Вячеслав родился в Иркутской области, в городе Черемхово, в семье чешского легионера Иосифа Клички. Чтобы спастись от раскулачивания, Иосиф Кличка, забросив хозяйство, вместе со своей русской женой и детьми объехал полстраны, работая по распределению инженером на шахтах. После ареста отца в 1937 году Вацлав вместе с матерью и остальными детьми был выдворен в Чехословакию.

Новая книга Гласеровой — открытые, порой наивные, ироничные и читающиеся на одном дыхании воспоминания Вячеслава Клички о детстве, прошедшем в самых отдаленных регионах сталинского СССР и в довоенной Чехословакии.

— До ноября прошлого года на сайте HitHit был открыт сбор средств в поддержку издания вашей новой книги. Выйдет ли она в свет?

— К сожалению, необходимую сумму мне получить не удалось, поэтому все собранные деньги вернулись назад отправителям — так уж устроено на HitHit. Жаль, ведь и эта сумма (около 18 тысяч крон) могла бы помочь. Тем не менее я уже договорилась с издательством Petrklíč о частичном финансировании. Книга должна выйти в августе, мы еще не установили точную дату. В настоящее время текст проходит корректуру.

— Расскажите, пожалуйста, как вы начали писать?

— Все началось с того, что несколько лет я боролась с мошенниками из одного агентства недвижимости, обобравшего сотни своих клиентов. Общий урон составил около 400 миллионов крон. В связи с этим я решила основать гражданское объединение и как уполномоченное лицо представлять их интересы в суде. Несмотря на все трудности, я добилась того, что агентство заплатило штраф в размере пяти миллионов крон. Меня стали приглашать на телевидение, я беседовала с политиками. Когда этот бесконечный круговорот закончился, я подумала: «Почему бы не написать об этом?» Никогда до этого я книг не писала, даже не пробовала. Когда появились первые 20 страниц, я разослала текст нескольким издательствам. Спустя неделю три из шести издательств отозвались. Так в 2015 году на свет появилась моя первая книга. Однажды начав, уже было не так просто оторваться. Через пару месяцев я написала вторую книгу — автобиографическую. Обе они вышли, и я усиленно искала новую тему. И тут неожиданно брат принес мне папин дневник…

— Вацлав Кличка уехал из Чехословакии в 1968 году. Обсуждалось ли это как-то в семье? И каково было отношение к событиям Пражской весны?

— Во время августовских событий мы с родителями были на каникулах в Гаграх. Домой мы возвращались через Одессу и Киев. Под предлогом переговоров с редакциями папа решил лететь в Москву. Мама поехала с ним, потому что уже догадывалась, в чем дело. И оказалась права: отец переехал из гостиницы к другой женщине, с которой познакомился во время своей поездки в Москву пару лет назад.

В конце концов мы с мамой вернулись в Прагу, а папа остался в Москве, порвав все отношения с семьей. Точнее, сначала он предложил мне жить вместе с ним в Москве, но я даже не могла себе этого представить и отказалась.

В 1968 году мне было 12 лет, в политике я не очень ориентировалась и не понимала, при ком что стоит или не стоит говорить. И все же в разговорах с некоторыми папиными знакомыми можно было открыто называть ввод войск оккупацией. К примеру, с Прокофьевыми, связанными с театром на Таганке, у которых мы гостили в Гаграх, или с тетей Неллей, прожившей несколько лет в Чехословакии. Само собой, они оккупацию осуждали.

Встретилась я и с противоположным мнением, например, среди молодых людей в Борисполе. Они под влиянием пропаганды были убеждены, что советские солдаты жертвуют в Чехословакии своими жизнями, сражаясь против фашистов.

Однажды в Москве я пустилась в спор с одним редактором, у которого мы были в гостях. Мама пыталась меня сдерживать, а я тогда не понимала, что это сулило большие неприятности. У мамы было советское гражданство, ее легко могли посадить. К счастью, тогда все свелось к тому, что я ребенок и еще не понимаю, что говорю.

Моя старшая сестра Таня была в это время в Англии. Мама очень хотела, чтобы мы все отправились к ней на запад. В то же время она надеялась, что отец одумается и вернется, а из Чехословакии возможностей выбираться к нему в Москву все же было больше.

Папино решение остаться в это сумасшедшее время в СССР не имело ничего общего с политикой. Он всего лишь потерял голову от молодой женщины.

— Как чувствовал себя отец после возвращения в Чехословакию? Сумел ли он снова влиться в пражскую жизнь?

— После 1968 года мне довелось повстречаться с отцом только однажды. После его повторного выдворения из СССР он с нами не виделся, и я даже не знала, где именно он живет.

Что касается его творчества, то после 1968 года ничего нового он, собственно, не написал, занимался только редактурой своих книг и их переводом на чешский язык. Семью, по всей видимости, содержала его вторая жена, работавшая в «Советской книге». Отец якобы подрабатывал, продавая на улице газеты, служил охранником.

— Как вы воспринимаете свое русское происхождение?

— У нас дома разрешалось общаться только по-русски, примерно до пятнадцати лет я читала исключительно на русском. В молодости я даже не могла представить, что буду говорить с детьми дома на чешском. Справиться с этим заблуждением мне помогла госпожа Вера Гелфртова (к сожалению, не помню ее девичью фамилию), дочь русских эмигрантов. В 1970-х гг. у нее дома проходили встречи эмигрантской молодежи, на которых я была самой младшей. Однажды посреди вечера домой вернулись ее дети, и она принялась говорить с ними по-чешски. Меня это крайне удивило, и я спросила, почему они не общаются на русском. Она ответила, что не хочет передать этот русский камень на сердце еще и детям...

Когда я вышла замуж, то поняла, что госпожа Гелфртова была права. Дома у нас все разговаривают только на чешском. Старшие дочери учили русский в школе, а вот у сыновей этого предмета уже не было. Они не смогут даже прочесть текст, написанный кириллицей. И мне совсем не жаль.

— Могли бы вы описать наиболее типичные чешские и русские черты характера?

— Русские…. Пожалуй, начну с хороших черт: великодушие, порой доходящее до саморазрушения, отвага и в то же время способность сопереживать, доверчивость. Негативные: хаотичность, убеждение в собственной исключительности и вытекающее отсюда пренебрежение по отношению к остальным народам, неспособность к самокритике, склонность драматизировать самые незначительные проблемы и, как следствие, пафос. Русские воспринимают себя чересчур всерьез. Им не хватает непредвзятости к себе и к собственным действиям, отсутствует самоирония. Конечно же, это присуще не всем. Русские могут легко вдохновиться какой-то идеей, благодаря чему ими гораздо легче манипулировать, чем чехами. Русские по-своему более наивны.

Чехи — индивидуальности. Что ни чех, то свое мнение. У них огромная способность к иронии и самоиронии, отсутствует какой бы то ни было пафос. Для чехов, как мне кажется, нет ничего святого. Определенная выгода в этом есть — их не так просто чем-то увлечь и побудить к стадным действиям. Негативная черта — их подозрительность. Чехи в большинстве своем относятся к людям с недоверием и отстраненностью — так они защищают себя от разочарований. С этой же чертой связаны чешская организованность и бережливость. В целом, чехи мне кажутся более внимательными и взрослыми по сравнению с русскими. И недостаток патриотизма, наверно, с этим связан. Все же я не думаю, что это, как часто говорят, раны после Мюнхенского сговора. Подобные черты можно увидеть и у молодого поколения, которое об этих событиях если что-то и знает, то только понаслышке.

— Некогда популярная идея панславизма сегодня сменилась противоположной — боязнью и русофобией. По вашему мнению, Россия — часть Европы или же, скорее, угроза, в особенности для Чехии?

— Русофобию я хлебнула на собственном опыте, в особенности после 1968-го. Даже со стороны учителей, которые, к моему удивлению, не были в состоянии отличить русское от советского. Как ни странно, дети понимали все гораздо лучше.

Идея панславизма обошла меня стороной. Муж еще в детстве обнаружил, что он кельт. Поэтому после революции мы везде указывали в графе национальность — кельты.

Что касается России во главе с Путиным — считаю, что это угроза для всего мира. В конце концов, события в Сирии — тому свидетельство.

— Следите ли вы за происходящим в России?

— За происходящим в России я слежу посредством организации «Мемориал». Я общаюсь со Степаном Черноушеком, приходила на одну из встреч «Мемориала» в Праге, где мне довелось лично познакомиться с Александрой Поливановой, она до сих пор у меня в друзьях в фейсбуке.

Очень грустно наблюдать, как в России возрождается культ Сталина. Именно в этой связи деятельность «Мемориала» неоценима, хотя этого недостаточно. К сожалению, путинская пропаганда сильнее.

— Планируете ли вы работу над следующей книгой? И если да, о чем она будет?

— В настоящее время я начинаю работать над монографией о моем муже Бедржихе Гласере, чешском художнике, аниматоре.

— Благодарим за интересную беседу и желаем успехов!

ФОТО:

В центре Вячеслав Кличка, справа сестра Вячеслава, Анна Кличкова-Клусалова, сидит руководительница хора русской реальной гимназии в Праге А. Н. Новикова-Рыжкова. 1943 г.