Нужны ли мы нам?

Существует мнение, что Александр Николаевич Островский — явление чисто национальное: вот такой российский самородок, который мог появиться исключительно на русской почве и больше нигде. Тезис этот находит самый теплый отклик в душах многих российских обывателей. Подчеркнем: это утверждение популярно не только в среде «ватников» — нет, оно горячо поддерживается и другими, скромно причисляющими себя к «российской интеллигенции». Этим представителям образованных и обеспеченных слоев сразу становится тепло на сердце от мысли, что русская земля богата (да что уж там говорить — изобильна!) талантами, которые то и дело появляются прямо из ниоткуда — а она все не оскудевает, все дает и дает новых.

Ну конечно, нам умом Россию не понять — да и не надо. Верить в нее надо. И все будет. По щучьему веленью. «Иные с оружием, иные на конех, ну а мы — с именем Господа бога нашего…». И все-то она, сильномогучая Русь-матушка вынесет, разметнулась она вот так «на полсвета»… И все время мчится куда-то, подобная птице-тройке. И, «косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»… Может быть, они и рады бы посторониться, да вот только ямщик, похоже, мчит, совсем уже как-то не разбирая дороги. Орет там что-то несуразное со своего облучка — видимо, песню — и ждет, что соседние народы при одном только его виде просто разбегутся в разные стороны. Ну и куда ж все-таки, Русь, несешься ты, дай ответ? Не дает ответа.

К слову сказать, сам Гоголь высоко оценивал талант Островского. И начинал Островский как прямой последователь гоголевских принципов в литературе. Его «Записки замоскворецкого жителя» — очерк в духе «натуральной школы», в свое время непонятой и непринятой. Вполне этнографическое описание Замоскворечья в целом весьма схоже с первыми тургеневскими очерками, с произведениями Николая и Глеба Успенских, а также других авторов «физиологических» этюдов. Островский, несомненно, не мог не относить Гоголя к числу своих учителей. Так, например, надо думать, совсем не случайно в «Записках замоскворецкого жителя» описанию шинели центрального персонажа будущий драматург уделяет самое серьезное внимание. А гоголевский юмор, да и сама коллизия «Ревизора», кажется, уже несут в себе зачатки некоторых пьес Островского.

А если мы вспомним, что к представителям той же «натуральной школы» относится и В. И. Даль, то ориентиры Островского-литератора обозначатся яснее. Богатейший народный язык, крылатые выражения, пословицы и поговорки — то, чем так интересны произведения выдающегося драматурга, — все это он черпал не прямо с улицы, как, возможно, многие думают, а, в частности, из знаменитого далевского словаря.

Но нет. Нет и еще раз нет, скажут нам. К чему тут Гоголь? Он совсем другой. К чему вообще искать параллели, устанавливать какие-то связи, закономерности? Зачем? Островский — самородок. Замоскворечье выпестовало его в своих исконно русских недрах и выпустило на Божий свет, как птенца из гнезда. И типы Островского — самые что ни на есть живые и национальные. И поэтому хоть Островский и является сегодня наиболее репертуарным драматургом у нас в стране, но на европейской сцене он не пойдет. Западный зритель не поймет этих пьес, не поймет подтекста, не поймет всей прелести и красоты народного языка. Поэтому и ставить их на Западе нет смысла. Это наш драматург, наше достояние. А Европе Островский не нужен. Он там чужой.

Отметим, что различие в культурах разных народов, несомненно, есть. Когда Тургенев писал Островскому, что французы заинтересовались «Грозой», хотят перевести и играть, тот ему ответил, что, возможно, с французской точки зрения постройку «Грозы» можно назвать почти «безобразной». То есть сама логика художественного мышления, сама структура построения драмы, конечно, в разных случаях будет несколько различаться. Нехватка достаточно точных переводов Островского на европейские языки также в некоторой степени препятствует широкому распространению его пьес на зарубежных сценах. Но, например, многие европейские критики, в частности Жюль Ле Метр, отмечали близость и значимость сюжетов Островского для европейского зрителя.

При этом подчеркнем: о ненужности Островского европейцам вам скажут не один-два человека в России. Так рассуждает сегодня весьма значительная часть современной интеллигенции. А есть ли она вообще в России, интеллигенция?

Разумеется, есть, это наше уникальное явление. Это все, кто не стоит у станка, не работает физически, а просто думает, мыслит, чувствует, рассуждает. Те, кто обучает других, воспитывает студентов, готовя себе достойную смену. Эти люди — они-то и есть гордость России. Некоторая часть из них даже удостаивается быть в Государственной Думе либо где-то еще в верхних эшелонах власти.

Согласимся с этим? Конечно же, нет. Российская интеллигенция — вообще понятие не очень определенное и четкое, и тем более не уникальное. Да и существовала ли она когда-либо вообще как национальное понятие в чистом виде? Михаил Ломоносов — этот «архангельский мужик», более половины жизни учившийся у европейцев? «Наше все», Пушкин — воспитанный с детства на французской культуре? Или его друзья-декабристы? Возможно, но… Узнавая их последующую судьбу и жизнь в ссылке, все-таки поневоле задумаешься. Или, может быть, интеллигенция — это другие лицейские товарищи Пушкина, добросовестно служившие режиму, как Горчаков?

А Чехов, возразят мне? Уж он-то, несомненно, интеллигент? И, кстати, также популярнейший постановочный автор сегодня. Да, возможно, хотя по взглядам на жизнь — в определенной степени бесспорный мизантроп. Да и были ли они, интеллигенты, когда-либо в России?

Шмит к Серовой влез в окошко…

А еще интеллигенты!

Ночью, к девушке, как кошка…

Современные… Студенты!»

Саша Черный. Бульвары

Иными словами, даже в рафинированном XIX столетии наличие интеллигентности у представителей наиболее образованной части российского общества иногда ставилось под сомнение. И надо, видимо, думать — не вполне беспричинно.

В веке XX интеллигенцию в России вообще, как известно, заменила «образованщина». Лучшие интеллигенты трудились сторожами, дворниками, попадали в ссылку, в лагеря. Сегодняшняя российская интеллигенция вообще являет собою достаточно печальное зрелище. Так что, очевидно, говорить о каком-либо уникальном феномене в этом смысле вряд ли возможно. С другой стороны — попытки человека подняться над рутиной, понять себя, страну, обдумать и осмыслить происходящее, несомненно, были. Но разве можно что-то понять в окружающем мире, оставаясь в замкнутом пространстве? Очевидно, нет. Человек увидит лишь огороженную территорию и не будет иметь представления о том, что происходит вокруг. Сможет ли творчество такого изолированного от жизни человека быть общеинтересным, привлечет ли оно широкое внимание? Разумеется, нет.

Между тем творчество А. Н. Островского, безусловно, интересно. В чем же состоит его загадка?

«Где талант твой?»

А что вообще мы знаем об Александре Николаевиче Островском? Да, конечно, это замечательный драматург, один из создателей российского сценического репертуара, человек, пьесы которого реалистично раскрывали перед зрителем нравы и быт купечества и мещанства. Но разве этой характеристикой можно было бы исчерпать многогранную деятельность столь талантливого художника? И что нового мы открываем в феномене Островского сегодня?

Островский предстает перед нами как исследователь преимущественно российской действительности. Но не следует забывать — и это очень важно! — что он был человеком европейской культуры и образованности, знал семь языков и успешно переводил зарубежных авторов, древних и новых, в том числе драматургов.

Детство будущего литератора не было безоблачным. Он рано потерял мать, Любовь Ивановну Саввину, происходившую из бедной и простой семьи. Отец, Николай Федорович, прошедший путь от судебного стряпчего до коллежского асессора, сумел дать сыну хорошее образование. Много сделала для развития способностей Александра мачеха детей — баронесса Эмилия Андреевна фон Тессин, по происхождению из шведской дворянской семьи. По окончании гимназии, в 1840 году, Александр поступил на юридический факультет Московского университета. Здесь преподавали Погодин и Грановский, здесь бурлила мысль, именно здесь Островский задумал обратиться к литературе. Отец нацеливал Александра на службу в суде, но сын хотел идти иной дорогой. Не сдав экзамен по римскому праву, он в 1843 году оставляет университет.

Восемь лет по настоянию отца ему, тем не менее, пришлось прослужить в суде. Судебная практика, рассказы замоскворецких обывателей, житейские истории, случавшиеся во время процессов, — все это, несомненно, давало будущему драматургу богатейший материал для будущих произведений. Начал А. Н. Островский как бытописатель, но литературные склонности все отчетливее влекли его к драматургии.

У Н. А. Добролюбова не было такой любви и привязанности к театру, которая отличала, например, В. Г. Белинского, А. А. Григорьева или А. Н. Баженова. Но при том, что театрального обаяния произведений Островского критик как будто не очень понимал, он все-таки довольно точно определил жанр его комедий, сказок, драматических хроник, назвав их «пьесами жизни». Это определение может показаться, пожалуй, слишком общим. Но очевидно, что не более общим, чем сама жизнь, на театральное воплощение которой и был нацелен Островский-драматург.

Отметим, что сейчас ценители национального колорита в произведениях этого художника предпочитают забывать, что проблемы с цензурой у Островского были практически на всем протяжении его литературной деятельности. Ему приходилось сокращать пьесы, вычеркивать из них уже готовые куски. Бывало, что и это не помогало. В частности, первая его пьеса «Банкрот» долгое время была запрещена к постановке. Интересны слова, написанные Островским цензору, где он отстаивает свое право — и право любого художника — на свободу творчества: «Твердо убежденный, что <…> всякий талант налагает обязанности, которые честно и прилежно должен исполнять человек, я не смел оставаться в бездействии. Будет час, когда спросится у каждого: „Где талант твой?“».

«Горячее сердце»

Может показаться удивительным, но А. Н. Островский, начав печататься в славянофильском «Москвитянине», затем с еще большим успехом стал сотрудничать с либеральным «Современником». Его чествовали и почвенники, и западники. Как такое было возможно? И были вообще у этого драматурга какие-то общественные, политические принципы и симпатии? В данном случае ответ «он прежде всего старался следовать жизненной правде» будет, пожалуй, вполне верен. Действительно, именно реалистичность произведений Островского была важнейшей причиной их популярности. А если прибавить еще и юмор автора, умение мастерски выстроить сюжетную интригу, то становится очевидно, что его пьесы были просто обречены на успех.

Между тем не все современники одинаково восторженно принимали этого выдающегося, как мы сегодня понимаем, литератора. Островского упрекали в невнимании к жизни образованных слоев общества, в заигрывании с народом и т. п. Отметим, что даже замечательный критик Ю. И. Айхенвальд, которого всегда отличали чуткость и тонкость суждений, был все-таки уверен, что типы Островского уходят в прошлое. Очевидно, Айхенвальд был оптимистом… Так ли это, остались ли персонажи, запечатленные великим драматургом, в далеком прошлом или по-прежнему присутствуют в нашей действительности?

Задумаемся, какова была позиция Островского применительно к будущему страны? Была ли у писателя вера в отечество и на чем она была основана? Либо же это была просто некая тютчевская вера?

Сегодня с очевидностью можно сказать лишь одно: Островский считал, что театр — очень важный инструмент очеловечивания. А оно необходимо, пока существуют купцы-самодуры — пусть уже и не купеческого сословия, но все еще весьма узнаваемые. Пока то и дело появляются нагоняющие ужас и мрак Кабанихи. Островский хорошо понимал всю грубость человеческой силы, показывал, что эта грубость доходит до звероватости, и верил, что художественное слово может что-то изменить. Человеку надо прежде всего иметь открытое горячее сердце, обращенное к людям и к миру, был убежден драматург.

Прекрасно понимает суть пьес А. Н. Островского, достоверно показывает ужас и беспросветный мрак «темного царства» Константин Райкин. Его новая постановка пьесы Островского («Шутники», фестиваль «Горячее сердце») — большая творческая удача и бесспорный успех.

«Любите ли вы театр так, как я люблю его?» — мог бы сегодня спросить нас драматург. Мы, погруженные во всевозможные гаджеты, за несколько секунд находящие тот или иной фильм, наверное, не можем отдавать театру столько же времени, как могли делать это современники драматурга. Но по-прежнему присутствие на театральных постановках для нас радость. И по-прежнему драмы, происходящие на сцене, тревожат сердца зрителей.

«Чужая душа — потемки», — говорят герои Островского. Но сам автор сумел раскрыть нам души своих современников. С жалостью и состраданием он вглядывается в сердца человеческие, с грустью наблюдая отход от прекрасного нравственного идеала. На чем основывал драматург веру в человека и человечность? Очевидно, на простых и понятных всем нравственных заповедях. Надо оставаться собой, беречь в себе чуткость и горячее сердце, веру в людей и идеал.

Сегодня Островский по-прежнему с нами, поскольку ставятся его пьесы, остались и те, о ком он создавал их. И понимая это, мы вновь и вновь думаем о вечности искусства и о важности света, который несет оно миру.