В 1900-е гг. он был одним из выдающихся молодых музыкантов, гастролировавших в России: в одно время с ним в Петербурге давал концерты польский, а затем американский пианист Иосиф Гофман, позднее в Москве выступала польская пианистка и клавесинистка Ванда Ландовска, сыгравшая еще и лично для Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. Кроме уцелевших записей ценнейшие сведения о музыкантах дают нам и воспоминания современников. Чрезвычайный интерес представляют литературные мемуары, авторы которых ― А. Мариенгоф¹, Ю. Олеша, О. Мандельштам ― рассказывают о своих ранних, детских и по этой причине немного курьезных впечатлениях от первого знакомства с именем чешского скрипача. Нетривиальна и сама биография музыканта, подававшего огромные надежды, но повторившего судьбу многих известных детей-вундеркиндов, в зрелом возрасте уже не выказывающих исключительных способностей.

Анатолий Мариенгоф. Мой век, мои друзья и подруги

С музыкой у меня были отношения довольно странные. Когда я еще щеголял с ленточками в волосах, в Нижний приехал знаменитый скрипач Ян Кубелик. Почему-то он должен был выступать днем в том клубе, где отец ежедневно играл в винт.

Мама сказала:

— Я возьму Толю в концерт.

— Отлично.

Отец возражал в самых редких случаях. А по пустякам — того и в помине не было. Поэтому дом наш совсем не знал мелких «мещанских» ссор.

Меня одели в новое шелковое платьице с кружевами. «Господи, — молил я, — только бы Лопушка не встретить! Вот уж он завизжит на весь мир: „Девчонка! Девчонка!“»

Отец проводил нас до парадной двери:

— Наслаждайтесь, друзья мои.

Очевидно, из опасения, что я буду слишком громко выражать свои чувства, мама купила билеты на хоры.

Ян Кубелик играл, как мне показалось, бесконечно. Я смотрел сосредоточенно, слушал тихо. Мама была в восторге и от Яна Кубелика, и от меня. Вдруг я дернул ее за мизинец:

— Мамочка, а скоро он перепилит свой ящик?

Она посмотрела на меня с отчаянием, словно я внезапно заболел менингитом:

— Ах, Толя, какие ты задаешь странные вопросы!

Любопытно, что этому «странному вопросу» суждено было превратиться в анекдот. Очевидно, мама рассказала папе, он своим партнерам по винту, те — своим приятелям и сослуживцам... Короче говоря, ровно через двадцать лет мой «странный вопрос» докатился до московского кафе «Стойло Пегаса»². В моем присутствии Вадим Шершеневич³ рассказал его Всеволоду Мейерхольду. Я даже весь зарумянился от гордости. Но своей тайны открыть не решился. «Все равно эти скептики не поверят!» Поэтому лишь бросил небрежно: «У этого анекдота, Вадим, очень длинная борода».

«Ах, если бы и наша поэзия была так долговечна! — сказал я себе. — Нет, пустая надежда! Что может тягаться с глупостью? Только она бессмертна!»⁴

Юрий Олеша. Книга прощания

Из знаменитых имен моего детства я помню имя Яна Кубелика. Это был прославленный скрипач, чех, приехавший в Россию на гастроли. Я его не слышал и не видел, потому что родители на концерты не ходили, да и ходи они на концерты, тоже меня, маленького, не взяли бы. Однако имя это задело мое детское внимание, потому что его часто повторяли дома, за столом. Оно было сенсационно, так как он был небывалый скрипач, как говорили за столом, первый в мире.

Мне нравилось, что он именно «Кубелик»; я не воспринимал эту фамилию как чешскую, и потому она звучала странно, интересно.

Сенсация усилилась, когда распространился по Одессе слух, что некий студент, прослушав концерт Кубелика, застрелился и что Кубелик прислал на его гроб венок.

Кубелик — слышу я в далеком прошлом — Кубелик; вижу скрипку и венок.

Осип Мандельштам, описывая в своем «Шуме времени» концерт Кубелика, говорит, что маэстро был лилипут.

Правда, ведь он был Кубелик, то есть, хоть я его и не видел, безусловно, маленький, из теста⁵.

О. Мандельштам. Шум времени

Концерты Гофмана и Кубелика

В 1903―1904 году Петербург был свидетелем концертов большого стиля. Я говорю о диком, с тех пор непревзойденном безумии великопостных концертов Гофмана и Кубелика в Дворянском собрании⁶.

Никакие позднейшие музыкальные торжества, приходящие мне на память <…> не идут в сравненье с этими великопостными оргиями в белоколонном зале. Доходило до ярости, до исступленья. <…> В туманном свете газовых фонарей многоподъездное дворянское здание подвергалось настоящей осаде. <…>

Кто такие были Гофман и Кубелик? ― Прежде всего, в сознании тогдашнего петербуржца они сливались в один образ. Как близнецы, они были одного роста и одной масти. Ростом ниже среднего, почти недомерки, волосы чернее вороньего крыла. У обоих был очень низкий лоб и очень маленькие руки. Оба сейчас мне представляются чем-то вроде премьеров труппы лилипутов. К Кубелику меня возили на поклон в «Европейскую» гостиницу, хотя я не играл на скрипке. Он жил настоящим принцем. Он тревожно взмахнул ручкой, испугавшись, что мальчик играет на скрипке, но сейчас же успокоился и подарил свой автограф, что от него и требовалось.

Вот, когда эти два маленьких музыкальных полубога, два первых любовника театра лилипутов, должны были пробиться через ломившуюся под тяжестью толпы эстраду, мне становилось за них страшно. Начиналось как вольтовой искрой и порывом набегающей грозы. Потом распорядители с трудом расчищали дорожку в толпе и среди неописуемого рева со всех сторон навалившейся горячей человеческой массы, не кланяясь и не улыбаясь, почти трепеща, с каким-то злым выражением на лице, они пробивались к пюпитру и роялю. Это путешествие до сих пор кажется мне опасным: не могу отделаться от мысли, что толпа, не зная, что начать, готова была растерзать своих любимцев. Далее ― эти маленькие гении, властвуя над потрясенной музыкальной чернью, от фрейлины до курсистки, от тучного мецената до вихрастого репетитора, ― всем способом своей игры, всей логикой и прелестью звука делали все, чтобы сковать и остудить разнузданную своеобразно дионисийскую стихию. Я никогда ни у кого не слышал такого чистого, первородно-ясного и прозрачного звука, трезвого в рояли как ключевая вода, и доводящего скрипку до простейшего, неразложимого на составные волокна голоса; я никогда не слышал больше такого виртуозного, альпийского холода, как в скупости, трезвости и формальной ясности этих двух законников скрипки и рояля. Но то, что было в их исполнении ясного и трезвого, только больше бесило и подстрекало к новым неистовствам облепившую мраморные столпы, свисавшую гроздьями с хоров, усеявшую грядки кресел и жарко уплотненную на эстраде толпу. Такая сила была в рассудочной и чистой игре этих двух виртуозов⁷.

Несколько неожиданно, что игру Гофмана и Кубелика Мандельштам называет «рассудочной» и применяет к ней такие характеристики, как «скупость», «трезвость», «формальная ясность», «альпийский холод». Ни пианиста Гофмана, о котором мы здесь не будем говорить подробно, ни тем более Кубелика отнести к числу холодных, рассудочных музыкантов совершенно невозможно. Последнего, в особенности в ранней молодости, отличала очень яркая, темпераментная и даже страстная манера исполнения, и только огромный талант позволял ему балансировать на грани истинной музыкальности и стремления произвести эффект, угодить публике и развлечь ее.

Первые музыкальные успехи

Ян Кубелик родился в 1880 году в Михле (в те времена предместье, а теперь один из районов Праги). Его отец, Йозеф-Матей Кубелик, нарушил семейную традицию и вместо того, чтобы стать портным, сделался музыкантом. Вероятнее всего, больших способностей у него не было, но те, что были, позволили играть на скрипке в маленьких ансамблях на празднествах и танцах. А когда родились сыновья, Кубелик-старший научил играть на скрипке и их, несмотря на протесты жены, считавшей музыку несерьезным занятием.

У Яна в пятилетнем возрасте талант проявился уже настолько очевидно, что отец принялся усердно искать профессионального музыканта, чьи уроки должны были оказаться гораздо более полезными, чем его любительская школа. И только через год, когда сыну исполнилось шесть лет и отцу пришлось признать, что тот превзошел его самого, был найден педагог. Им стал известный скрипач Карел Ондржичек, игравший в оркестре Национального театра в Праге. На первом прослушивании Кубелика Ондржичек был так изумлен неординарными способностями мальчика, что против своих правил назначил за будущие уроки цену не в десять, как обычно, а всего в два золотых.

Несколько лет, до 1892 года, велась подготовка к поступлению в Пражскую консерваторию. К экзамену разучивался Седьмой концерт для скрипки с оркестром Берио⁸. Выдающимся этот концерт вряд ли можно назвать, его музыка вторична, написана в общеромантическом ключе, но вместе с тем она обладает несомненным обаянием, особенно в лирических частях, и к тому же требует от исполнителя недюжинных технических возможностей. Игра Кубелика весьма удовлетворила консерваторскую комиссию, которая тем не менее уговорила его позаниматься еще один год перед поступлением, только лишь потому, что двенадцатилетний абитуриент был очень худ и мал ростом.

Этот год, как и все следующие до 1897-го, Кубелик занимался с преподавателем консерватории Отакаром Шевчиком. Многие полагали, что именно Шевчик и его уроки привели Кубелика в ближайшем будущем к ошеломительному успеху, а в более поздние времена ― к разочарованию в нем публики и забвению. Насколько можно понять из свидетельств современников, Шевчик прежде всего развивал у своего ученика виртуозное мастерство, давая для разучивания технически очень сложные вещи, с которыми Кубелик справлялся довольно легко. Доставить удовольствие педагогу в этом смысле не составляло труда. Известна история, когда он вспомнил про то, что должен был к следующему уроку выучить сложный Каприс Паганини, только за два часа до его начала. Этого времени оказалось достаточно, чтобы успеть подготовиться и сыграть на уроке безупречно и к тому же наизусть, а также быть выставленным перед другими в классе как пример образцового ученика, правильно занимающегося дома.

Вероятнее всего, в результате подобных занятий нарушился баланс в пользу развития техники, чем был нанесен ущерб музыкальности, который Кубелику если и удавалось возмещать, то только благодаря природному артистическому дару. А консерваторский репертуар продолжали пополнять технически трудноисполнимые произведения, в их числе Третий концерт для скрипки с оркестром Сен-Санса, Концерт fis-moll Венявского, скрипичные концерты Паганини.

Мировое признание

В 1897 году после завершения занятий с Шевчиком семнадцатилетний Кубелик по совету своего педагога едет в Вену в надежде на концертные выступления. Но никому неизвестный молодой музыкант, к тому же одетый довольно скромно, не привлек ничьего внимания. Кубелику помог случай. Ему удалось выступить на празднестве в честь съезда велосипедистов, где он блистательно исполнил один из скрипичных концертов Паганини. Его талант восторженно отметили критики, о нем стали повсюду говорить, пришло приглашение из Пражской филармонии, а вскоре и из других стран.

С 1898 года начинается гастрольная деятельность: Кубелик очень успешно выступает в Италии, Франции, Англии, Соединенных Штатах. В Россию он впервые приезжает в 1902 году и дает тот самый концерт в Дворянском собрании в Петербурге, о котором вспоминает Мандельштам, а затем еще и в 1904, 1909 (три раза), 1910 и 1912 годах. Между этими поездками повторно концертирует в США, затем в Южной Америке, Новой Зеландии, Австралии, на Кубе. Такой напряженный темп жизни мог выдержать не каждый музыкант, сложнее всего приходилось аккомпаниаторам, вынужденным иногда буквально каждый день переезжать с солистом из города в город. К тому же Кубелик, обладавший феноменальной памятью и знавший весь скрипичный репертуар наизусть, требовал того же и от своих коллег. Наконец, весьма непросто оказывалось аккомпанировать гениальному скрипачу, который имел страсть во время концерта импровизировать и никогда не исполнял одно и то же произведение одинаково.

Подобно тому, как амбициозный педагог Отакар Шевчик в свое время эксплуатировал технические возможности и дарование Кубелика, теперь, когда к музыканту пришла слава, его талант в целях наживы стал использовать импресарио Юлиус Скршиван. В чешском журнале Rozhledy родной брат Яна Кубелика Вацлав публикует разоблачительную статью, в которой пишет, что несмотря на 22-летний возраст, Ян не имеет достаточно воли и самостоятельности и совершенно подчинен своему импресарио, вынудившему скрипача прекратить все родственные отношения и отказавшемуся давать финансовые отчеты о его концертной деятельности. «Друзья скрипача надеются в конце концов вырвать Яна из когтей Скшивана⁹, который держит теперь Кубелика уже восьмой месяц в Дрездене, не подпуская к нему никого»¹⁰.

Гастроли в России

Еще за три года до первого приезда Кубелика в Россию, в апреле 1899 года, избранному числу русских слушателей довелось послушать игру восемнадцатилетнего музыканта. В это время актриса М. Г. Савина гастролировала в Праге с труппой Петербургского Александринского театра. «В понедельник, 17 апреля, чешские журналисты устроили в честь наших русских гостей вечер, который удался блестяще. В нем приняли, между прочим, участие два наших молодых виртуоза, Жан Кубелик и Отакар Малек, исполнившие несколько сольных номеров. Первый сыграл концерт Паганини D-dur с каденцией Эмиля Сорэ¹¹ и Souvenir de Moscou Венявского¹². <…> Оба наших виртуоза стоят на пути к знаменитости, если уже не достигли ее»¹³.

А в декабре 1902 года прошли концерты Кубелика в России. Первый отзыв о его игре на петербургской сцене появился в разделе хроники «Русской музыкальной газеты»¹⁴:

«В III симфоническом концерте петербургская публика познакомилась с новым молодым, крупным, сильным талантом — скрипачом Яном Кубеликом. Чудесная, даровитейшая натура, лицом напоминающая молодого Бетховена. Его игра, техника, тон — полны благородства, мастерства, искреннейшей непосредственности. Великолепно, с легкостью совершенства Кубелик сыграл паганиниевский концерт и ряд скрипичных пьес, приведя публику в положительный восторг»¹⁵.

Спустя две недели та же «Русская музыкальная газета» публикует уже значительно более развернутую заметку, которую мы здесь размещаем с сокращениями ввиду того, что преимущественная ее часть является образцом универсально-шаблонной музыкальной рецензии с набором трафаретных оценочных эпитетов и характеристик, которые, в сущности, мало отличают одного выдающегося музыканта от другого («полнозвучность», «плавность», «сочность», «разнообразие звуковой окраски», «богатство характерных оттенков» и т. д. и т. п.) и с одинаковым успехом могут быть отнесены к любому из них. Приведем лишь те суждения, которые в большей степени относятся непосредственно к игре Яна Кубелика.

«Ян Кубелик — новый баловень петербургской публики. Он приехал сюда, как и Гофман, без предварительной рекламы, а теперь концерты его в Дворянском — событие, привлекающее густую толпу народа. <…> Кубелик действительно явление выдающееся, яркий, здоровый талант, законченный артист, с техникою, доведенной до пределов „чудесного“. Когда он играет многоголосные пьесы (Ария, Чакона Баха, Секстет из „Лючии“ в аранжировке С. Любена¹⁶ и пр.), слух с трудом верит, что <…> ясная индивидуализация каждого из голосов ансамбля — дело четырех струн и одного смычка. <…> В пьесах Паганини (как и виртуозных фантазиях Баццини¹⁷, Венявского) с полной легкостью и непринужденностью артист рассыпает эффекты, казалось бы, неодолимые для многих (и незаурядных) скрипачей. Он забавляется волшебно-звучащими флажолетами¹⁸, двойными флажолетами стаккато¹⁹, пиццикирует²⁰ самые капризные пассажи, даже трели, скрипка поет сверчком и цикадой, после того как уже достаточно напелась соловьем в кантиленах²¹ Шопена и Грига. Суть здесь, конечно, не в преодолении трудностей самих по себе, что достижимо терпеливым и настойчивым упражнением, а в том вкусе, красоте и изяществе, в том блеске, свободе и легкости исполнения, которыми изгоняется всякий призрак трудности достигнутого эффекта. Это красота чистой виртуозности <…>. Виртуозность принято осуждать, относя ее пренебрежительно в область фокусничества. Может быть, как конечная цель, виртуозность не заслуживает особого уважения, но когда творчество и талант проявляются в этой области, они освящают ее собою. Не иное качество, как именно виртуозность таланта Паганини, пленило воображение Листа, Берлиоза, Шумана и сыграло свою роль в развитии стиля фортепианной техники. <…> Притом же Кубелик — не односторонний виртуоз, но артист по преимуществу; в его игре — целое царство поэтических настроений. Часто скрипка его поет так задушевно и проникновенно, увлекает такой южной пылкостью выражения, что и самый прекрасный человеческий голос не превзойдет ее одушевленностью своей мелодии. Здесь чувствуется крупная музыкальная сила, одна из тех редких артистических индивидуальностей, которые, после первого же знакомства, навсегда остаются в памяти слушателя»²².

Блистательная игра Кубелика, его необычайный талант не просто имели успех, но вызывали ажиотаж (в Петербурге, чтобы попасть на концерт, публика занимала очередь в билетные кассы ночью, приходя туда со своими самоварами и едой) и даже имели скандальные последствия. Об одном из таких случаев как раз и упомянул Ю. Олеша в «Книге прощания». Мы нашли заметку, опубликованную в газете «Речь» в 1909 году, в которой трагическая история рассказана подробно:

«В Одессе застрелился реалист 5-го класса Михаил Барский, юноша 16 лет.

Барский считался лучшим учеником в училище. Он был очень развит, много занимался литературой и особенно любил музыку. Несколько времени тому назад Барский разработал проект создания в Одессе специального журнала, посвященного средней школе. Юноша все время не переставал следить за последними течениями в жизни средней школы и высших учебных заведений, особенно живо интересовался он новой литературой. Будучи, так сказать, в „курсе“ переживаемого момента, Барский часто делился впечатлениями с местными литераторами и, между прочим, просил у них содействия осуществлению его идеи ― создания журнала.

В последнее время родные юноши заметили в нем какой-то перелом. Он как бы разочаровался жизнью, часто грустил, нервничал, раздражался и говорил о неудачах. Для близких было не совсем ясно, какая собственно неудача постигла юношу. Не нуждаясь в деньгах, он часто бывал в театрах, концертах и на вечерах.

Барский отправился на второй концерт скрипача Кубелика. Вернувшись оттуда домой около 12 часов ночи, юноша передавал матери, брату и сестре (отец отсутствует из Одессы) свои впечатления о концерте. Он с восторгом отзывался об игре Кубелика и сказал, что в чарующих звуках его скрипки он понял очень много. Выждав, когда родные улеглись спать, Барский вошел в малую спальню, где спал его старший брат, 17 лет, и сестра, 10 лет. Около 3-х часов ночи, когда в квартире Барского все уже спали, из комнаты, где находился Михаил, раздался глухой выстрел.

На столе самоубийцы нашли письмо, адресованное местному журналисту П. Т. Герцо-Виноградскому, в котором Барский пишет:

„Уважаемый Петр Титыч! Надеюсь, что вы прочтете эти строки, когда письмо придет к вам. Так позвольте же мне высказаться и вылить мое сердце. О, Петр Титыч! Я познал сегодня лучшее, прекрасное на земле и наряду с ним самое пошлое и грязное. Я познал все, я услышал и „черных ангелов полет“²³ и „гад морских подземный ход“, и право же мне стало скучно на этом маленьком земном шаре, где так много прекрасного. Сегодня растворится в бесконечности то маленькое химическое соединение атомов, которое я собой представляю, а завтра… завтра… все забудут про существование человека, имя которого было Михаил Барский. Дорогой Петр Титыч! Я покидаю вас всех за вашу чересчур осторожную любовь и чересчур маленькую человечность. Мне холодно у вас, у меня озябло сердце, а вы, вместо теплой ласки, даете мне свою корректность. Прощайте, Петр Титыч, не поминайте лихом бедного юношу с озябшим, ах! с окоченевшим сердцем. Ваш покорный слуга, ваш друг Михаил Барский»²⁴.

При всей трагичности этой реальной истории в ней видится некая литературность. Вероятно, интересы несчастного юноши не ограничивались только «новой литературой», в прощальном письме так и сквозит сентиментальный стиль, общая тональность эпистолярного романа Гете «Страдания юного Вертера», какие-то строки даже буквально совпадают с некоторыми суждениями главного героя романа («Холодный и бесчувственный, стучусь я в железные врата смерти!»).

Так или иначе, случай этот свидетельствует о том, что игра Яна Кубелика способна была произвести на слушателей достаточно сильное впечатление.

Закат блистательной карьеры

С началом Первой мировой войны концертная деятельность была временно прекращена, Кубелик жил в Чехии, занимался преимущественно композицией и играл в домашнем квартете. Что случилось, когда возобновились выступления после войны, сказать определенно нельзя. Но грандиозного воздействия на публику, которое имела игра Кубелика раньше, уже не было. Возможно, ушел тот молодой азарт и истощилось вдохновение, которые позволяли виртуозно справляться с самым сложным музыкальным материалом, делая это артистично и темпераментно.

В 1930-е годы Кубелик продолжает концертировать вместе с сыном Рафаэлем²⁵ и дочерью Анитой²⁶ не только в Чехии, но и в Италии, США и других странах. К концу 1930-х гг. занимается в основном композицией, устраивает музыкальный фестиваль «Пражский музыкальный май» (Pražský hudební máj), который стал предтечей «Пражской весны» (Pražské jaro). Будучи не вполне здоровым человеком, Кубелик заболевает еще тяжелее после оккупации Чехословакии в марте 1939 года. Сильнейшее обострение язвы желудка дало возможность ему прожить еще один год, он умер 5 декабря 1940 года.