На творческом вечере Льва Рубинштейна «И вот я здесь!» (A tak jsem tady!), состоявшемся 3 октября в небольшом зале галереи Tranzitdisplay, была представлена книга (или, согласно авторскому определению, текст) «Мама мыла раму» в переводе Алены и Яна Махониных.

Об особенностях своего творческого метода Лев Рубинштейн рассказал в предисловии к сборнику «Регулярное письмо»¹: «Текст <…> скользит по границам жанров и, как зеркальце, на короткое мгновение отражает каждый из них, ни с одним не отождествляясь. <…> Каждая карточка понимается мною как универсальная единица ритма, выравнивающая любой речевой жест, будь то стихотворная строка, фрагмент уличного разговора, наукообразный афоризм, сценическая ремарка, междометие или же молчание — чистая карточка».

Впрочем, слушателям, собравшимся в зале, не нужно было ничего объяснять: большинству из них творчество Льва Рубинштейна хорошо знакомо и близко, а потому без лишних предисловий приступили к чтению: сначала с книжных страниц, а потом, как и ожидалось, с карточек. В одном из интервью Рубинштейн назвал этот процесс перелистывания карточек перед зрителями «манипуляторством»: «Моя поэзия — искусство не только вербальное. Не только визуальное, но и манипулятивное. Мое чтение — всегда такой минималистский перформанс»².

Ощущение театрального действа усиливалось параллельным переводом: голосу автора, читающего написанный на карточке текст по-русски, вторил по-чешски голос переводчика — как мудрое эхо, осмысленно повторяющее, но не буквально копирующее сказанное. Звучание двух разных языков и сменяющие друг друга голоса словно расширяли семантическое и эмоциональное пространство текста. Перевод становился не «подручным средством», а важной составляющей процесса авторского чтения.

Творческое переосмысление начинается непосредственно с заглавия текста: фраза «Мама мыла раму», известная нам с детства по русскому «Букварю», превращается, как предписывает чешский Slabikář, в Máma myla mísu. И неважно, что именно мыла мама — мы словно листаем старый фотоальбом, слышим фрагменты воспоминаний, казалось бы, не связанные между собой и вместе с тем образующие цельную картину: «Папа купил телевизор. / Дул ветер. / Зою ужалила оса. / Саша Смирнов сломал ногу. / Боря Никитин разбил голову камнем. / Пошел дождь. / Брат дразнил брата. / Молоко убежало».

Вероятно, «картотечные стихи» вызовут у чешского читателя ассоциации с экспериментальной и визуальной поэзией 1960—70-х гг. (с произведениями Йиржи Коларжа, Богумилы Грёгеровой, Йозефа Гиршала, Ладислава Новака, Владимира Бурды, Карела Милоты, Вацлава Гавела и др.), как и творчество другого московского концептуалиста, Дмитрия Александровича Пригова, сборник которого Můj milý, jdeš-li v létě Ruskem вышел в этом году в издательстве Национальной библиотеки ЧР — Славянской библиотеки. Это первая книжная публикация переводов его произведений на чешский язык.

Год назад, к 80-летию Вацлава Гавела, в летнем дворце «Звезда» состоялась выставка «Гавел — Пригов и чешская экспериментальная поэзия», организованная Музеем чешской литературы в сотрудничестве с библиотекой им. Вацлава Гавела и фондом Дмитрия Пригова (о ней «Русское слово» писало в № 8/2016), где впервые была сделана попытка провести параллели между творчеством московских и пражских поэтов.

Подготовленный Славянской библиотекой сборник продолжает эту тему. В нем поэзия Пригова представлена широко и разнообразно: от поэзии и прозы до стихограмм, обращений и т. п. Над книгой работали восемь переводчиков (Томаш Гланц, Гана Косакова, Александр Еништа, Линда Ленц, Вацлав Магид, Алена Махонина, Радка Рубилина, Якуб Шедивы): издатель стремился представить разные прочтения произведений Пригова. Той же цели служат и литературоведческие статьи, дополняющие сборник.

Появлению новых переводов произведений русских поэтов на чешский язык нельзя не порадоваться. «Поэзию не обязательно даже читать, она просто должна быть. Ее должно быть впрок, может быть, сегодня не читают то, что будут читать послезавтра, через год, через десять лет»³.