Имя Карела Чапека появилось в моей жизни в далекие 70-е, еще в младших классах школы, вместе с замечательной постановкой Ленинградского ТЮЗа «Волшебное стеклышко». Задорный спектакль, полный цвета, света и музыки, созданный по мотивам «Большой кошачьей сказки» и «Почтарской сказки» Чапека, более 10 лет был одной из любимейших постановок ленинградских юных зрителей. Программки были сделаны в виде почтового конверта, а по зрительному залу и по сцене сновали мудрые и веселые почтарики. Спектакль лечил от серости, скуки, равнодушия, официальщины и учил сопереживать.

Но мои родители-филологи и их друзья по университету считали, что «по мотивам» — это недостаточно, надо читать оригинал. Книжка тут же была мне предоставлена, и после прочтения мы с отцом с увлечением искали различия в тексте и в спектакле и обсуждали их. За ней последовали и другие сказки Карела Чапека.

Так состоялось первое знакомство с выдающимся чешским мастером слова. Наверное, это было и первым знакомством с чешской культурой. Потом, в 13 лет, были прочитаны «Фабрика Абсолюта» и «R.U.R.» параллельно с «Войной миров» и «Человеком-невидимкой».

Еще через несколько лет чешское отделение Ленинградского госуниверситета рассматривалось как одно из возможных при поступлении, но этого по разным причинам не произошло. Я окончила английское и уже много лет преподаю английский язык и различные дисциплины, связанные с ним.

А произведения Чапека продолжали свою российскую жизнь. Ленинградский композитор Владислав Успенский написал оперу-памфлет «Война с саламандрами», которая сначала была поставлена в Уфимском оперном театре, а потом воплощена в одноименном телевизионном спектакле. Газеты тех дней писали: «Увлекательный многоплановый роман Карела Чапека „Война с саламандрами“ соединяет в себе глубину мысли и занимательность формы»; «смысл произведения — гневный протест не только против тех, кто олицетворяет зло, но и тех, кто с ним мирится…» ³. Но многие истинные знатоки Чапека, в частности, известный богемист И. М. Порочкина, были разочарованы сценарием, критиковали его и рекомендовали внести целый ряд изменений, считая, что «Чапек слишком весомая и значимая фигура, чтобы далеко уходить от его текста и ставить это произведение просто „по мотивам“».

Такая же судьба постигла и «Средство Макропулуса». В фильме-мюзикле 1983 года, поставленном Евгением Гинзбургом, было много музыки и танцев, фактически он был сделан под культовую актрису Людмилу Гурченко. Фильм посмотрели миллионы, имя Чапека снова звучало, но предательское «по мотивам» опять привело к тому, что Чапек был переписан⁴. Вообще, на мой взгляд, у широкой публики в советский период Чапек ассоциировался в основном с фантастикой и сказками, с литературой для юношества, хотя, безусловно, истинные ценители его творчества понимали, что это тонкий философ, едкий сатирик, великолепный мастер слова.

В 1958 году вышло пятитомное, а в 1976-м — семитомное собрание сочинений. И хотя до сих пор Чапек переводится и издается много, книг не хватает: мне пока не удалось заказать в интернете третий том нового трехтомного издания, отсутствуют в продаже многие отдельные сборники его произведений, издававшиеся в 2015, 2016, 2018 гг.

Примерно десять лет тому назад с легкой руки Ирины Макаровны Порочкиной я заинтересовалась вопросами взаимодействия чешской, английской и американской культуры⁵. Ирина Макаровна была тонким знатоком языка и культуры Чехии и умела рассказывать о них так, что вы сразу увлекались этой темой. Ее муж Игорь Владимирович Инов, переводчик и поэт, цитировал наизусть К. Чапека, В. Незвала, Ф. Грубина, много знал о чешской музыке и театре, дома иногда напевал чешские народные песни.

Я стала бывать на заседаниях Санкт-Петербургского общества Братьев Чапеков⁶. И, конечно, не могла обойти вниманием чапековские «Письма из Англии», которые совершенно очаровали меткими характеристиками, глубоким анализом английской культуры и замечательным юмором. На январском заседании общества братьев Чапеков 2019 года я представила доклад, затем дополнила его, однако даже в расширенном варианте это лишь начало путешествия по следам его писем.

«Обязателен ли классический костюм?»

Чапек приехал в Англию первый и единственный раз в 1924 году по приглашению английского Пен-клуба благодаря номинации Отакара Вочадло, лингвиста и литературоведа, основоположника чешской школы англо-американистики. Его деятельность и заслуги в исследовании связи чешской и английской культуры достойны отдельного очерка⁷.

Чапеку всего 34 года, но он уже известный автор, и одной из целей поездки было его взаимодействие с лондонскими театрами, которые готовили к постановке «Жизнь насекомых» и «R.U.R.». Эти два произведения стали известны английским читателям в 1919 году благодаря переводам Пола Сельвера и Найджела Плейфэра. Впоследствии почти все написанное Чапеком было переведено на английский, однако, по мнению английского литературоведа Брэдбрук, слава других произведений была не такой громкой⁸.

Подготовка поездки заняла почти год, и по личным письмам к Вочадло совершенно очевидно, что Чапек сильно волновался: задавал много вопросов, например, советовался об одежде: «Какую одежду мне взять с собой? У меня есть новый сюртук. Обязателен ли классический костюм? У меня есть что-то в этом роде, только надо будет отдать погладить». Но, видимо, все узнать заранее не получилось, потому что он жалуется в письме к своей возлюбленной, что пришлось покупать одежду: «<…> съездил в Лондон, чтобы купить себе костюм для этого обеда, на званый обед фрак не годится. <…> А сейчас мне нужно бежать в банк, чтобы обменять чек и купить рубашку <…>» (31 мая 1924); «Завтра мне выступать по-английски, пришлось купить цилиндр, morning coat»⁹ (2 июня 1924).

И «Письма из Англии», и личная корреспонденция подтверждают, что Чапек был застенчив и совсем не склонен к публичным выступлениям. Он не хотел жить в гранд-отеле, который был предложен Пен-клубом, больше, чем было необходимо, неуютно чувствовал себя на людных улицах Лондона и особенно плохо — в запутанном и переполненном лондонском метро. По свидетельству современников и признаниям самого Чапека в «Письмах», он нашел настоящее убежище в Сербитоне, элитном пригороде Лондона, в доме, куда его пригласил Вочадло.

Название Сербитон происходит от древнеанглийских слов, означающих «южная граница», земли входили в королевское поместье Кингстон, а сейчас являются частью Большого Лондона. Чапек называет его «убежищем», «прелестным кварталом вилл». Очарование этого пригорода Лондона еще в XIX столетии привлекало художников и поэтов, например, прерафаэлитов Милле и Холмана-Ханта, к которым приезжали в гости и другие художники, ценившие здешние замечательные ландшафты.

Чапек испытал настоящий культурный шок, свойственный путешественникам, оказавшимся среди незнакомых людей, традиций, обстановки и испытывающим некоторые проблемы с языком. Несмотря на полстолетия, которые отделяли мою первую поездку от поездки Чапека, многие эмоции и чувства удивительно узнаваемы. А некоторые образы, которые могут показаться художественным преувеличением или фигурой речи, на самом деле весьма реальны и имеют объяснение в английском характере и культуре. Кроме «Писем из Англии» буду ссылаться и на некоторые фрагменты личных писем Чапека к его другу О. Вочадло и к его возлюбленной Ольге Шайнпфлюговой, которые появились в печати в 1960—70-е гг. благодаря деятельности его друзей и почитателей и переводам части корреспонденции на английский язык¹⁰.

«Белое — это просто скалы»

Чапек пишет: «<…> чтобы рассказать все по порядку, я нарисовал вам, как выглядит Англия со стороны Ла-Манша».

В те времена Ла-Манш был практически единственным способом достичь берегов Англии, недаром на английских картах это водное пространство называется The English Channel — Английский канал. Эти 32 км помогали путешественнику ощутить, что Британия — остров, а поэтому там все не так, как в Европе. Чапек тоже говорит об этом в своих путевых заметках об Англии. В скобках заметим, что нежелание англичан соединяться с Европой приводило к затягиванию вступления в Общий рынок, к протестам против строительства тоннеля под Ла-Маншем, а теперь стало одной из главных причин Брекзита.

«Белое — это просто скалы, а сверху растет трава. Сооружение довольно основательное, так сказать, на скале, но все же, когда у вас под ногами континент, вы чувствуете себя более спокойно.

Затем я зарисовал для вас Фолькстон, где я пристал к берегу. В лучах заходящего солнца он казался замком с зубчатыми стенами; зубцы впоследствии оказались просто дымовыми трубами».

Фолькстон находится всего в 11 км от Дувра, во времена путешествия Чапека это был основной порт прибытия с континента. Он также являлся важным стратегическим пунктом во время обеих мировых войн, и в 1971 году там был открыт Кентский музей Битвы за Британию. А типичные белые меловые холмы, которые встречаются вдоль всего побережья, по мнению многих ученых, породили название Альбион.

Высокие берега и сильно изрезанная береговая линия еще во времена скандинавских набегов VII—IX вв. спасали Англию от неожиданного вторжения, что нашло отражение в Codex Argenteus, в Англо-саксонской хронике.

Чапек обращает внимание на высокий берег, светлый и поросший травой. Оттенок берега отличается при разном освещении и в разных географических точках Британии. Как тут не вспомнить Шерлока Холмса, который объяснял Ватсону необходимость разбираться в образцах почвы! Берег Дувра часто описывают как белый или серебристый, тогда как в Брайтоне эти удивительные холмы, скорее, желтовато-серые.

Среди таинственных, почти мистических объектов английского ландшафта называют Уффингтонскую Белую Лошадь: огромный силуэт из меловых траншей, по форме напоминающий лошадь, находится в Оксфордшире. С этим местом связано множество легенд. Присутствовавший на обеде участников Пен-клуба Герберт Честертон, с которым Чапек хотел пообщаться, в 1911 году написал поэму «Баллада о Белой Лошади».

В английской литературе, которую Чапек хорошо знал, берег Дувра ассоциируется также с прекрасным стихотворением викторианца Мэттью Арнольда:

Взгляд оторвать от моря не могу.
Тишь. Смотрится луна
В пролив. Там, на французском берегу,
Погас последний блик. Крут и высок,
Английский берег над водой навис.
О, подойди к окну! Как ночь нежна.
Лишь там, где бухту ограждает мыс,
Где отделен серебряный песок
От черной бездны пенною каймой,
Вздыхает море, галькою шурша:
То отступает, то опять — бросок,
Льнет к берегу и снова рвется вдаль,
И в мерном плеске чувствует душа
Безмерную печаль.

(перевод М. Донского)

С развитием авиации визитной карточкой Англии стал вид на Лондон с самолета: в солнечный день с воздуха можно рассмотреть изгибы Темзы, здание Парламента, собор св. Павла, Тауэрский мост. Именно в этот момент возникает чувство радостного удивления от того, что, как пишет Чапек, «Англия действительно Англия». Но если вы прилетели на самолете, то для того, чтобы увидеть белый английский берег, нужно отправиться в Дувр специально.

«Зубцы оказались дымовыми трубами»

А теперь немного о трубах и туманах. Туманы — типичное английское природное явление, которое нередко становилось причиной неприятностей, а подчас и трагедий: от кораблекрушений до смерти под колесами экипажа, как, например, в романе Голсуорси, с которым Чапек познакомился в Лондоне. Зверства Джека Потрошителя и ужасные события «Собаки Баскервилей» происходили тоже под покровом тумана. Особенно страшен был смог (smog — от слов smoke и fog, дым и туман), соединение влажных облаков и дымовых выбросов. Он стал причиной болезней целых поколений.

Некоторые думают, что эти проблемы ушли в прошлое давным-давно, на рубеже XIX и XX веков, а туман остался лишь на страницах английских романов и полотнах импрессионистов, но это не так. Еще в 1979 году 45 % жилых зданий отапливались углем; трубы, подобные тем, что Чапек увидел в Фолькстоне, до сих пор красуются на крышах английских домов и поражают своим количеством. Еще совсем недавно они были одной из причин чудовищного загрязнения воздуха: жители предпочитали бытовой уголь дешевых сортов, а он выбрасывал в воздух много сажи. В декабре 1952 года, вскоре после коронации Елизаветы II, Великий смог, такой густой и желтый от химических веществ, скопившихся в атмосфере, что его прозвали «гороховым супом», убил в Лондоне 12 тысяч человек всего за четыре дня декабря, еще 8000 умерли в результате его пагубного воздействия. Все это стало причиной серьезного правительственного кризиса Великобритании.

После принятия в 1956 году Акта о чистом воздухе и целенаправленной работы по его воплощению в жизнь ситуация серьезно изменилась. В Англии сейчас редко возникают такие густые туманы, но в начале апреля 2013 года, путешествуя на ночном поезде из Ливерпуля в Лондон, я проснулась в семь утра и серьезно испугалась: окно выглядело так, будто его замазали белилами, только изредка вдруг прорисовывалась ветка, точь-в-точь рука привидения в фильмах ужасов. Почему же о туманах Чапек только упоминает вскользь, называя их облачностью?

«Хорошо еще, что есть автобусы — корабли пустыни, верблюды, несущие вас на спине через каменную бесконечность Лондона. Я и сейчас не понимаю, как они не заблудятся, ведь по большей части из-за здешней облачности они не могут отыскать пути по солнцу или по звездам?»

Все очень просто: он выбрал правильное время путешествия — посетил Англию в мае-июне, а это лучшее время года в данной части света.

«Двухметровый бобби»

«Да, начало у меня выходит очень запутанное, но о полицейских я должен сказать, что при поступлении на службу от них требуется внушительная внешность и высокий рост. Они, как боги, на голову выше прочих смертных и пользуются неограниченной властью. Когда на Пикадилли такой двухметровый бобби поднимет руку, всякое движение прекращается, даже Сатурн застывает на месте и Уран останавливается на своем небесном пути, пока бобби не опустит руку. Ничего до такой степени сверхчеловеческого я никогда не видал».

Это сущая правда: полицейские в Англии совершенно особенные.

Рост всегда считался признаком силы. Английская мера длины фут — это усредненный размер ноги типичного военного, почти 31 см, т. е. современный 46 размер обуви.

Служба полиции в Лондоне была серьезно реформирована всего лишь за 30 лет до появления первых рассказов о Шерлоке Холмсе, в 1829 году. До этого государственной полиции просто не существовало, были частные сыщики, которые охотились за ворами и получали за это вознаграждение. Власти были обеспокоены ростом преступности, и премьер-министр Роберт Пиль разработал идею реформы, которую можно описать одной фразой: The police are the public and the public are the police (Полиция — это народ, а народ — это полиция).

Полиция — это не карательные отряды, ее сотрудники — это те, кто помогает и защищает, поэтому в Англии до сих пор сохраняется запрет на ношение оружия для полицейских, несмотря на случаи их трагической гибели от рук преступников. Полиция — это народ!

Может быть, сейчас они не такие высокие, как описал Чапек, но солидности им не занимать.

Помнится, студентами мы отстояли очередь на галерею для публики в Палате общин. Солидные, степенные, важные полицейские встречали гостей, просили заполнить карточку посещения, задавали вопросы, показывали, куда идти. Как все путешественники, особенно те, кто изучает английский язык, мы охотились за артефактами и спросили, нельзя ли получить испорченный бланк в качестве сувенира. Нам было очень спокойно и солидно сказано, что это можно сделать при выходе. Минут через 40 мы спустились с галереи и подошли к тому же полицейскому. Один из моих сокурсников весьма неосмотрительно решил блеснуть знаниями разговорного английского и спросил: «What about the visitors forms?» (Как насчет бланков для посетителей?). Надо было видеть праведный гнев блюстителя порядка, который действительно был на голову выше нас. Он даже покраснел и сказал: «I am twice your age and I am the Metropolitan Police Officer! How dare you to address me in such a tone». И взгляд, и осанка, и выражение лица четко показывали, что он не шутит. Мы внутренне похолодели, но поняли, что не нарушили закон, а просто заговорили с ним слишком неуважительно. Собрав волю и знания английского языка, мы выступили с альтернативной фразой, включив туда для гарантии целых три выражения, усиливавших вежливый оттенок. Реакция превзошла наши ожидания: «Это совсем другое дело, вот так подобает обращаться к офицеру при исполнении!» Когда мы сознались, что мы иностранцы, он не поскупился на своего рода комплимент: «А я думал, что вы просто плохо воспитанные англичане из глубинки». Как тут не согласиться с Чапеком, что они сверхъестественные люди!

Но почему у внушительных полицейских такое несерьезное прозвище — бобби? Виноват все тот же Роберт Пиль. Уменьшительное от Роберт — Бобби — стало именем нарицательным, хотя на первых порах воспринималось как ирония. Вторая кличка, более резкая и более негативная — peeler — происходит от фамилии Пиль (peel), что буквально означает «срезать шкурку с картофеля или других овощей». Peeler — «птенец Пиля» и «картофелечистка»: они иногда вынуждены делать грязную работу, чтобы город стал чище.

В то же время с ними можно общаться и спрашивать дорогу, а они в ответ обязательно поговорят с вами, используя обращение sir, young lady или ma'am.

«Придется говорить по-английски»

«Сойдя на берег, я с изумлением обнаружил, что не умею говорить по-английски и не понимаю ни слова».

Проблема погружения в английский язык — это проблема всех, кто учил его в отрыве от среды, в основном в письменном варианте. Шутливая поговорка гласит: в английском пишется «Манчестер», а читается «Ливерпуль». Английская фонетика и орфография имеют причудливую историю, не менее запутанную, чем лондонские улицы, и не менее извилистую, чем береговая линия британских островов.

Правда, Чапек, скорее всего, сильно преувеличивал. Он еще в Сорбонне выбрал в качестве основного предмета английскую литературу. Английский он знал, переписывался на нем, много читал в оригинале, потому что в то время еще очень малое количество произведений было переведено на чешский. В Англии он продумывал свою торжественную речь, общался с огромным количеством людей без переводчика, готовил статьи к публикации¹¹ и, хотя английский лингвист Брэдбрук отмечает, что письма Чапека были «не без греха» с точки зрения пунктуации и правил оформления корреспонденции¹², но их уровень очень высок. К сожалению, все это не помогало понять устную речь.

Думается, что еще одной причиной был немецкий язык, которым Чапек владел свободно. Родство английского и немецкого особенно мешает в данном случае, потому что в немецком многое произносится, как написано. В письмах к Ольге Шайнпфлюговой звучат панические интонации: «мне все-таки придется говорить по-английски»; «Мистер Шоу — страшно милый человек, он пригласил меня на следующую пятницу, но, к сожалению, по-английски я почти ни слова не понимаю, это ужасно!» Можно представить, что Шоу и другие участники встреч и обедов в устной речи имели ряд особенностей, а возможно, и диалектных черт, что совсем не облегчало Чапеку задачу. Интересно, что именно Шоу долгое время приписывали следующее шутливое высказывание: «Слово fish может быть записано и другим способом — ghoti со следующими объяснениями: gh читается [f] как в слове enough, o [i] как в слове women, ti [sh] как в суффиксе -tion».

В связи с языковым вопросом не могу удержаться от комментариев к некоторым деталям русских и английских переводов «Писем». По-чешски слово listy означает и письма, и записки, и дневниковые заметки, и даже газеты. В данном случае, это путевые заметки, которые отправлялись в газету. Английские и русские переводчики, не сговариваясь, выбрали слово letters / письма, что придает названию более широкий и, как представляется, более теплый характер.

В русском переводе «Писем» встречаются странные варианты написания имен собственных, например, Сарбайтон: такая передача английского названия его несколько онемечивает, правильнее вариант Сербитон. Название Тоуэр и фамилия Броун переданы с помощью транслитерации, тогда как в русской традиции они прижились в транскрипции (Тауэр и Браун).

«Стадо несущихся мастодонтов»

«Никогда в жизни я не примирюсь с тем, что здесь называется traffic, т. е. с уличным движением», — пишет Чапек.

«Несмотря на мое сопротивление, меня выволокли на улицу, где у меня душа ушла в пятки. Бесконечной, беспрерывной лентой тянулись в четыре ряда всевозможные экипажи: автобусы, пыхтящие, облепленные роями людей, как стадо несущихся мастодонтов, рокочущие автомобили, грузовики, летящая свора автомобилей, бегущие люди, тракторы, машины скорой помощи, люди, карабкающиеся на империалы автобусов, снова стадо моторизованных слонов…»

И далее возникает мотив блуждания человека среди людей в этом огромном, страшном мире:

«Мне стало страшно, и я отчаянно затосковал по Праге, как малое дитя, заблудившееся в лесу. Да, не скрою от вас, что я боялся: боялся, что потеряюсь, что попаду под автобус. <…> человек — просто увеличенная во много раз бактерия, мириады которых кишат на какой-нибудь заплесневелой картофелине».

Нелюбовь Чапека к общественному транспорту Лондона отмечается не только в его письмах, но и в воспоминаниях О. Вочадло. Однако писателю нравилось ездить на открытом втором этаже лондонских автобусов, смотреть на окружающие улицы и достопримечательности: это ни с чем не сравнимое удовольствие и ощущение свободы.

Но представление о том, что Чапек путешествовал на тех самых красных даблдекерах, которые знают все туристы сегодня, скорее всего, ошибочно: популярной и единственной красная краска стала не сразу.

Первые экипажи для большого количества пассажиров появились в Лондоне в 1829 году. Это были омнибусы (от лат. omnibus — «все»), фургоны на конной тяге. Латинско-русский словарь дает следующий пример: Ad omnibus amatur — и перевод «Ее любят все».

Разработчиком и создателем омнибуса был Джордж Шиллибэр, английский инженер, который до этого выполнял заказы на такие средства перевозки в Париже. Там созданный им омнибус выехал на улицы на два года раньше, поэтому про появление в Лондоне желто-зеленого экипажа, запряженного тройкой лошадей, в который надо было забираться по специальной лесенке, газета The Morning Post 7 июля 1829 года написала, что это транспорт на 16—18 человек по парижской моде, широкий и очень устойчивый. Первые конные омнибусы были не всегда удобны как раз из-за своей ширины, и они были одноэтажными. Существовал один маршрут: от вокзала Паддингтон до Сити, в день омнибус совершал по четыре рейса в каждом направлении.

Переход на двигатели внутреннего сгорания совершился в 1895 году, а первые красные автобусы появились в 1907-м, но их было немного: разные компании предпочитали разные краски. Второй этаж в начале века и во времена Чапека уже был. Мне попалась рифмованная реклама 1907 года: Open air to everywhere. Рекламировать было необходимо, потому что второго этажа и высокой винтовой лестницы побаивались. Уже в 1925 году открытый второй этаж был запрещен, так что Чапеку повезло. Потом открытый верх восстановили на туристских маршрутах, но второй этаж открыт только наполовину.

В свои посещения Англии я застала уже царство красных Рутмастеров, которые были в эксплуатации с 1956 по 2005 год¹³. Они лавировали по узким улицам с удивительной легкостью, и, возможно, Чапек уже не назвал бы их мастодонтами и слонами.

Причин того, что теперь автобусы красные, называют несколько. Во-первых, красная краска оказалась стойкой к английской сырости, во-вторых, в страшные туманы красные автобусы были все же заметнее. Иногда говорят о том, что красный — королевский цвет. Существуют красные почтовые ящики и красные почтовые машины. Их прекрасно дополняют красные автобусы, которые красиво выделяются на фоне неярких сероватых и бежевых домов старого Лондона.

Еще одна их удивительная особенность — маневрирование на круговых разворотах, которых в Лондоне великое множество. Огромный автобус делает это красиво, как балерина свой пируэт.

Рутмастеры, как правило, не имели дверей, поэтому спешащие граждане могли с легкостью выйти, если попадали в пробку — снова пресловутая английская свобода выбора. В мой первый приезд в Лондон бывали ситуации, когда мы пользовались этим и потом пешком обгоняли несколько автобусов, и это было в диковинку: в те времена в Ленинграде о том, что такое пробки, знали только понаслышке.

Последняя модель автобусов интересным образом связана с Чехией. В 2012 году Чешская республика была впервые после разделения Чехословакии представлена на Летних Олимпийских играх, проходивших в Лондоне. В честь этого события чешский скульптор Давид Черны создал скульптуру, которую установили перед зданием, где располагалась чешская делегация и чешские спортсмены: красный даблдеккер с мощными руками атлета, отжимающегося, как спортсмен на тренировке. Новая модель автобуса была введена в эксплуатацию в 2010 году, а в 2012-м состоялась ее официальная презентация и массовый выход на улицы Лондона.

«Дух славы и старых кожаных кресел»

За вереницей машин и автобусов следовала и вереница встреч, обедов, театральных представлений и других мероприятий, которые посещал Чапек. Ему все время приходилось преодолевать природную застенчивость и погружаться в гущу событий, хотя больше всего ему нравилось бывать на природе. Исключение составляли клубы: они привлекали его спокойствием, ощущением силы традиций и возможностью молчать: «Житель континента придает себе вес разговорами; англичанин тем, что молчит».

«Как бы поскромнее выразиться? Ну, вот как: я незаслуженно удостоился чести попасть в некоторые самые недоступные лондонские клубы, что не с каждым путешественником случается. Попытаюсь описать все, что я там увидел. <…> какие-то исторические кресла, залы, где джентльмены курят, а также залы, где джентльмены курят и читают; всюду веет дух славы и старых кожаных кресел. Да, будь у нас такие старые кожаные кресла, то были бы и у нас традиции <…> я подумал об этом, когда уселся поглубже в одно из этих исторических кресел; чувствовал я себя отчасти историческим лицом <…>».

Традиции клубов неукоснительно соблюдаются и по сей день. Когда мы собирались в Англию летом, пригласившая нас англичанка посоветовала мужу взять классический пиджак, а мне шляпку. Прогноз сулил около 30 градусов, но нам объяснили, что он приглашен в клуб, а туда без пиджака нельзя, а шляпка необходима, чтобы присутствовать на регате в Хенли. Когда он собирался в клуб (без женщин, заметьте), она придирчиво осмотрела его обувь и забраковала новые мокасины: необходимы только ботинки со шнурками. Галстук был, конечно же, тоже обязателен! На регату муж галстук не надел, потому что мы не планировали заходить на клубные территории, но знакомые пригласили нашего английского друга вместе с нами разделить пикник на траве. Мы с радостью согласились, как вдруг на лице Майкла увидели сомнение: «Надо раздобыть галстук, иначе нас не пустят даже помыть руки». Я порадовалась своей предусмотрительности: несмотря на протесты мужа, я положила ему галстук в карман.

«Около двадцати приглашений на обеды и ужины»

Одним из самых крупных событий поездки Чапека был знаменитый обед, организованный Пен-клубом в его честь. В фешенебельном ресторане собрались более ста гостей, среди которых были известные писатели, историки и театральные деятели. Некоторых из них Чапек описывает в «Письмах» и даже прилагает дружеские шаржи, очень точные и узнаваемые. Чапек заранее просил, чтобы Вочадло организовал ему встречи с Г. К. Честертоном, Гербертом Уэллсом и Бернардом Шоу. Их портреты в «Письмах» можно отнести к наиболее удачным. Честертон на обеде был, а Шоу и Уэллс не смогли прийти, поэтому с ними Чапек встречался отдельно.

Зато присутствовал Джон Голсуорси, основатель и первый президент Пен-клуба, который к тому времени уже был автором всемирно известной «Саги о Форсайтах» и закончил первый роман «Современной комедии» «Белая обезьяна». Его портреты, сделанные рукой Чапека, тоже включены в «Письма». Кроме них в списке гостей были Вита Саквиль-Уэст, модная писательница и ландшафтный художник, любовница Вирджинии Вульф. Чапек пишет Шайнпфлюговой об известной суфражистке и феминистке Сесиль Изабель Фэйрфилд, избравшей себе псевдоним Ребекка Уэст из пьесы «Роммерсхольм» Генрика Ибсена. Также среди гостей были историк Ричард Сетон Уотсон, переводчик и театральный режиссер Найджел Плейфэр, редактор Manchester Guardian Джеймс Боун.

Самой высокопоставленной гостьей была Мария Румынская, королева Румынии, внучка королевы Виктории и императора Александра II, президент Румынского Пен-клуба. Вечер у королевы Марии оказался занят, поэтому запланированный ужин превратился в обед. Мария опоздала на час, и все ее ждали. Была там и испанская инфанта Беатриса, младшая сестра Марии Румынской, которая расположила к себе Чапека тем, что немного говорила по-чешски¹⁴.

Надо пояснить, что английский обед, который дается в честь определенного лица, подразумевает его главную речь. Речь должна быть интересной, необычной и имеющей отношение к сути встречи; конечно, от иностранца ожидается некое знание культуры принимающей страны и уважение к ее традициям. Если речь удалась, то все остальное неважно, если речь оказалась не на уровне, то оратору будет уже трудно подняться в глазах собравшихся — ситуация, часто обыгрываемая в английских романах и фильмах.

Речь Чапека удалась. Помог талант, глубокое знание английской литературы, в частности Шекспира, и общая начитанность. По свидетельствам очевидцев, аплодисменты были самыми громкими за весь обед, даже царственной особе, которая тоже произносила речь, хлопали меньше. Мало того, речью заинтересовался The Times, опубликовал ее почти без сокращений на следующий день, и Чапек навсегда нашел место в сердце англичан:

«…меня засыпали похвалами, и я получил около двадцати приглашений на обеды и ужины. Сегодня (примерно через час) иду на обед к издателю Manchester Guardian, вечером меня везут в какой-то театр, и так день за днем»¹⁵.

О знакомстве, а потом и общении Чапека с английскими писателями чешская публика узнавала из газеты Lidové Noviny, куда он присылал письма из Лондона. Хотя ему не суждено было больше посетить Англию, эта связь не прерывалась в течение всей его жизни. Герберт Уэллс многократно выдвигал Карела Чапека на Нобелевскую премию, но, к сожалению, безуспешно.

Ему было всего 48, когда его не стало, и эта потеря болью отозвалась в Англии. «Как нелепо! Это должен был быть я, — писал Бернард Шоу, которому было тогда 88 лет. — Карел был слишком молод, чтобы вот так уйти. У него в запасе было, по крайней мере, 40 лет, и он бы дал миру еще так много!»¹⁶