Дом на Большой Морской пережил и революцию, и Вторую мировую войну и, несмотря на это, во многом сохранил свой первоначальный облик. Родители Владимира Набокова поселились в доме после своей свадьбы в 1897 году и прожили в нем до ноября 1917 года. Интересно, что до этого дом принадлежал Александру Александровичу Половцову, который купил его перед свадьбой своего сына с графиней Софьей Владимировной Паниной, одной из будущих соратниц Владимира Дмитриевича по Конституционно-демократической партии и будущей жительницей Праги (Софья Владимировна недолго прожила в доме, так как ее брак вскоре распался). Дом впоследствии был приобретен Иваном Васильевичем Рукавишниковым, отцом Елены Ивановны, в качестве приданого невесты. Иван Васильевич был старшим из трех братьев Рукавишниковых, каждый из которых оставил большой след в истории русской благотворительности. Николай Васильевич был основателем московского приюта для малолетних преступников (известного как Рукавишниковский приют). Константин Васильевич, городской голова Москвы в 1893—1897 годах, после смерти Николая продолжал руководить приютом и создал на свои средства многие другие социальные учреждения Москвы.

Владимир Дмитриевич Набоков был сыном министра юстиции в правительстве Александра II, Дмитрия Николаевича Набокова. Юрист, выпускник Санкт-Петербургского университета, он был единственным из четырех братьев Набоковых, кто связал свою жизнь с оппозиционным движением, став в 1905 году одним из основателей Конституционно-демократической партии. В 1906 году он был избран в Государственную Думу первого созыва, и за короткое время работы Думы сумел стать одним из наиболее ярких парламентариев. После неожиданного роспуска Думы он был в числе тех, кто подписал протестное заявление, известное как Выборгское воззвание. После этого В. Д. Набоков был лишен права баллотироваться в Думу, но продолжал активно заниматься общественно-политической деятельностью как редактор ежедневной газеты «Речь» и руководитель негосударственных организаций, в том числе «Литературного фонда», Русской группы международного союза криминалистов, Санкт-Петербургского юридического общества.

В доме на Большой Морской родились все пятеро детей Набоковых: Владимир (род. в 1899 г.), Сергей (род. в 1900 г.), Ольга (род. в 1903 г.), Елена (род. в 1906 г.), Кирилл (род. в 1911 г.). Жизнь трех младших детей в будущем будет связана с Прагой.

После Февральской революции Владимир Дмитриевич принял участие в работе Временного правительства. Он не занимал министерских постов, но до майского кризиса и выхода кадетов из Временного правительства исполнял должность Управляющего делами, пытаясь наладить ежедневную техническую работу вновь образованной государственной машины. Все это время семья Владимира Дмитриевича продолжала жить в Петербурге и в своем имении Выра, где они проводили летние месяцы. В ноябре, когда жизнь в столице стала опасной после захвата власти большевиками, было принято решение уехать на зимние месяцы в Крым и дождаться там улучшения ситуации в Санкт-Петербурге. В середине ноября 1917 года Елена Ивановна с детьми, взяв с собой только самые необходимые вещи, выехала на поезде в Крым, воспользовавшись приглашением графини Паниной провести зиму в ее имении Гаспра (при этом сама Софья Владимировна оставалась в Петербурге, вскоре была арестована, подвергнута суду, затем оправдана). Владимир Дмитриевич также оставался в Петербурге, продолжая подготовку к работе Учредительного собрания (он был членом Юридического совещания Временного правительства и Всероссийской комиссии по делам о выборах в Учредительное собрание). Кроме того, В. Д. Набоков стал одним из семнадцати кадетов, избранных в Учредительное собрание.

Вскоре вместе с соратниками он на несколько дней был арестован, затем освобожден, но после объявления кадетской партии вне закона он был вынужден уехать. Как вспоминал об этом сам В. Д. Набоков: «… я прочел декрет, ставящий партию к-д. вне закона и предписывающий арест ее руководителей … в тот же день, под влиянием советов близких мне лиц, я решил уехать в Крым, где семья моя находилась с середины ноября, воспользовавшись гостеприимством графини С. В. Паниной».

Больше никто из Набоковых в свой дом не вернулся. Вскоре дом, как и вся остальная городская недвижимость России, был национализирован. Все культурные ценности (коллекция картин и графики, библиотека, наиболее ценные предметы мебели) были вывезены в Музейный фонд, там частично описаны, после чего судьба их сложилась по-разному. Некоторая часть предметов попала в музеи и библиотеки России, где находится до сих пор (в том числе в Эрмитаже, Русском музее, Российской национальной библиотеке), однако большая часть была, очевидно, расхищена или продана в зарубежные собрания, как это было принято в послереволюционные годы. О семейной библиотеке вспоминал в своей автобиографии В. В. Набоков:

«Когда, в ноябре этого пулеметного года (которым, по-видимому, кончилась навсегда Россия, как в свое время кончились Афины или Рим), мы покинули Петербург, отцовская библиотека распалась, кое-что ушло на папиросную завертку, а некоторые довольно странные остаточки и бездомные тени появлялись, как на спиритическом сеансе, за границей. Так, в двадцатых годах, найденыш с нашим экслибрисом подвернулся мне на уличном лотке в Берлине, причем довольно кстати. Это оказалась „Войной миров“ Уэллса».

В имении С. В. Паниной Набоковы прожили до сентября 1918 года, перебравшись затем в Ливадию, где они жили неподалеку от бывшего царского дворца. Пережив с семьей и большевистскую, и немецкую оккупацию, в ноябре 1918 года, после занятия Крыма Добровольческой армией, Владимир Дмитриевич стал министром юстиции Второго Крымского краевого правительства под руководством члена партии кадетов Соломона Самойловича Крыма.

В апреле 1919 года, когда большевики, быстро продвигаясь, снова захватывали Крым, министры Крымского правительства и их семьи были эвакуированы с помощью государств-союзников, после долгих и тяжелых переговоров. 15 апреля 1919 года Набоковы покинули Россию, как и большинство беженцев, не предполагая, что уезжают навсегда.

После недолгого пребывания в Греции семья Набоковых приехала во Францию. Проведя несколько дней в Париже, Владимир Дмитриевич с семьей отправляется в Лондон, где жил его брат Константин, советник посольства, фактически исполняющий обязанности посла уже несуществующей Российской Империи. Здесь Владимир Дмитриевич надеялся, используя свои и брата давние знакомства среди английской политической элиты, повлиять на политику Англии в отношении России, убедить ее активнее поддержать вооруженную борьбу против большевиков. Для этого семья Набоковых поселилась в Лондоне, а Владимир и Сергей поступили в университет, Владимир — в Кембридж, Сергей — в Оксфорд. Однако политические надежды не оправдались, английское правительство все больше склонялось к признанию советской власти. При этом жизнь в Лондоне была дорогой, а никаких источников дохода, кроме продажи драгоценностей Елены Ивановны, не было. Одновременно центр русской политической деятельности и культуры перемещался в Берлин, где после революции и образования Веймарской республики политика в отношении беженцев из России была более благоприятна. К этому времени друзья В. Д. Набокова Иосиф Гессен и Август Каминка начали подготовку к изданию ежедневной русской газеты «Руль», которая должна была стать наследницей газеты «Речь». В августе 1921 года вся семья Набоковых, кроме старших сыновей, переезжает в Берлин. Здесь Владимир Дмитриевич становится одним из редакторов газеты «Руль», активно участвует в работе издательства «Слово», со свойственной ему энергией включается в общественную жизнь русской диаспоры. Он много печатается в газете, публикует воспоминания о работе Временного правительства, а также начинает писать мемуары о школьном детстве и театральной жизни Петербурга, но их он закончить не успел. Ради заработка он брался и за любую переводческую работу. Последней его публикацией стал перевод с английского языка переписки Николая II и Александры Федоровны, который вышел из печати уже после его гибели. Успешная деятельность издательства и газеты давала семье Набоковых средства для стабильного существования, хотя, как и большинство беженцев, они жили в ожидании возвращения в Россию. В одном из ранних стихотворений Владимир Набоков писал:

Верь: вернутся на родину все,

вера ясная, крепкая: с севера

лыжи неслышные, с юга

ночная фелюга.

Однако в это время среди эмиграции усиливался политический раскол. Родная Набоковым партия кадетов тоже распалась на два течения — парижское, возглавляемое Милюковым, заняло отчасти просоветскую позицию, в то время как берлинское, во главе которого стоял В. Д. Набоков и его ближайшие друзья, считало невозможным сближение с советской властью.

28 марта 1922 года в Берлине состоялась публичная лекция П. Н. Милюкова, на которой в числе других руководителей кадетов присутствовал и В. Д. Набоков. Визит Милюкова, как надеялся Владимир Дмитриевич, должен был примирить бывших соратников по кадетской партии. Лекция, на которую пришло более 1000 человек, проходила в помещении Берлинской филармонии. Как оказалось, на нее приехали из Мюнхена двое крайне правых русских монархистов с целью убийства Милюкова, которого они считали виновным в событиях февраля—марта 1917 года. Во время перерыва один из них начал стрелять, целясь в Милюкова. Находившийся рядом В. Д. Набоков первым бросился на помощь, ему удалось повалить террориста и выбить пистолет у него из рук. Но эту минуту появился второй нападавший и трижды выстрелил Набокову в спину. Владимир Дмитриевич погиб на месте. Несколько человек получили легкие ранения, П. Н. Милюков не пострадал. Оба террориста были арестованы и приговорены к двенадцати годам заключения, однако были освобождены в 1927 году. Оба позже активно сотрудничали с нацистской партией и занимали государственные посты в гитлеровской Германии.

Неожиданная гибель Владимира Дмитриевича в, казалось бы, вполне безопасном Берлине была страшным ударом для семьи. Его смерть вызвала большой отклик и выражение соболезнований в русской эмигрантской печати всех политических направлений, в том числе и монархических. Поначалу даже был создан фонд помощи семье Набоковых, однако, очевидно, этот фонд своей цели не выполнил.

После убийства мужа Елена Ивановна Набокова осталась без средств к существованию. Из пяти ее детей только два старших сына были уже взрослыми, младшему сыну Кириллу было всего 10 лет. Ей помогали несколько близких друзей Владимира Дмитриевича, но для жизни семьи в Берлине этих средств было недостаточно. П. Н. Милюков, которого Набоков спас от гибели, семье не помогал.

Через год с небольшим, по личному приглашению Карела Крамаржа, с которым Набоковы были знакомы еще в России, Елена Ивановна с младшими детьми переезжает в Прагу. Хотя по формальным критериям семья Набоковых не вполне подходила для Русской акции, но в память о заслугах Владимира Дмитриевича им была предоставлена та же помощь от государства, что и другим русским: ежемесячное пособие, бесплатное среднее и высшее образование для детей. Вместе с Еленой Ивановной в Прагу отправилась бывшая гувернантка ее дочерей Евгения Константиновна Гофельд, ставшая ее подругой, практически членом семьи. Евгения Константиновна посвятила свою жизнь семье Набоковых, помогала в воспитании детей и внука Елены Ивановны, пережила с ними немецкую, а затем советскую оккупацию Праги. Она похоронена в одной могиле с Еленой Ивановной Набоковой.

С 1923 года и на несколько десятилетий Прага станет домом для семьи Набоковых.

Самым ценным источником сведений о жизни Набоковых в Праге можно считать переписку Владимира Набокова с членами своей семьи.

После Второй мировой войны, в 1940-е—50-е годы, Владимир Набоков активно переписывается с сестрой Еленой, самым близким ему человеком в семье. Эти письма были изданы в 1985 году в оригинале, на русском языке, под названием «Владимир Набоков. Переписка с сестрой». Письма Елены Владимировны дают интересный материал о жизни семьи Набоковых во время войны и во время советской оккупации, хотя в условиях цензуры социалистической Чехословакии ей часто приходилось использовать иносказание. Кроме того, в поздние годы жизни Елена Владимировна давала много интервью, в которых также немало интересных воспоминаний о жизни в Праге. Из всей семьи Елена Владимировна прожила самую долгую жизнь, она скончалась в Женеве в 2000 году.

Недавно были опубликованы и письма Владимира Набокова к невесте, а потом к жене Вере Евсеевне Слоним. Пока они вышли в английском переводе, в оригинале будут напечатаны только через несколько лет. В этих письмах содержится много ценных подробностей о жизни семьи в Праге в 1920 — начале 1930-х годов.

Владимир и Вера Набоковы почти никогда не расставались, а если это и случалось, то Набоков писал жене каждый день, иногда дважды в день. Почти половина всех писем, собранных в большом томе в шестьсот страниц, написаны в Праге. Живя в 1922—1937 гг. в Берлине, Набоков старался навещать свою мать, сестер и брата, когда представлялась такая возможность. При этом надо помнить, что для беженца, лица без гражданства эти поездки требовали получения виз и были сопряжены со многими неприятными формальностями. Кроме того, при той бедности, в которой, как и большинство русских беженцев, жил Владимир Набоков, найти деньги даже на эти не очень дальние поездки было нелегко, поэтому Набоков навещал свою семью не так часто, как хотел.

В последний раз он приезжал в Прагу в 1937 году. Таким образом, письма охватывают период больше чем в десять лет.

Из первого письма Набокова невесте, написанного в последний день 1923 года, мы узнаем о путешествии поездом из Берлина в Прагу, которое Набоков совершил с братом Кириллом и Евгенией Константиновной (Елена Ивановна с дочерьми приехала в Прагу раньше). С ними ехала и горничная Елены Ивановны по имени Адель, которая рассталась с ними в Крыму, вернулась на родину в Эстонию, но через два года сумела разыскать Набоковых в Берлине и привезла им Бокса II — последнюю из любимых собак-такс Елены Ивановны. «… В Праге, где моя овдовевшая мать жила на крохотную казенную пенсию, можно было видеть ковыляющего по тусклой зимней улице далеко позади своей задумчивой хозяйки этого старого, все еще сердитого Бокса Второго, — эмигрантскую собаку в длинном проволочном наморднике и заплатанном пальтеце».

Первые впечатления Набокова от города и от тех условий, в которых предстояло жить его семье, были нерадостными. Стояла зима, река была покрыта льдом, за проход через мост каждый пешеход должен был заплатить монету, и этот средневековый обычай казался Набокову странным. Квартира, которую сняла Елена Ивановна, была холодной, в ней не хватало мебели. Письма этого времени отправлены с адреса Smíchov, třída Svornosti 37.

Набоков пишет Вере, что он постарается со временем привезти мать обратно в Берлин, однако это оказалось невозможно. Хотя он и старался посылать ей деньги, но стабильного заработка у него не было, и чешская пенсия осталась ее основным источником существования.

Говоря о знакомых, Набоков пишет, что за весь месяц жизни в Праге он несколько раз был в гостях у Крамаржа и один раз встречался с Мариной Цветаевой. В «Других берегах» он так вспоминает встречу с Цветаевой: «Однажды с Цветаевой совершил странную лирическую прогулку, в 1923 году, что ли, при сильном весеннем ветре по каким-то пражским холмам». В английском варианте мемуаров это воспоминание выглядит по-другому, со следующим пояснением: «Марина Цветаева, жена двойного агента и гениальный поэт, которая в конце тридцатых вернулась в Россию и погибла там». Это единственный случай, когда Набоков прямо называет современного ему поэта гениальным. И конечно, даже Набоков, переживший русскую революцию, не мог поверить, что расправа над семьей Цветаевой в СССР не была вызвана какой-то особой причиной — отсюда его вера в то, что муж Цветаевой был не только советским, но двойным агентом.

В дальнейшем, с каждым приездом в Прагу, интонация писем Набокова меняется, становится все более светлой. В июле того же года он вновь приезжает к матери, и они едут в санаторий в Добржиховице, откуда, как он пишет, видны красные крыши деревни, где живет Евгений Чириков с семьей и Цветаева. В дальнейших письмах он часто упоминает о том, что проводит много времени с семьей Евгения Чирикова. К этому времени Набоковы переехали в другую квартиру, которая ему кажется просторной и удобной.

Квартира была из четырех комнат, и одно время Елена Ивановна сдавала одну из комнат. Как ни удивительно, первыми их жильцами были инженер Николай Николаевич Ипатьев и его жена Мария Федоровна, бывшие владельцы дома в Екатеринбурге, в котором в июле 1918 года была расстреляна царская семья. Упоминая об этой семье, стоит привести отрывок из воспоминаний брата Николая Ипатьева, военного химика генерала Владимира Ипатьева:

«Брат мне передавал, что Государь, узнав от своего камердинера Чемодурова, что этот дом принадлежит Ипатьеву, думал, что это моя собственность, и потому нередко говорил камердинеру: „Убери куда-нибудь подальше от глаз большевиков эти дорогие вещи, а то они их возьмут себе; вещи надо сохранить для генерала, он милый человек, я очень хорошо его знаю и ценю его работу“. Государь, по-видимому, оптимистически смотрел на будущее и не подозревал своего близкого конца».

О других соседях Набоков в письмах не упоминает.

По письмам Набокова можно увидеть, как постепенно жизнь его родных становится если не комфортной, то все же более обустроенной. Всем членам семьи стало очевидно, что они приехали в Прагу надолго, во всяком случае, до тех пор, пока не наступят некие исторические изменения.

В 1926 году Набоков приезжает в Прагу на Рождество, и ему кажется, что живут они теперь неплохо. Обе его сестры собираются замуж, Ольга — за Сергея Шаховского (с которым Набокова объединял интерес к энтомологии), Елена — за Петра Скуляри (впоследствии и Ольга, и Елена расстанутся с мужьями и выйдут замуж вторично). Брат Кирилл, его крестник, очень вырос.

Приехав в мае 1930 г., он выступает в пражском литературном объединении «Скит поэтов», встречается со старыми знакомыми своих родителей (Владимир Амфитеатров-Кадашев, Евгений Николаевич Чириков, Василий Иванович Немирович-Данченко, Петр Семенович Бобровский). Он осматривает зоологические коллекции с энтомологом Николаем Раевским. Кирилл, будущий участник «Скита», пока не проявляет себя публично как поэт, но пишет стихи, много читает, отлично знает литературу. К этому времени Ольга вышла замуж за Бориса Петкевича, и Набоков рад узнать, что тот — один из лучших пражских шахматистов. В следующем письме он не забывает упомянуть, что выиграл у него партию.

Главное, что радует Набокова, — его мать чувствует себя гораздо лучше и выглядит моложе, а его сестры и брат сумели сохранить «чистоту души». В один из дней у них было много гостей, среди них графиня Панина и ее муж Николай Астров.

В следующий раз Набоков сумел приехать в Прагу в 1932 году. Он рад познакомиться со своим маленьким племянником Ростиславом (после войны он будет безуспешно пытаться помочь ему перебраться в Америку) и вторым мужем Елены Всеволодом Сикорским.

В 1937 году Владимир Набоков приезжает в Прагу летом, когда там уже находится его жена и сын Дмитрий, которые незадолго до этого навсегда уехали из Берлина. Сам он в это время уже живет в Париже. В июне 1937 года Набоков в последний раз видится с матерью перед возвращением с семьей во Францию.

Когда в апреле 1939 года Елена Ивановна Набокова попала в больницу, он не мог приехать: получить быстро визу было невозможно, тем более что в эти дни в Прагу ехать было уже опасно. Не было его рядом и тогда, когда Елена Ивановна умерла, 2 мая 1939 года. В мемуарах он вспоминает об этом с горечью:

«Я жил далеко от матери, в Германии или Франции, и не мог часто ее навещать. Не было меня при ней и когда она умерла, в мае 1939 года. Всякий раз, что удавалось посетить Прагу, я испытывал в первую секунду встречи ту боль, ту растерянность, тот провал, когда приходится сделать усилие, чтобы нагнать время, ушедшее за разлуку вперед, и восстановить любимые черты по не стареющему в сердце образцу. …Совершенно ясно вижу ее, сидящую за чайным столом и тихо созерцающую, с одной картой в руке, какую-то фазу в раскладке пасьянса; другой рукой она облокотилась об стол, и в ней же, прижав сгиб большого пальца к краю подбородка, держит близко ко рту папироску собственной набивки. На четвертом пальце правой руки — теперь опускающей карту — горит блеск двух золотых колец: обручальное кольцо моего отца, слишком для нее широкое, привязано черной ниточкой к ее собственному кольцу».

В мае 1940 года Набоков, его жена и сын уехали из Франции в Америку. Через двадцать лет они вернулись в Европу, но в Чехословакии никогда не бывали.

Судьба пражских Набоковых сложилась по-разному. Все они пережили немецкую оккупацию, причем Евгения Константиновна Гофельд спасла от смерти многих евреев — жителей Праги. В первые месяцы советской оккупации Ольга Владимировна несколько дней провела под арестом, но была освобождена. Муж Елены Владимировны, бывший офицер Добровольческий армии, тогда же чудом сумел избежать ареста.

Брат Владимира Набокова Кирилл, член пражского «Скита поэтов», в середине 30-х годов отправился в Бельгию для учебы в университете города Левен и остался жить в Бельгии. Сестра Елена с мужем и сыном в 1947 году переехала в Женеву, где много лет работала в библиотеке ООН. Ее сын, внуки и правнуки живут в Швейцарии. Потомки Ольги Владимировны и по сей день живут в Праге. Ее внук, Владимир Ростиславович Петкевич, профессор Карлова Университета, специалист по математической лингвистике, не один раз бывал в доме Набоковых в Петербурге.