— Госпожа Дандова, расскажите, пожалуйста, немного о себе и как у вас возник интерес к русской культуре?
— Я родилась в Праге, моя молодость прошла в районе Кладно. После окончания кладненской гимназии я поступила на Философский факультет Карлова университета по специальности русский и чешский язык. Так я начала интересоваться русской литературой. После окончания учебы я пришла в Музей национальной литературы (Památník národního písemnictví — PNP), где проработала всю жизнь и где получила возможность соприкоснуться с цветом чешской литературы, а также с различными представителями русской (тогда — советской) литературы. Через мои руки как специалиста в области русского языка прошли все русские (советские) ученые и гости, от В. Б. Шкловского до Ю. Гагарина и Р. Горбачевой. Мы сотрудничали с Литературным музеем в Москве, я организовывала все их выставки в Праге (экспозиции, посвященные А. С. Пушкину, Л. Н. Толстому, В. В. Маяковскому и др.). В PNP мы провели выставку русского авангарда, на которой были представлены мало известные у нас авторы: А. Ахматова, Е. Евтушенко, Б. Пастернак и другие, а также первую выставку М. Цветаевой, которая получила большой отклик не только у нас, но и за границей. Я много раз бывала в Советском Союзе с выставками, посвященными чешским авторам, например, К. Чапеку, с выставкой чешской книжной культуры, а также на различных конференциях. Я встречалась с представителями прогрессивной советской интеллигенции, заслужила их доверие и потому была информирована о реалиях советской жизни.
— Ваша профессиональная карьера связана с Музеем национальной литературы. Насколько это институция важна для общества?
— Эта институция была и остается крупнейшим центром, в котором сосредоточены литературные фонды чешских писателей. Чешские писатели считали для себя честью хранить здесь свое литературное наследие.
Музей национальной литературы возник в 1953 году сначала как постоянная экспозиция чешской литературы, которая охватывала развитие нашей литературы от древнейших времен до современности. В создании этой экспозиции принимали участие такие видные специалисты, как представители Института чешской литературы академик Й. Мукаржовский (J. Mukařovský), академик З. Вирт (Zd. Wirth), доктор Э. Поше (Em. Poche), профессор доктор Ф. Водичка (F. Vodička) и другие, а также представители Карлова университета и других ведущих научных институтов. Благодаря их деятельности возникла экспозиция истории чешской литературы, не имеющая аналогов в мире. Меня направляли в заграничные командировки с выставками, посвященными чешским авторам, в Швецию, Финляндию, Россию, Словению и другие страны, и всюду я встречалась с признанием и восхищением деятельностью PNP. Именно так оценивали значение Музея национальной литературы преподаватели и сотрудники, для которых PNP стал неиссякаемым источником информации для учащихся и студентов, а для иностранных посетителей — источником наглядного представления о чешской литературе.
В 1964 году от Национального музея отделились литературные фонды и вполне логично перешли к PNP, где были собраны документы начиная от трудов Й. Добровского (J. Dobrovský), представителей национального возрождения Й. Юнгманна (J. Jungmann), Ф. Палацкого (F. Palacký), В. К. Клицперы (V. K. Klicpera), Й. К. Тыла (J. K. Tyl), К. Гавличека Боровского (K. Havlířek Borovský), Б. Немцовой (B. Němcová), Й. Неруды (J. Neruda), Э. Красногорской (E. Krásnohorská) и других до современной литературы. Впоследствии мы пополнили собрание представителей современной чешской литературы, среди которых К. Чапек (K. Čapek), В. Голан (V. Holan), Й. Сейферт (J. Seifert), Ф. Галас (F. Halas), Ф. Грубин (F. Hrubín).
В годы коммунистического гнета мы стремились приобретать произведения преследуемых писателей и историков литературы, таких как В. Черны (V. Černý), О. Миколашек (O. Mikolášek) и других. Нам это удавалось благодаря директору музея Й. Вацлавковой , вдове Бедржиха Вацлавека (Bedřich Václavek), которая, сама будучи коммунисткой, понимала этих людей и старалась организовать для них надежное убежище. Она предоставляла работу в Музее противникам режима, таким как Л. Новомеский (L. Novomeský), Й. Кнап (J. Knap), М. Червенка (M. Červenka), Ф. Нехватал (F. Nechvátal) и другим. Музей приобретал архивы неугодных режиму авторов и принимал их на работу, таким образом поддерживал их финансово. Хотелось бы подчеркнуть, что PNP был молодым музеем, который не слишком подвергался давлению эпохи и служил для многих убежищем от репрессий. Одним из первых в 1960-х годах Музей стал организовывать дискуссии с молодыми оппозиционно настроенными писателями, в которых принимал участие и В. Гавел (V. Havel), и с помощью выставки «Конфронтация» (Konfrontace) в 1968 году завязал контакты с Мюнхенским центром и познакомил общественность с творчеством наших запрещенных авторов.
К сожалению, в 1990-х годах экспозиции PNP были закрыты под влиянием опрометчивых «революционеров» 90-х годов. На протяжении многих лет и по сей день преподаватели призывают к возобновлению наглядной презентации чешской литературы.
PNP и сегодня является единственным архивом чешской литературы, не имеющим аналогов в мире. Его уничтожение стало бы огромной утратой для чешских авторов. Поэтому было создано Объединение друзей Музея чешской литературы (Sdružení přátel PNP), которое поддерживает его существование. Представители суда уведомляются о его историческом значении. Надеюсь, что будущее это оценит.
— Вы занимались организацией архивных коллекций по теме русской межвоенной эмиграции. Насколько трудно было это делать в период нормализации? Были ли какие-то идеологические указания для работы с этим материалом?
— Русские эмигранты передали свои архивы на хранение в Национальный музей, в 1964 году они перешли в собрание PNP. Благодаря этому Литературный архив стал крупнейшим собранием этих материалов. Я изучала, главным образом, архив Альфреда Людвиговича Бема, который был ключевым деятелем русской эмиграции, а также архивы Романа Осиповича Якобсона, Александра Самойловича Элиасберга, Николая Васильевича Зарецкого, Сергея Иосифовича Гессена, Евгения Сергеевича Гессена и Дмитрия Сергеевича Гессена, а также Бориса Александровича Лазаревского, Михаила Михайловича Горелова и Владимира Николаевича Тукалевского. Об этих архивах ничего не было известно, мне никто не препятствовал в работе над ними, напротив: доктор Й. Лоужил (J. Loužil), в то время руководивший Литературным архивом, стимулировал и поддерживал эту работу.
— Как вы оценивали значение архивов и какой документ, побывавший у вас в руках, произвел на вас самое большое впечатление?
— Понятно, что самый обширный и богатый материал содержался в архиве А. Л. Бема, он стал основой для создания истории русской эмиграции в ЧСР. Материалы русской эмиграции, разумеется, имеют огромное значение для определенного этапа развития русской литературы и нашего отношения к ним.
Самое большое впечатление на меня произвела переписка М. Цветаевой и А. Тесковой и стихи М. Цветаевой — в первую очередь, их художественной ценностью и любовью и беспримерной преданностью Праге и всей Чехословакии. М. Цветаева — поэт моего сердца, я считаю ее крупнейшим поэтом в мире. Ее стихи о Праге входят в сокровищницу мировой поэзии.
— Насколько востребованы эти архивы?
— Русские архивы используются, главным образом, русскими историками литературы, а также западными исследователями, в первую очередь — американскими.
— Что нового вы смогли установить, работая над архивами Чапека и Лангера?
— Самым полезным в этой работе было то, что я смогла обработать весь архив К. Чапека и Ф. Лангера, ознакомиться с их семейным окружением и на основании достаточно детальной информации издать два тома корреспонденции К. Чапека в рамках его Собрания сочинений, а затем еще дополнительные тома. Аналогично было и с Ф. Лангером: я издала его трехтомную корреспонденцию в рамках Собрания сочинений. Думаю, что это ценный вклад в изучение обоих авторов.
— Спасибо, надеюсь документы, которые прошли через ваши руки, ждут встречи с новыми исследователями.
