Военная служба. Киев и Евпатория

В «Формулярном списке о службе младшего ассистента при астрономической обсерватории Императорского Новороссийского Университета коллежского секретаря Михаила Викторовича Васнецова» указано, что он был призван по мобилизации на действительную военную службу 17 июля 1914 года.

У великого русского художника Виктора Михайловича Васнецова было пятеро детей. Судьба их складывалась по-разному, но все они похоронены вместе с отцом на Введенском кладбище в Москве. Все, кроме одного — Михаила Викторовича, чей прах покоится на Ольшанском кладбище в Праге.

Одним из шедевров пражского музея Альфонса Мухи, единственного в мире официального музея художника, является, безусловно, «Автопортрет в русской рубашке» (1899), выполненный им в год первой поездки на Балканы, которая укрепила его панславистские убеждения. А рубашка эта была подарена Мухе его другом из Одессы, художником Давидом Видгофом, евреем — идеи панславизма были тогда широко распространены среди выходцев из славянских стран, независимо от национальности. Для Мухи и Видгофа эта рубашка символизировала национальное единство, а «славянский стиль» стал фирменным знаком Альфонса Мухи.

Это было в прошлом году. Теплым сентябрьским днем я шел по Дерибасовской и вдруг увидел его. В первый момент я не поверил своим глазам. Он? Тут? Что он тут делает?.. Но ошибиться было невозможно. Это был Швейк.

Он надежно расположился на стволе пушки, похожей скорее на пивной бочонок, левой рукой взяв под козырек, а правой крепко сжав кнедлик. Позже я узнал, что кнедлик — не просто так. Кнедлик потому, что Швейк — самый мирный на свете солдат.

В библиотеке американского Сиракузского университета находится персональный архив Давида Бурлюка. Часть документов художник и поэт передал университету сам, часть —жена и сыновья уже после его смерти. В десяти больших коробках хранятся тысячи страниц: рукописные сборники стихотворений, вырезки из газет «Русский голос» и «Новый мир» с публикациями Бурлюка, черновики и гранки журнала Color and Rhyme, который он издавал вместе с женой Марией Никифоровной. И, конечно же, письма. Сотни писем от сотен адресатов.

«Прозвали нас „братьями Бурлюками“, хотя с нами выставляла и сестра Людмила»¹, — писал художник и поэт Давид Давидович Бурлюк в 1929 году в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста». Воспоминания эти, отправленные в том же году в Москву литературоведу и переводчику А. Г. Островскому, были опубликованы в России лишь 65 лет спустя: слишком неудобной фигурой для советской власти был футурист и эмигрант Бурлюк.

Летом 1900 года будущий «отец русского футуризма» Давид Бурлюк впервые приехал в Одессу. Ему было восемнадцать, он уже отучился год в Казанском художественном училище, и выбор Одессы был обусловлен новым местом работы его отца.

Эту почти детективную историю невозможно было бы выдумать — так много сплелось в ней имен, знаковых не только для Одессы, но и, не побоюсь высокопарных слов, для всей мировой культуры. Я услышал ее начало от двух известных в нашем городе людей — лучшего краеведа и лучшего искусствоведа. Почему сразу от двух? Все очень просто. На одном из вечерних застолий они, как обычно, разговаривали о знаменитых одесситах и одесских тайнах. Любопытство взяло верх — я подсел к ним и, услышав несколько интригующих фраз, слово за словом вытянул из них эту историю. Она звучала настолько фантастично, что сначала я даже не поверил в ее правдивость.

ЗИМА Все революции в Украине почему-то начинаются зимой. Нет чтобы начаться летом! Летом протестовать гораздо приятнее. Но нет— уже второй раз все началось в конце ноября. В самые холода. Одесский Майдан, в отличие от прошлого раза, собрался в главном месте города — на Приморском бульваре, у Дюка. Собрался на второй день после Майдана киевского. Было все — титушки, провокаторы, разгон Майдана непонятными лицами под прикрытием милиции с избиением его лидеров. Сначала было страшно. Флаг Украины или Евросоюза или жовто-блакитная ленточка воспринимались властями как символ повстанцев.

Борис Григорьевич Херсонский — один из самых известных в мире одесситов. Поэт, переводчик, эссеист. По специальности — клинический психолог, заведует кафедрой Одесского национального университета им. Мечникова. Первые поэтические публикации — в эмигрантской прессе с середины 80-х годов. С начала 90-х — в России и Украине, в журналах «Слово-Word», «Арион», «Крещатик», «Октябрь», «Новый берег», «Новый мир», «Воздух», «Звезда», «Знамя», «Новое литературное обозрение». Автор 15 книг стихов, переводов и литературной эссеистики.

Как встречает свое восьмидесятилетие обычный человек? Конечно же, в кругу семьи и друзей. Именно так встретил свое восьмидесятилетие «Отец русского футуризма» Давид Давидович Бурлюк. С одним маленьким «но» — он встретил его за шесть с половиной тысяч километров от дома, в Праге, совершив перед тем кругосветное путешествие. Ничто не могло стать преградой для заядлого путешественника Бурлюка — ни возраст, ни отсутствие денег. Деньги, в конце концов, появлялись, как при первой поездке в СССР в 1956 году, когда Бурлюку неожиданно помог Союз писателей. А уж возраст точно не являлся помехой для человека, который в восемьдесят три года поехал из Нью-Йорка в Лондон — открыть свою персональную выставку.

ВСТРЕЧИ РЕАЛЬНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ  Тому, кто родился и вырос в Одессе, трудно избежать влияния великих одесситов. Да и зачем, собственно, его избегать? Этим влиянием лучше наслаждаться. Илью Ильфа и Евгения Петрова великими одесситами назвать можно без сомнения, и под влияние их я попал очень быстро. Начал с того, что жил на улице их имени. Вдвойне интересно читать Ильфа и Петрова, сидя на балконе дома по улице Ильфа и Петрова. С нашего девятого этажа было видно море, в котором где-то далеко белел одинокий парус. Он напоминал мне Валентина Катаева, подкинувшего брату и другу идею романа о сокровищах, спрятанных в стуле, и затем спокойно уехавшего в Батум, никак не ожидая, что его «литературные негры» напишут гениальный роман. Ученики превзошли своего учителя.