«Нас размораживает этот быт»

Крупный ученый, исследователь литературы, фольклора и народного театра славянских народов, этнограф, великолепный переводчик, П. Г. Богатырев около двадцати лет (20—30-е гг.) прожил в Праге, но по статусу своему не был эмигрантом, как и Роман Якобсон, оба они собирались вернуться на родину. Вполне понятной в то время осторожностью можно объяснить их неучастие в весьма насыщенной культурной жизни эмигрантской среды Чехии. Когда в 30-е гг. было сфабриковано «дело славистов», известный лингвист Н. Н. Дурново, арестованный в конце 1933 года и расстрелянный в 1937-м, писал в показаниях 1934 года об особом статусе Якобсона в Чехословакии, который вполне можно отнести и к положению П. Г. Богатырева в этой стране: «Якобсон тогда служил в Советской миссии. Коммунизму он не сочувствовал, но от русских эмигрантов держался в стороне. <...> Русские эмигранты по большей части считали его советским шпионом»¹.

Тем не менее годы, прожитые Богатыревым в Чехословакии, не могли не дать ему и почувствовать значительно большую личную свободу, и получить более широкие возможности как ученому, и, наконец, обрести хоть какую-то бытовую устроенность. Об этом прекрасно написал В. Б. Шкловский в эпистолярном автобиографическом романе «Zoo, или Письма не о любви» (Письмо десятое):

 

Европа нас разбивает, мы горячимся в ней и принимаем все всерьез. Ты знаешь белокурого Петра Богатырева. Глаза у него голубые, рост маленький, брюки короткие; брюки бывают особенно коротки у коротконогих. Ботинки Богатырева не зашнурованы.

По улицам он то идет медленно на цыпочках, то бегает наискось зайцем, — не говорит, а галдит.

Этот эксцентрик родился в семье цехового, в селе Покровском, на Волге. За умение хорошо декламировать попал в гимназию. Кончил. Пошел в университет филологом и здесь занялся теорией анекдотов.

Пишет Богатырев много и потом теряет рукописи.

В голодной Москве Богатырев не знал, что он живет плохо. Жил, писал, халтурил, как и все, но не злобно.

<...> Богатырев читал по институтам, собирая революционный фольклор, дружил с Романом Якобсоном.

Когда Роман уехал в Прагу, он выписал к себе Богатырева.

Приехал Богатырев, брюки короткие, ботинки не зашнурованы, в чемодане одни рукописи и рваные бумаги, и все спутано так, что нельзя сказать, где исследование и где штаны.

Покупал Богатырев сахар, держал его в карманах и ел, одним словом, пытался удержать русский быт.

Но Роман, со своими узкими ногами, рыжей и голубоглазой головой, любил Европу.

<...> Роман повел Богатырева в ресторан: сидел Петр среди неисцарапанных стен, среди разной еды, вин, женщин. Заплакал.

Он не выдержал. Нас размораживает этот быт.

Нам этого не нужно. Впрочем, для создания параллелизмов годится все.

Петр написал книжку «Чешский кукольный и русский народный театр», потом приехал в Берлин, а я издал эту книжку <...>. Богатырев же сшил себе три костюма, ходит же в каком-то четвертом, — очевидно национальном, московском.

<...> А заплакал он не из сентиментальности, а так, как плачет стекло в комнате, которую затопили после долгого промежутка².

 

Первые шаги на пути к большой науке

Петр Григорьевич Богатырев родился 16 января 1893 года (по ст. стилю) в Саратове, в семье ремесленника и учительницы. За прекрасную успеваемость в начальной школе он получил стипендию на обучение во 2-й Саратовской гимназии. Роман Якобсон много лет спустя к юбилею Пражского лингвистического кружка напишет об удивительном и неординарном таланте своего друга, каким тот обладал еще в школе. Оказывается, будущий ученый в детстве имел незаурядные актерские способности и однажды на школьном вечере прочитал шуточное стихотворение А. С. Пушкина «Гусар», в котором главный герой залихватски рассказывает о превращении его киевской хозяйки в ведьму. Богатырев настолько живо и вдохновенно разыграл в лицах все сценки, что покорил строгих слушателей и тем самым, можно сказать, проложил себе путь к дальнейшему образованию³.

Он закончил гимназию с серебряной медалью, в 1912 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета, завершив курс в 1918 году с дипломом 1-й степени. Его дипломная работа вряд ли случайно называлась «Жарты и фацеции XVII—XVIII вв.» (короткие шуточные рассказы и анекдоты, от лат. facetias и польск. schërz — шутка, острота). А театр станет одним из главных интересов его жизни: и тогда, когда он в 1921 году, преподавая на рабфаке, возглавит драматическую студию «Сатира», и позднее, когда как ученый будет заниматься исследованием чешского народного театра.

В студенческие годы П. Г. Богатырев вместе с Р. Якобсоном участвовал в работе Московской диалектической комиссии при Академии наук, а также в фольклорной секции этой комиссии, где занимался этнографической топографией. Московскую диалектическую комиссию возглавлял известный лингвист Д. Н. Ушаков, чье имя, безусловно, известно многим как имя составителя и главного редактора Толкового словаря. И Богатырев, и Якобсон были поклонниками профессора Ушакова, за что и получили прозвание «ушаковских мальчиков».

Желание большей свободы для творчества и дискуссий привело их к созданию Московского лингвистического кружка. На собрания нового объединения приходили такие известные ученые, как Б. В. Томашевский, В. Б. Шкловский, Ю. Н. Тынянов. Среди гостей был Маяковский, впервые прочитавший свою поэму «150 000 000»; уже после отъезда Богатырева за границу — Мандельштам и Пастернак. Московский лингвистический кружок сотрудничал с ленинградским ОПОЯЗом, а привлечение к его деятельности поэтов и писателей наряду с учеными затем поощрялось и Пражским лингвистическим кружком.

Студент Богатырев участвует в фольклорных и этнографических экспедициях по заданию Комиссии по народной словесности общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. То, что экспедиции порой оказывались предприятиями рискованными и даже авантюрными, свидетельствует случай, о котором позднее П. Г. Богатырев рассказал своей аспирантке Н. М. Ведерниковой. Первая экспедиция состоялась в 1915 году в Шенкурский уезд Архангельской области. Чрезвычайная любознательность молодого ученого показалась подозрительной местным жителям, и его арестовали как немецкого шпиона. «Здесь же, у колодца, собравшиеся обсуждали: а что понадобилось немецкому шпиону в их краях. Тут одна из баб сказала: „Да места у нас уж очень красивые!“»⁴.

В 1918—1919-м гг. П. Г. Богатырев работает в Библиотечном отделе Наркомпроса РСФСР и одновременно готовится к профессорскому званию в Саратовском университете, но в годы Гражданской войны ему приходится стать эмиссаром Политпросвета Политического Управления Реввоенсовета (ПУРа). Историю о том, как Петр Григорьевич «выручил» огромную библиотеку, которой грозило уничтожение, мы тоже знаем из воспоминаний Н. М. Ведерниковой. Ему пришлось по заданию Луначарского отправиться в Воронежскую область спасать библиотеку одной из графских усадеб.

 

Оттуда пришло письмо, что графскую библиотеку «раскуривает» (то есть пустила на самокрутки) вся деревня. Прибыв на место, Петр Григорьевич обнаружил солдата, охранявшего усадьбу, теперь только он выдирал из книг странички и сооружал из них самокрутки. А библиотека была богатейшая: здесь были энциклопедии, словари, романы, тома по философии, истории на немецком, французском, английском языках. Составив каталог библиотеки, Петр Григорьевич вызвал подводы из Воронежа, книги должны были перевезти в Воронежский университет. Но когда уже переносили книги на подводы, выступили деревенские мужики и сказали: «Наш граф — и книги наши, не отдадим». Но Петр Григорьевич не растерялся: «Вы по-немецки и по-французски можете читать?» — «Нет». — «Вот когда научитесь, вам книги вернут». Так Воронежский университет стал обладателем хорошего собрания редких изданий⁵.

 

Прага: ученый и переводчик

Совершенно новый этап начался в жизни П. Г. Богатырева в 1921 году. По рекомендации Р. Якобсона его назначили переводчиком и референтом советского посольства в Праге. В обязанности Якобсона и Богатырева, в частности, входило курирование репертуара Национального театра в Праге, а также изучение его архивов.

 

Как переводчик я выполнял самые различные обязанности. Однажды, например, сопровождал советский кукольный театр, который возвращался с гастролей в Париже, — и весьма успешно⁶.

 

Находясь в Берлине в служебной командировке, Богатырев знакомится с М. Горьким. На первой встрече, которую устроил В. Шкловский, Богатырев и его чешские друзья много говорили о литературе, читали по просьбе Горького русские стихи по-чешски. Во время второй встречи к Богатыреву и Шкловскому присоединился начинающий тогда поэт Илья Зданевич. На этот раз предметом увлекательной беседы был фольклор.

В Праге П. Г. Богатырев жил в квартире Романа Якобсона, на этот адрес приходила и вся почта. Первая жена Якобсона, Софья Николаевна, во втором замужестве Гаасова, позднее рассказывала о маленькой комнатке, заваленной книгами так, что почти невозможно было передвигаться. Богуслав Бенеш, чешский фольклорист, бывший свидетелем встречи Софьи Гаасовой и П. Г. Богатырева в конце 60-х гг., когда тот приехал в Брно, записал эти воспоминания. На одной из стен комнатки были приколоты записки, кто у кого сколько одолжил денег:

 

Должен Петру — 2 кроны; должен Роману — 5 крон (цифра зачеркнута и поправлена на 3). «Вы ведь не можете помнить, что можно было в Чехословакии купить за одну крону», — обратилась ко мне доктор Гаасова. Я живо отрапортовал: «Одну крону стоили две большие порции мороженого, четыре яйца, пять рогаликов или 100 грамм дешевой колбасы...»⁷.

 

Первые годы жили действительно трудно, П. Г. Богатыреву приходилось подрабатывать написанием юбилейных статей и разнообразных заметок в журналы Český lid и «Центральная Европа»; зарплату советское министерство задерживало по полгода. Но несмотря на весьма стесненные обстоятельства, Петр Григорьевич тем не менее держал за правило всегда ходить в гости с подарком, будь то горшочек с кактусом или маленькая резиновая игрушка для ребенка.

Оставаясь сотрудником полпредства, Богатырев продолжает и научную работу. Понимая важность изучения славянской литературы и культуры, в 1923 году он обращается к полпреду РСФСР (а затем СССР) в Чехословакии К. К. Юреневу с проектом создания в Москве института славяноведения. Проект отклоняется как преждевременный. Через три года теперь уже Роман Якобсон с тем же предложением обратится к новому полпреду В. А. Антонову-Овсеенко. Идея будет одобрена, и Антонов-Овсеенко (написавший впоследствии предисловие к «Похождениям бравого солдата Швейка» в переводе Богатырева) попросит представить более подробный доклад об организации института. Но и на этот раз проект не удастся осуществить как «в настоящее время невозможный». Одновременно предполагается ввести более углубленное изучение славянских языков и истории на этнологическом факультете МГУ.

К. К. Юренев и В. А. Антонов-Овсеенко — два полпреда, оказавшиеся в разное время на одной и той же дипломатической службе, и в конце своей жизни будут иметь общую судьбу. Юренева после Чехословакии отправят в Италию, Персию, Австрию, Японию и Германию, вплоть до 1938 года, когда его арестуют и расстреляют по обвинению в шпионаже и попытке террористического акта против наркома Ежова. Антонова-Овсеенко арестуют в 1937-м, обвинив в принадлежности к троцкистской организации, и расстреляют в 1939-м на том же полигоне «Коммунарка», что и его предшественника на дипломатической службе в Чехословакии — К. К. Юренева.

В 1924 и 1925 годах Богатырев принимает участие в I и II съездах чехословацких этнографов (в Праге и Брно). Русская пресса не освещала эти события, по всей видимости, не считая их хоть сколько-то значительными. Свои отчеты о работе съездов, рецензии и другие материалы Богатырев публиковал в еженедельном журнале «Центральная Европа», являясь автором рубрик «Среди журналов» и «Культурные мелочи», иногда подписываясь полным именем, но чаще — «П. Б.», «Б» или оставляя свои статьи без подписи.

 

Нитки и свечи в обмен на фольклор

Живя в Чехословакии, П. Г. Богатырев занимается изучением этнографии и фольклора не только чешского, но и словацкого, румынского, украинского и польского народов. Он участвует в фольклорно-этнографических экспедициях в Подкарпатской Руси, входившей в то время в состав Чехословакии, результатом которых стала книга «Магические действия, обряды и верования Подкарпатской Руси» (1929). Во время пребывания в Чехии Богатырев пишет также исследования «Народный театр чехов и словаков», «Функции национального костюма в Моравской Словакии».

По воспоминаниям Яна Мукаржовского, в экспедиции Богатырев ходил с котомкой через плечо, как у коробейников, продающих безделушки. Да, собственно, он и был таким коробейником, только «товар» свой он не продавал; в котомке «лежали вещицы, необходимые крестьянину и не всегда для него доступные: нитки, свечи и т.п. Их он выменивал на различные фольклорные сюжеты», а также на образцы народных вышивок для чешского этнографического музея⁸. Хорватский этнограф и фольклорист Милован Гавацци, вместе с П. Г. участвовавший в экспедиции, рассказывал, как им приходилось добираться в горные селения: «горные тропы были такими узкими, что повозка не могла бы пройти», поэтому «пересекали горы, иногда пешком, с багажом в руках»⁹. Во время фольклорных экспедиций ученый не обходил стороной деревни, где свирепствовала эпидемия тифа.

Летом 1926 года П. Г. Богатырев с Романом и Соней Якобсонами и с Ильей и Любовью Эренбургами путешествовал по Словакии. И там с ним произошел курьезный случай, который И. Эренбург затем опишет в книге «Виза времени», рассказав прежде свою историю. Дело было в деревушке возле польской границы в один из субботних дней. Эренбургу понадобились папиросы, корчмарями же в восточной Словакии были ортодоксальные евреи, и по субботам даже в государственной лавке торговлю они не вели. Но так как отказаться от заработка было выше их сил, корчмарь, к которому обратился Эренбург, показал знаками, чтобы тот сам себе взял на полке папиросы, а на ушко (чтобы Бог не услышал) назвал цену. Именно к такому корчмарю-еврею попал однажды и П. Г. Богатырев.

 

Молодой этнограф Богатырев обошел пешком чуть ли не всю Подкарпатскую Русь. Повсюду крестьяне его потчевали кислым молоком или хлебом, отказываясь от денег. Человек забыл совершенно все законы капиталистического общества. Вот и попал он как-то к еврею-корчмарю. Выпил стакан чаю, благодарит: «Данке», но тот весь перепуганный как закричит: «Кайн данке! Эйне кроне!»¹⁰

 

По инициативе русских, чешских и словацких ученых 6 октября 1926 года был образован Пражский лингвистический кружок. В его создании участвовали В. Матезиус, Р. Якобсон, Н. Трубецкой, С. И. Карцевский, Б. Трнка, Б. Гавранек и др. Выражением его идей стала совместная с Р. Якобсоном работа П. С. Богатырева «Фольклор как особая форма творчества» (1929), в которой утверждался структурно-функциональный, синхронистический метод в фольклористике. Это были годы активной научной деятельности с участием в конференциях, съездах и конгрессах по славистике. С 7 по 13 октября 1928 года в Праге проходил Конгресс народного искусства, организованный Лигой Наций. В «Центральной Европе» была опубликована заметка, авторство которой, вероятно, принадлежит П. Г. Богатыреву.

А в октябре 1929 года состоялся Конгресс славянских филологов, посвященный 100-летию выдающегося чешского филолога Й. Добровского. Казалось бы, участие советских специалистов в славянском съезде должно было быть не только уместным, а и желательным. Но ни одно из решений советский ученый не мог принимать без согласия соответствующих органов. Несмотря на рекомендацию, данную Академией наук в отношении нескольких кандидатур, Наркомпрос РСФСР ответил, что официальное участие делегации советских филологов из АН СССР не требуется, присутствие же отдельных членов возможно, разумеется, «при особом персональном подходе к каждому кандидату».

 

1930-е годы. Первый тревожный сигнал

В 1930 году П. Г. Богатырев защитил докторскую диссертацию, взяв за основу свою книгу «Магические действия, обряды и верования Подкарпатской Руси» (вернее, французское ее издание Actes magiques rites et croyances en Russie Subcarpathique). 

С 1931 по 1933 год русский ученый преподавал в Германии, в Мюнстерском университете, после создания там центра изучения славянских культур и славянских языков. Содержание курса лекций, прочитанных в Мюнстере, выходило за рамки этнографической, фольклорной и театральной тематики; проводились и практические занятия, такие, например, как «Русская разговорная практика», «Чтение пушкинских рассказов», «Гоголь», «Современные русские новеллы». С приходом к власти нацистов преподавание пришлось прекратить.

Продолжая жить в Праге, Богатырев становится сотрудником Государственного Литературного музея в Москве. Это происходит после приезда в Прагу первого директора музея В. Д. Бонч-Бруевича. Новый сотрудник пополняет фонды музея множеством материалов, найденных в европейских архивах (Чехословакии, Австрии, Германии, Дании). В одном из писем Ю. М. Соколову, известному фольклористу, в 1934 году Богатырев пишет:

 

Последнее время, кроме этнографии, много занимался разыскиванием русских литературных материалов в чешских и словацких архивах. Нашел письма К. Аксакова, Гильфердинга, Ламанского, Тургенева, П. И. Чайковского (по поводу постановки в пражском театре «Евгения Онегина») и др. Недавно нашел очень интересный архив толстовца словака д<окто>ра Шкарвана: неопубликованные письма Л. Н. Толстого, письма Шкарвана к Толстому, характеристика Толстого, напечатанная Шкарваном, и т. д¹¹.

 

В 1933—1939 гг. П. Г. Богатырев работает в Братиславском университете и в 1937 году получает звание доцента. Времена становятся все более тревожными. Газета Slovák публикует пасквильную статью, в которой Богатырева объявляют большевиком и плохим ученым. Друзья уговаривают обратиться в суд, который П. Г. Богатырев выигрывает. Газета публично извиняется, а через некоторое время размещает на своих страницах хвалебные рецензии на новую книгу Богатырева «Функция национального костюма в Моравской Словакии».

В 1938 году П. Г. Богатырев участвует в съезде антропологов и этнологов в Копенгагене. Здесь же, в Дании, много работает в архивах. Находит 110 писем времен Петра I. Среди них письмо, написанное царем Алексеем Михайловичем датскому королю с сообщением о рождении сына — Петра I, письмо жены Петра I Екатерины с известием о его смерти, а также послания Ивана Грозного, Бориса Годунова, желавшего выдать свою дочь замуж за датского принца и др. П. Г. все это фотографировал и отправлял в советское посольство¹².

 

«Похож я на Швейка?»

Не все читатели «Похождений бравого солдата Швейка» Я. Гашека помнят имя переводчика романа. А это не кто иной, как Петр Григорьевич Богатырев. Популярность книги была настолько велика в Советском Союзе, что «к концу 80-х ее тираж превысил 16 млн экземпляров»¹³. Успех перевода, сделанного Богатыревым в 1929 году, во многом объясняется не только блестящим знанием чешского языка, но и тем, что П. Г. был выдающимся ученым-славистом, глубоко изучившим чешский фольклор, народную смеховую культуру, театр. П. Г. Богатырев был первым, кто перевел «Швейка» на русский именно с чешского языка.

А еще в 1926 году издательство «Прибой» выпустило две части книги в переводе с немецкого Г. А. Зуккау, к которому в работе над третьей и четвертой частью присоединилась его жена А. Г. Зуккау¹⁴. В их переводе роман назывался «Приключения бравого солдата Швейка». П. Г. Богатырев первое слово в чешском названии Osudy dobrého vojáka Švejka переводит как «похождения».

 

П. Г. Богатырев избирает слово «похождения», которое сразу связывает подсознательные ассоциации читателя с русской народно-повествовательной традицией. Как нельзя лучше это слово соединяется и с определением «бравый» (в чешском оригинале «dobrý» — отменный, заправский), которое в русском языке корреспондирует с архетипическими представлениями об удалом и молодцеватом, бесстрашном солдате¹⁵.

 

Это точное наблюдение относительно адаптации чешского романа к русской литературной среде и к русскому читателю подтверждается и мнением автора великолепного нового комментария к роману:

 

Освободив текст от всего национального и специфического, непонятного и неприятного, [Богатырев] сделал роман о западных славянах своим, родным там, где и мечталось автору оригинала.

 

Комментарий содержит обширный исторический, географический, топографический материал, а также множество лингвистических уточнений и исправлений, что, безусловно, восполняет национальный колорит романа, который, как справедливо замечает С. Солоух, «не русский, а чешский, в высшей, самой последней степени»¹⁶.

Перевод П. Г. Богатырева был признан классическим, и, хотя «Приключения Швейка» Зуккау почти не переиздавались, воспользуемся случаем напомнить о судьбе того, кто первым решил познакомить русского читателя с романом Гашека. Жизнь Герберта Августовича Зуккау была трагически оборвана в 37-м после чудовищного обвинения в подготовке вооруженного восстания и вторжения в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд.

Так случилось, что эта «и очаровывающая и отталкивающая книга», «единственная вещь», как отзывалась о романе Гашека в письме А. Тесковой М. Цветаева¹⁷, пришлась ко времени еще и в том смысле, что хоть как-то помогала пережить страшный абсурд происходящего. Один из сокамерников ленинградского актера Н. К. Вальяно, исполнявшего роль Швейка в театре С. Радлова и арестованного в 1938 году, Б. П. Соколов вспоминал:

 

Еще один актер у нас в камере сидел — Николай Константинович Вальяно. Был он с длинной бородой, весь заросший... Был он душой камеры. Изображал бравого солдата Швейка. Мертвого рассмешит. Особенно мы любили сценку допроса. Он ее разыгрывал в двух лицах: следователя и Швейка.

— Признавайся!

— Признаюсь!

— В чем ты признаешься?

— Во всем признаюсь!

— В чем именно?

— В чем вам угодно? И т. д.

Били нашего Швейка сильно. После допроса отлежится, отдышится — и за свое... В тюрьме я поверил в людей¹⁸.

 

«Похож я на Швейка?» — спросит много позже П. Г. Богатырев у коллеги по Воронежскому университету¹⁹, вероятно, подразумевая не только чудаковатость главного героя, но и швейковское умение жить вопреки абсурду жизни.

В Праге П. Г. Богатырев женился, Тамара Юльевна была одной из сотрудниц полпредства. Позже он посвятит ей свою книгу «Народный театр чехов и словаков». В 1925 году у них родился сын Константин, в будущем филолог и прекрасный переводчик Рильке. В 1928 году Тамара Юльевна поедет с сыном в Москву, думая затем вернуться в Прагу. Но из Советского Союза ее уже не выпустят.

Достоверно неизвестно, почему П. Г. Богатырев, не раз собиравшийся уехать из Праги, все же этого не сделал и почти на 12 лет оказался разлученным с семьей. Самым вероятным объяснением может быть то, что и сам Петр Григорьевич, и предостерегавшие его друзья прекрасно понимали, что могло ждать ученого на родине. Не повторил ли бы он судьбу первого переводчика «Швейка», если бы жил в Советском Союзе в эти страшные годы? Ведь имя Богатырева фигурировало в «деле славистов» как имя одного из руководителей заграничного русского фашистского центра (наряду с Р. Якобсоном и Н. С. Трубецким), по указаниям которого была создана контрреволюционная организация «Российская национальная партия».

Только в 1939 году после вторжения в Чехословакию нацистов П. Г. Богатырев покидает эту страну и возвращается в Советский Союз.

 

Продолжение следует

 

 

Подписи к фотографиям:

 

1. Обзор научных событий русской филологии. Совместная работа Р. Якобсона и П. Богатырева. 1923

2. На конференции в Брно. 1926 год.

Слева направо: Р. О. Якобсон, Н. С. Трубецкой, П. Г. Богатырев, Н. Н. Дурново

3. Совершенно не знаю ничего про фотографию Богатырева с животным, но ее надо непременно взять))

4. П. Г. Богатырев, Р. О. Якобсон и Ю. Н. Тынянов. Прага. Вторая половина декабря 1928 года.

Из архива Бенгта Янгфельдта.