Ею оппозиционный политик завершил свое последнее слово 20 февраля, когда Московский городской суд оставил в силе решение о замене ему условного срока на реальный. Именно эти слова не раз повторяли люди 21 апреля на митингах, требуя оказать Навальному квалифицированную медицинскую помощь и допустить к нему в колонию врачей.

Пятнадцатого марта Алексея Навального этапировали в колонию № 2 Владимирской области, где он должен был отбывать срок до лета 2023 года, но, как водится в российских исправительных учреждениях, да и в России в целом, что-то пошло не так.

Колонии Владимирской области пользуются дурной славой — они считаются пыточными. Это не фигура речи: каждый год правозащитники и адвокаты получают десятки жалоб от заключенных на пытки. В то, что делают сотрудники ФСИН Владимирской области, невозможно поверить, но и не верить многочисленным свидетельствам тоже невозможно: заключенных бьют дубинками, бьют током, надевают на голову противогаз и пускают в него воду, чтобы человек захлебывался, а арсенал предметов, которыми насилуют зеков, зависит только от фантазии насильников.

В ИК-2 Покрова, в которой находился Навальный, такие пытки продолжались много лет, пока не сменилось руководство — после этого колония стала «образцовой». Давление на заключенных в ней продолжается, но нечеловеческим издевательствам заключенные стали подвергаться намного реже, а с приездом Навального сотрудники там, говорят, даже перестали ругаться матом. Шутка ли: внимание всех российских, да и зарубежных СМИ приковано к этому учреждению, журналисты буквально роют землю, чтобы найти про колонию все, что возможно, — от компрометирующей руководство информации до «интересных» госзакупок.

Спустя десять дней после этапирования Навальный пожаловался на плохое самочувствие. Адвокаты пробивались к политику с большим трудом, врачи с воли уже тогда утверждали, что ему необходимо полноценное обследование, но ФСИН игнорировала все ходатайства и прошения, заявляя, что его уже возили на обследование в гражданскую больницу.

Тюремная медицина — это в прямом смысле слова отдельный вид пытки. Врачей в российских тюрьмах просто нет, как нет и медикаментов. Безусловно, лекарства закупаются ведомством в необходимом объеме, но заключенные могут добиться того, чтобы им их дали, с большим трудом. «Если мы приходили в медчасть с жалобами на плохое самочувствие, врач брала таблетку-обезболивающее, разламывала ее пополам и говорила: „Одна половина — от головы, вторая — от жопы“. Вот и все наше лечение», — так рассказывают о тюремной медицине бывшие заключенные, отбывавшие наказание в разных учреждениях и даже в разных регионах России.

Если заключенному не могут оказать необходимую медицинскую помощь в учреждении, то по закону его должны перевезти туда, где эту помощь оказать могут, — в другую тюремную больницу или в гражданское медучреждение. На практике же добиться перевода очень сложно: хотя бы потому, что для этапирования нужна специальная машина, а еще конвой, который будет сопровождать и охранять заключенного до больницы, в больнице и по дороге обратно. ФСИН — одно из самых богатых ведомств в России, но на такую мелочь, как транспортировка больного из одного учреждения в другое, найти финансовые и человеческие ресурсы оно не может. Почему? Потому что деньги, положенные на заключенных, разворовываются высокопоставленными сотрудниками ФСИН.

«Умереть в зоне тебе вряд ли дадут, но и лечить нормально будут только в самый последний момент, когда увидят, что ты умираешь. А смерть заключенного в исправительном учреждений — это ЧП, за которое сотрудники получают по шапке», — рассказывает Руслан Вахапов, бывший заключенной печально известной пыточной колонии № 1 Ярославской области. Правозащитники и адвокаты говорили о проблеме тюремной медицины и раньше, но должное внимание на лечение заключенных в ИУ (а вернее, на его отсутствие) и СМИ, и общество обратили только сейчас. Но лучше, как говорится, поздно, чем никогда.

31 марта, после многочисленных просьб о помощи и ответов членов общественной наблюдательной комиссии региона о том, что политик симулирует болезнь, Навальный объявил голодовку. Голодовка в тюрьме — тоже ЧП, это считается грубым нарушением правил внутреннего распорядка, которое неизменно влечет за собой наказание. Но для заключенных голодовка — один из немногих способов протеста.

В тюрьме у человека могут отобрать все, что угодно, и на любом основании: одежду, еду, здоровье и даже жизнь. Заключенному ничего не принадлежит, кроме разве что его самого. Голодовка (и вскрытие вен) — единственное, что он может сделать, чтобы как-то привлечь внимание к неправомерным действиям сотрудников учреждения, заявить о своем бессилии и в то же время показать, что готов бороться. И Навальный это сделал, не найдя другого способа противостоять системе.

Через неделю стало известно, что у него сильный кашель и высокая температура, а трое заключенных из его отряда госпитализированы с туберкулезом (одна из самых распространенных болезней в российских тюрьмах). В тот же день ФСИН сообщила, что Навального перевели в медчасть — сам этот факт свидетельствует о том, что состояние здоровья политика вынудило принять хотя бы минимальные меры. Еще через два дня Навальный начал терять чувствительность рук.

В середине апреля лечащий врач получил результаты обследования и объявил, что у Навального развивается почечная недостаточность, это уже привело к серьезным нарушениям в организме, и он может умереть в любой момент. Сторонники политика призвали людей выйти на митинг и требовать допуска к нему врачей.

И люди вышли. Вышли по всей стране, скандируя «Навальному врача». Но это оказалось каплей в море. Так, по официальной оценке МВД, в Москве в акции протеста приняли участие около 6000 человек. Обычно ведомство занижает этот показатель в четыре раза, значит, по оптимистичным оценкам, в столице на митинг вышли порядка 20 тысяч человек. Они повторяли привычное «Это наш город», «Путина в отставку», «Полиция с народом, не служи уродам», но теперь к этому прибавилось «Россия будет счастливой».

Получение качественной медицинской помощи — базовое право каждого человека. Как и право на жизнь. 21 апреля улицы десятков городов заполнились людьми: студентами и школьниками, пенсионерами и «белыми воротничками». Они скандировали лозунги, убегали от полиции и ОМОНа, прорывали оцепление, кто-то возмущался, кто-то даже плакал — от безнадежности и отчаяния. Они поднимали над головами телефоны с включенными фонариками — тоже форма мирного протеста, придуманная Штабом Алексея Навального, стояли у здания ФСБ, на подступах к Кремлю, у здания Госдумы.

Люди вышли на улицы своих городов, кричали и просили, но ни в тот день, ни на следующий ничего не изменилось. Навальный находится в заключении в тяжелейшем состоянии, государство в очередной раз дало понять, что все будет так, как решат те, кто в погонах, что отвоевать жизнь одного человека, конечно, можно, но только если власти смилостивятся, только если они этого захотят.

Задержаний на акциях протеста почти не было: всего около 2000 по всей стране, по подсчетам ОВД-Инфо — небывалый минимум. Но людей, вышедших в тот вечер на протест, было просто мало. Мало для того, чтобы требовать. Российские государственные деятели не понимают и не воспринимают ничего, если не чувствуют угрозы. И речь не о подожженных покрышках или разбитых окнах. Угроза для российской власти — это большое количество возмущенных людей. Потому что единственное, чего вполне оправданно боится власть, — люди. Но так сложилось, что в тот вечер их оказалось недостаточно.

На следующий день Навальный объявил, что выйдет из голодовки, но требовать допуска врачей продолжит. Любые его попытки бороться за свои права, несомненно, повлекут за собой новые наказания и взыскания. А вопрос тюремной медицины в случае с Навальным был и остался политическим. Это значит, что его здоровье напрямую зависит от того, какое решение примут кремлевские начальники. А их действия в последнее время определяются вовсе не политическим курсом, а страхом. Чего боятся в Кремле больше всего, мы, в общем, уже выучили, но страх оказаться под полицейскими дубинками или за решеткой пока побеждает это простое знание.  

В письмах жене и сторонникам Навальный неизменно повторяет: «Россия будет счастливой». И для несвободной страны это самые правильные слова. Потому что для несвободной страны счастье — в людях, которые продолжают говорить и бороться, даже если они в меньшинстве, а их голос тих.