Незаконное увольнение ее и других свободно и критически мыслящих преподавателей стало в российском обществе событием резонансным и дало старт новому образовательному проекту — Свободному университету.
Елена Лукьянова
В 1980 году с отличием окончила юридический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, там же защитила кандидатскую (1984) и докторскую (2003) диссертации, преподавала конституционное право России. Член Московской областной коллегии адвокатов, занималась рассмотрением политически значимых дел, была адвокатом Михаила Ходорковского. Член Общественной палаты России (2010—2014), нескольких общественных советов и консультационных органов. Лауреат Премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека в номинации «За экспертную и научную деятельность в области прав человека» (2016). Подпись Е. А. Лукьяновой стоит под обращением против принятия поправок к Конституции РФ (март 2020) и письмом в поддержку протестных акций в Беларуси (сентябрь 2020).
— Сейчас много горячих тем, и возможность обсудить их с вами — большая удача. Но начать наш разговор я бы хотела с того, чем вы заняты последние недели: с создания Свободного университета и событий, этому предшествовавших. Вынужденный уход ведущих преподавателей из ВШЭ, давление на студентов, закрытие программ и курсов... Очевидно, что делается все это «по указанию сверху». Но вузов, которые обеспечивают властные структуры и СМИ лояльными кадрами, достаточно: МГУ, МГИМО, РАГС при Президенте РФ. Почему власти так важно нивелировать еще и элитную ВШЭ?
— По поводу лояльности кадров я бы все же поспорила. Молодежь у нас неленивая пошла. Они ищут и выбирают настоящие знания. И находят их. Если в каком-то вузе совсем плохо, то они меняют этот вуз или доучиваются в другой магистратуре. А сделать хорошо образованного человека лояльным к тому, что противоречит его профессиональному знанию, практически невозможно. И лично меня из всех высших юридических учебных заведений тревожат лишь академии, созданные при ФСИН, Прокуратуре, СК и ФСБ, — там действительно учат по неким специальным программам, после которых юристы в одной и той же стране начинают разговаривать на двух разных, непонятных друг другу языках. Кстати, в эти органы практически невозможно устроиться после «общегражданских» юридических вузов. Остальное — вопрос внутрипрофессиональной дискуссии о том, что лучше и как преподавать. В целом же налицо смена поколений, и представители нового поколения мыслят иначе.
— Расскажите, пожалуйста, о реакции коллег на ваше увольнение?
— У нас была очень сильная кафедра, от которой осталось всего четыре профессора и несколько молодых преподавателей. Разумеется, оставшиеся все понимают, и им все происходящее не нравится. Не нравится это и представителям других юридических специальностей. И они не молчат. Новому декану будет непросто на факультете.
Кстати, команда, пришедшая руководить факультетом, буквально оголила целую кафедру другого юридического вуза — Всероссийского государственного университета юстиции (бывшей РПА — Российской правовой академии Минюста) — ровно накануне первого сентября. Поэтому руководство ВГУЮ нас, уволенных, сразу же пригласило на работу. Я предложение не приняла: слишком жесткая там бюрократия и странная организация учебного процесса. Я к таким условиям за сорок лет работы в МГУ и в Вышке не привыкла.
— Кстати, о бюрократии. Один из аргументов начальников, изгоняющих «ересь» из высшей школы (в том числе из ВШЭ), — мы выступаем за деидеологизацию образования...
— Ну это игра словами, подмена понятий. Как можно преподавать, например, конституционное право — науку о правовом регулировании отношений власти — без профессиональной проверки действий власти на их соответствие законодательству, его принципам и логике? Здесь нет никакой идеологии. Но в общероссийской правоприменительной практике просто упоминание фамилии первого лица государства на плакате пикетчика почему-то считается идеологической диверсией и призывом к свержению конституционного строя. Так что это вопрос терминологии. И это не ко мне. Мне этого не понять.
На самом деле, нам никто официально не предъявлял никаких «идеологических» претензий. Единственным правилом в Вышке было: если высказываетесь на политические темы, не аффилируйте себя с вузом — и больше никаких требований. И уволить нас попытались по формальным причинам с нарушением трудового законодательства. Как юрист, я не могу оставить эти нарушения без ответа.
— Как же получилось, что в одном из самых прогрессивных вузов такое стало возможным?
— В Вышке, к сожалению, довольно низкокачественная бюрократия. Например, управление труда и персонала. Похоже, они сильно не в ладу с трудовым правом. Объяснить это можно так: когда вдруг, как на дрожжах, небольшой, но качественный вуз начинает превращаться в гиганта, обеспечить его качественными кадрами непросто —сразу нужно очень много людей. А хорошие профессионалы обычно заняты. Поэтому на серьезных должностях оказываются случайные люди.
В том числе это коснулось и преподавателей. В итоге ректор оказался перед выбором, перед которым может оказаться любой администратор: что важнее — сохранение идеи вуза или его хозяйственно-имущественное расширение. Особенно с учетом того, что главой попечительского совета является заместитель руководителя Администрации Президента. Прошли времена, когда вуз наполнялся мыслящими профессионалами, преподавателей искали по всей стране, поштучно, буквально вручную формировали коллектив. Теперь построена масса помещений, занявших несколько кварталов в самом центре Москвы, анонсировано множество курсов, а читать их качественно некому. К сожалению, гигантомания и амбиции создать самый крупный и самый крутой вуз, зависящий от государственного финансирования, никак не сочетаются с идеей независимого учебного заведения.
— Тогда давайте поговорим о новом проекте — Свободном университете. Можно ли считать его альтернативой ВШЭ?
— Идея Свободного университета сейчас так громко прозвучала потому, что переход на смешанные формы онлайн/офлайн обучения — это, похоже, общемировая тенденция. В любом случае такой переход рано или поздно произошел бы. Но ковидный локдаун стал неожиданным и мощным катализатором процесса. Современные технологии дают людям практически неограниченную возможность выбора, причем не только в стенах какого-то одного учебного заведения, а по всему миру. Я все время повторяю: «Нет ничего сильнее идеи, время которой пришло». Похоже, что модель Свободного университета (при том что она, как говорится, «сделана на коленке» и еще далеко не отработана) и есть прообраз значительной части высшего образования будущего.
— Как это новое образование может выглядеть, в чем будут его преимущества перед классическим?
— Возьмем, например, болонскую систему образования. Она ведь не в том состоит, что это просто наша старая, но несколько модифицированная система специалитета. Она дает совсем другие возможности совершенствования специалистов или смены жизненной парадигмы. Люди, проработав некоторое время по своей первой специальности, вдруг обнаруживают в себе новые таланты или дополнительные потребности и идут в новую магистратуру. И учиться можно в двух, трех, четырех, пяти магистратурах всю свою жизнь. Возникает необходимость в новых знаниях и навыках — их свободно можно получить. У нас же происходит еще более дробная разбивка больших магистерских программ на малые компетенции. То есть внутрипрофессиональная дифференциация, когда не нужно полностью переучиваться, а можно освоить какой-то один «угол», аспект профессии — это очень здорово. И на рынке образовательных услуг таких предложений мало. Поэтому такой спрос.
— Ваш курс в Свободном университете «Основы конституционного права» можно назвать именно такой компетенцией? Читала, что от желающих его прослушать поступило более 300 мотивационных писем, и, если бы не жесткие временные рамки, их, очевидно, было бы еще больше. Связан ли всплеск интереса с абсурдной историей внесения поправок в Конституцию РФ? Или тому есть другие причины?
— Да, это именно такая компетенция. По содержанию мотивационных писем претендентов можно разбить на несколько групп. Первая — это студенты государственных вузов. Одни, отучившись семестр в условиях карантина, не получили достаточных знаний по дисциплине, другие жаловались, что их учили плохо, преподавали неинтересно и они хотят чего-то иного. Кратко эту мотивацию можно свести к формуле «не хотим зубрить, хотим думать».
Вторая группа — зрелые юристы или профессионалы в смежных юридических дисциплинах, преподаватели юридических вузов, которые хотели бы себе как раз «докрутить». Они писали: по прошествии десяти, двадцати, а то и тридцати лет наконец поняли значение конституционного права в системе права. Да, оно ядро правовой системы, а преподавали его нам плохо. Или мы в нем просто не разобрались, считая проходным предметом. Спустя годы после того, как началась трансформация советской правовой системы, произошло переосознание системы права и правовых ценностей. Конституционное право сегодня очень востребовано. Беда или часть беды российской правовой практики в отсутствии серьезных знаний по конституционному праву. Рано или поздно в прекрасной России будущего нам придется доучивать всех. А для этого надо подготовить учителей.
Кстати, были в этой группе и школьные учителя, преподающие обществознание. Их было немного, но они меня особенно порадовали. Видимо, это хорошие учителя.
Но была и еще одна группа, примерно одна треть, людей с иной мотивацией. Например, письмо: «Я парикмахер (вокалист, пожарный). Я смотрю на то, что происходит, и поправки к Конституции взорвали мне мозг. Я хочу разобраться». Для таких слушателей, конечно, нужен так называемый «Общий курс», который отличается от анонсированного Свободным университетом. И я буду читать такой курс на коммерческой платформе Baltic net. как раз для случаев, когда «поправки к Конституции взорвали мозг». Чтобы объяснить людям, что такое взаимоотношения человека с государством.
— Была ли в нашей стране, начиная со времен Российской империи и Свода основных государственных законов 1835 года, дополненных Манифестом 1905 года, и вплоть до сегодняшнего дня хотя бы одна достойная и действенная Конституция? Или ее еще предстоит написать?
— Свод основных государственных законов 1835 года и Манифест 1905 года я все же полноценными Конституциями не считаю. Конституция возникает там и тогда, где и когда ограничивается абсолютная власть. Манифест 1905 года — это все же предконституционный акт. Ведь несмотря на создание Думы, российскую монархию в ее особом, самодержавном виде он, по существу, не ограничил. Поэтому давайте все же отсчитывать конституционный процесс в нашей стране с 1918 года.
Кстати, что есть хорошая Конституция? По каким критериям ее оценивать? Как «плохая-хорошая» соотносится с политическим режимом? Две российские конституции были созданы в условиях диктатуры пролетариата, причем первая, написанная в 1918 году, была вообще весьма условной Конституцией-декларацией. Конституция 1936 года, взявшая за основу Конституцию Веймарской республики, с точки зрения юридической техники была написана неплохо. Все же ей удалось относительно успешно упорядочить послереволюционный процесс, виды актов и путаницу в органах власти. Это уже не было время диктатуры, но оформился тоталитарный режим, который был достаточно четко и грамотно в ней зафиксирован.
— Были ли в российском конституционном процессе какие-либо прорывы, достижения?
— Да, например, мы оказались первыми, кто декларировал ряд прав и свобод. Правда, далеко не все из них были реализованы. Но конституционный процесс не прерывался. Я лично считаю, что одной из лучших (по юридическому качеству) была Конституция 1977 года. В нее, что было невероятно для советского времени, уже изначально был заложен гигантский демократический потенциал. И со временем именно он и сработал.
Конституция 1993 года очень качественная с точки зрения ее первой, второй и девятой глав («Основы конституционного строя», «Права и свободы человека и гражданина», «Конституционные поправки и пересмотр Конституции») и не вполне последовательная по всем остальным, поскольку в тексты глав с третьей по восьмую уже были заложены предпосылки для их авторитарного использования. Другое дело, что можно их использовать или не использовать. Но в том и состоит противоречивость времени и момента, в которые эта Конституция принималась.
Что такое идеальная Конституция? Таких, наверное, не бывает. До того, как любая Конституция начинает действовать, это только слова, написанные на бумаге. Вопрос в том, было ли общество готово к тому, что было записано в этой Конституции и как это должно было применяться. Конституция хороша, когда она работает. В мире нет ни одного идеального конституционного текста, который не прошел бы обкатку временем и не претерпел бы трансформации.
Да, у нас свой собственный непростой конституционный путь. Тридцать лет назад правовое сообщество, правовая наука оказались не готовы к столь высокому уровню конституционных требований, которые были заложены и остаются в действующей Конституции. За три десятка лет мы только-только осознали ее важность и освоили часть конституционных смыслов. Я смотрю диссертации молодых ребят из регионов и радуюсь. Потому что вижу сильных, эрудированных, по-европейски мыслящих юристов. То есть процесс ни разу не останавливался, и кого-то мы смогли за эти десятилетия подготовить.
— Значит ли это, что действующая Конституция вполне жизнеспособна, и если научить людей правильно ею пользоваться, то лучшего и не надо? Или все же есть что-то, чего бы вы, профессионал, категорически не хотели в ней видеть?
— Все же для прекрасной России будущего Конституцию нам придется, видимо, переписать... Эти пресловутые поправки ее ценность во многом нивелировали. Хотя первую и вторую главы я бы оставила без изменений. Да и девятую, «защитную» главу я бы тоже сберегла.
Я допускаю, что в обновленной Конституции не будет Президента. Но если он сохранится — все же смешанная форма правления для такой страны, как наша, пока удобна, а на парламентской республике мы можем забуксовать. И то только два срока по четыре года без каких бы то ни было «подряд» или возможности обнуления. Впрочем, мне проще сказать, что я бы убрала из действующей, а не что хотела бы видеть в новой Конституции. Безусловно, нужно очень серьезно скорректировать полномочия ветвей власти, вывести суды на другой уровень независимости, серьезно дополнить положения о принципах избирательной системы и установить неотвратимость ответственности за нарушение прав и свобод человека. То есть, по сути, достаточно доконструировать, доточить, дорихтовать ту, что есть.
— Пока что мы можем наблюдать, как власть попирает качественную, хорошо написанную Конституцию. Да и законы вообще. Можно ли сказать, что в российском гражданском обществе есть резерв противостояния этому? На Западе общество очень остро реагирует на неправомерные действия власти и ее институтов. Собственно, так началось движение BLM, как бы к нему ни относиться. А российское общество не всколыхнуло даже покушение на Алексея Навального. Что с нами не так?
— Нет, не так не с обществом. Я живу в Латвии, где гражданского общества вообще практически нет, оно не успело сформироваться. И могу сравнивать. Российское гражданское общество очень окрепло за последние пятнадцать лет, оно реагирует на все очень остро и своевременно. Но демократия невозможна без институтов, а они в России задавлены государством. Например, СМИ. Именно через них гражданское общество должно было бы доносить до всего населения информацию о тех или иных сомнительных действиях властей. Но официальные СМИ полностью взяты под государственный контроль и не могут выполнять этой своей важнейшей функции. Почему в Украине гражданское общество реагирует острее? Потому что там СМИ не трогали. А у нас был обратный процесс.
Должны быть каналы донесения информации. Должна быть также создана комфортная правовая среда для возникновения и существования институтов гражданского общества. Последние десять лет в России она, мягко говоря, крайне некомфортная или даже враждебная к ним. И это не вина гражданского общества, это вина государства, которое грубо вмешивается в его дела и жизнь. Но вопреки всему в России гражданское общество есть, и оно, повторяю, сильное, мощное! Оно сформировалось, и как только для него будет создана чуть более комфортная правовая среда, произойдет взрыв активности.
Что касается реакции на отравление Алексея Навального, то говорить об этом рано. Посмотрите на результаты «Умного голосования»! К бунтующему Хабаровску добавились Томск, Новосибирск, плюс Краснодар, который еще летом показал весьма нетривиальные результаты голосования по конституционным поправкам. И таких регионов будет все больше и больше. Разве это не реакция на отравление?
— И в заключение о том, с чем приходится сталкиваться многим граждански активным россиянам, оказавшимся в добровольной или вынужденной эмиграции. Возможно, и вам, живущей в Латвии, тоже. В их адрес довольно часто звучат упреки и даже грубые окрики с родины: не вам в ваших Европах судить о наших делах, жизни и методах борьбы с режимом. Справедливы ли они?
— Я считаю эти упреки несправедливыми, но все, конечно, зависит от конкретного персонажа. Мне проще: до последнего времени я каждую неделю летала в Москву и понимаю, что извне сложно почувствовать висящую там духоту. Но есть действительно странные люди: уехав, они как бы и не уехали вовсе. Они продолжают смотреть путинское телевидение и не пытаются вписаться в новую среду, почувствовать культуру, оценить уровень свободы. Вот в их адрес я считаю эти упреки справедливыми.
«Русское слово» обратилось к теме происходящего в Высшей школе экономики неслучайно. Созданный в 1992 году, этот вуз долгое время считался чуть ли не форпостом либеральной мысли в российском интеллектуальном сообществе. Важно, что ВШЭ задумывалась как «университет для подготовки чиновников», призванный взрастить новое поколение высококвалифицированных управленческих кадров. Предполагалось, что именно они будут способны провести в России необходимые экономические реформы и обеспечить вхождение страны в мировую экономику.
Разумеется, это вызывало не просто неприятие, но неприкрытую злобу со стороны реакционной части политического и бюрократического истеблишмента. Особенно остро обвинения в адрес «Вышки» начали звучать после аннексии Крыма и оккупации Россией части восточных областей Украины. В 2014 году скандально известный телеведущий Владимир Соловьев публично заявлял: «Они абсолютно откровенно здесь разжигают, де-факто готовят такое майдановское подполье и являются той самой пятой колонной. <…> Почему мы терпим существование таких организованных террористических группировок под эгидой политфака Высшей школы экономики?» То был неприкрытый намек: Соловьев, как известно, транслирует мнение весьма влиятельных людей в Кремле и около него.
Руководство ВШЭ, в том числе ректор Ярослав Кузьминов, восприняло сигнал. Интеллектуальная атмосфера в «Вышке» стала заметно меняться. С одной стороны, из университета начали выдавливать преподавателей, позволявших себе свободомыслие и критические высказывания по различным проблемам российской действительности. Одной из первых жертв стал профессор Гасан Гусейнов. Травля начались, когда он не без оснований назвал язык массовых российских СМИ «клоачным». За последние несколько лет «Вышку» также были вынуждены покинуть проработавшая в ее стенах более десяти лет основатель Amnesty International — Россия Елена Памфилова, один из самых известных российских социологов Александр Кынев, известный журналист Евгения Альбац, юрист и адвокат Елена Лукьянова. И их коллеги, чьи имена не звучат, возможно, так громко, но чей вклад в воспитание нового поколения мыслящих молодых людей был неоценим. В частных беседах сотрудники ВШЭ говорят, что чистку возглавляет проректор Валерия Касамара.
Гонения затронули не только преподавательский состав, но и студентов. Так, в сентябре этого года к учебе в магистратуре не был допущен перспективный молодой ученый и оппозиционер Егор Жуков, незаконно преследовавшийся властью за участие в протестных акциях. Заявленный и уже оплаченный им курс просто закрыли.
С другой стороны, шел параллельный процесс. К работе в ВШЭ стали привлекать людей, определенно лояльных власти. Помимо руководителя Центра политической конъюнктуры и ближайшего соратника Владислава Суркова Алексея Чеснакова в университет пришли его заместитель Олег Игнатов; политический консультант и советник, плотно сотрудничающий с администрацией президента, Олег Матвейчев; в недавнем прошлом заместитель руководителя представительства Россотрудничества в Чехии Олег Солодухин.
Руководство университета в оправдание своих действий заявляет: «Вы хотите, чтобы убрали Кузьминова и на его место прислали какого-нибудь дуболома?!» Звучит неубедительно. Советский опыт показывает, что дуболома все равно рано или поздно пришлют.
