и записки, и даже его единственный шедевр хранится сегодня в провинциальном музее.
…Я брожу по Лютеранскому кладбищу в Петербурге, где почти везде, не только на могиле Кавосов, все заросло высокой травой. Кладбище называется еще и Волковским. Каждую весну речка Волковка выходит из берегов, подтопляя огромное кладбище, полное могильных камней с отломанными крестами, с ангелами без голов и крыльев и дорожек, по которым никто не ходит.
