Люди, которые говорят, что в России нет политзаключенных, ничего не знают о России или делают вид, что не знают. Когда есть политзаключенные, есть и люди, которые представляют их интересы: адвокаты и общественные защитники. И если на последних оказывать давление, используя бюрократические рычаги, сложно, то адвокаты действительно находятся в зоне риска. Самое простое — лишить адвоката лицензии: тогда он больше не сможет не только участвовать в данном конкретном деле, но и вообще работать по профессии.
В «Новой газете» 20 июля 2018 года была опубликована видеозапись, на которой видно, как сотрудники колонии № 1 по Ярославской области избивают заключенного. Запись сделана 29 июня 2017 года на портативный видеорегистратор, который носят служащие ФСИН. Начались проверки, 17 человек были отстранены от работы, по делу об избиении заключенного задержали шестерых, адвокату Ирине Бирюковой, добывшей видео, начали угрожать, ей пришлось срочно покинуть Россию.
В Москве 14 июня прошла церемония открытия Чемпионата мира по футболу. Россия готовилась к этому событию долго: строила стадионы и гостиницы, облагораживала отдельные территории городов, в которых проходят матчи, заклеивала полуразрушенные дома фальшфасадами. Сотрудники полиции, продавцы, контролеры заговорили по-английски и научились улыбаться людям, у которых цвет кожи темнее.
«Я, Сенцов Олег, гражданин Украины, незаконно осужденный российским судом и находящийся в колонии города Лабытнанги, объявляю бессрочную голодовку с 14 мая 2018 года. Единственным условием ее прекращения является освобождение всех украинских политзаключенных, находящихся на территории РФ». Записку с такими словами украинский режиссер Олег Сенцов передал из колонии «Белый Медведь» со своим адвокатом Дмитрием Динзе.
Роскомнадзор с 16 апреля пытается заблокировать в России Telegram. Это ответ российской власти на отказ создателя мессенджера Павла Дурова предоставить ФСБ ключи шифрования от переписки пользователей. Проще говоря, Роскомнадзор стремится ограничить деятельность серверов, которые не соглашаются открыть ФСБ личные данные и частную переписку граждан.
В ТЦ «Зимняя вишня» в Кемерове, по данным МЧС, заживо сгорели 64 человека, пострадали — 44. Пожар начался 25 марта. Выходной день, начало каникул, из соседнего поселка приехали школьники с учителями — покататься на коньках, поиграть в боулинг, сходить в кино. Многие не вернулись.
«Уже Сан Саныч подходил, я его заверил, что на столбы мы лезть не собираемся: столбы холодные, а мы старые», — говорит общественный защитник Сергей Шаров-Делоне. Собравшиеся смеются. Я оглядываюсь на темно-зеленые фонарные столбы (на них во времена больших и бескомпромиссных митингов забиралась самые отчаянные и развешивали плакаты), останавливаюсь взглядом на светло-зеленом памятнике Пушкину, склонившему бронзовую голову к людям, пришедшим на Пушкинскую площадь в Москве 18 марта 2018 года.
Профессии правозащитник не существует. Нет документа, предъявление которого позволяет открыть нужную дверь или добыть информацию, даже если от этого зависит жизнь подзащитного. Нет статуса неприкосновенности, который бы запрещал оказывать давление. Все, что есть, это знания и стремление помогать. Кому-то в России это показалось непозволительной роскошью, и правозащитников решили бить.
В конце 2017 года в эфире одной известной радиостанции бывший зампред Центрального банка Олег Вьюгин констатировал то, что для многих было и так очевидно: ресурсов для серьезного экономического развития в России нет, в 2018 году экономика в стране может вообще не вырасти.
Уезжали ученые и инженеры. Потом потянулись бизнесмены. Теперь (и снова) писатели и журналисты. Угрозы, сожженные машины, преследования, нападения, уголовные дела, убийства. Это не сводки «Петровки 38» и не кино с замысловатым сюжетом. Это реальность, которую дарит российская власть своему гражданскому обществу.
Россия — страна, в которой протестовать выходят даже самые юные граждане. Страна, в которой эти юные граждане не нужны, а их нравственный инстинкт и воля «что-то менять» осуждаются и подавляются.
«А сегодня выборы? Я и не знала, пойду домой за паспортом», — волнуется женщина лет 45 и, ускоряя шаг, вытаскивает из кармана телефон. Может быть, она хочет рассказать о выборах подруге или мужу. А может, просто смотрит, сколько осталось времени до закрытия избирательного участка и успеет ли она сварить щи. Или компот.
