Первого марта 1941 года около двух часов пополудни председатель Совета министров Болгарии Богдан Филов, прибывший из Софии в Вену, подписал протокол о присоединении к державам Оси. Почти до последнего момента царь Борис III сомневался в целесообразности вступления в германский блок, оттягивая разрыв с Великобританией. Но другой выбор — в пользу Москвы — означал бы не только конфликт с рейхом, но и усиление позиций местной Коммунистической партии с перспективами постепенной советизации Болгарии. С точки зрения Генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Димитрова, пакт о взаимопомощи с СССР предрешал «судьбы болгарского народа на долгие годы». Поэтому в сложной ситуации, когда нейтралитет сохранить не удавалось, а Великобритания почти в одиночку вела тяжелую борьбу с вражеской коалицией и не могла оказать Софии действенной помощи, союз с Германией казался Филову меньшим злом. Тем более что нацисты, по крайней мере на словах, обещали не вмешиваться во внутриполитическую жизнь Болгарского царства¹: их интересовали коммуникации, плацдармы, расширение сферы влияния и защита нефтеносных источников в Королевской Румынии от британского удара со стороны Греции.

Однако секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин и его ближайший соратник по Политбюро Вячеслав Молотов, занимавший должности председателя Совета народных комиссаров Советского Союза и наркома иностранных дел, были твердо убеждены, что Болгария «входит в зону безопасности СССР». Присутствие германских дивизий на ее территории выглядело столь же неприемлемым для руководителей большевистской партии, как для нацистов — размещение советских баз в зоне турецких проливов.

Угрозы с тыла нет?

Вечером 1 марта имперский посол граф Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург поспешил встретиться с Молотовым, но не смог переубедить мрачного собеседника, и дипломатическое напряжение между двумя социалистическими государствами ощутимо возросло. На следующий день войска 12-й армии Вермахта генерал-фельдмаршала Вильгельма Листа вступили в Болгарию, по утверждению рейхсминистра иностранных дел Иоахима Риббентропа — временно, до исчезновения английской опасности в Греции, хотя его оправдания давно потеряли какую-либо ценность. Под впечатлением от этого события регент соседней Югославии принц Павел Карагеоргиевич тоже стал допускать присоединение Королевства к странам Оси на компромиссных условиях, исключавших немецкий военный транзит и непосредственное участие в боевых действиях против Великобритании и ее союзников.

На фоне берлинского торжества Сталину и Молотову как будто оставалось лишь наблюдать, как их «заклятые друзья» без единого выстрела усиливают свои позиции на Балканском полуострове. Но своеобразный комментарий из Москвы последовал мгновенно.

Второго марта газета «Правда» опубликовала большой материал ТАСС под красноречивым названием «Представитель германского военного министерства о войне на два фронта». В пространной статье шла речь о трагическом положении Германской империи Гогенцоллернов, вынужденной в 1914—1917 гг. одновременно сражаться с сильными противниками на Западе и Востоке. В конечном итоге Кайзеррейх потерпел поражение, так как «верховное командование никогда не располагало свободой действий»². Сегодня же, по утверждению господина Бате, выступавшего от имени военного ведомства на берлинской пресс-конференции, «не может быть и речи о каком-либо напряжении в тылу германского фронта», так как «угрозы с тыла нет». Благоприятная обстановка позволяла спасти и союзников. Итальянцы, чьи силы насчитывали 320 самолетов, 36 пехотных и 2 танковые дивизии, никак не могли справиться с небольшой греческой армией (20 пехотных и моторизованная дивизия, 80 самолетов)³. Энергичное сопротивление греков несколько нарушало гитлеровские планы, но в той ситуации победа над Великобританией еще казалась достижимой.

Скрытые цели подобных публичных заявлений — особенно с отсылками к горькому опыту Великой войны 1914—1918 гг. и указаниями на значение безопасного тыла для обороноспособности рейха — вполне понятны. Здравые и справедливые рассуждения о невозможности для Германии долгой борьбы на два фронта входили в перечень мероприятий, маскировавших подготовку операции «Барбаросса». За период с 20 февраля по 10 апреля немцы в два этапа перебросили к границам СССР танковую и 25 пехотных дивизий. В то же время на Западе возрастала имитирующая активность Люфтваффе, чтобы поддерживать впечатление неизбежности скорого вторжения на Британские острова. В феврале немецкие летчики совершили 1401 вылет против Англии, в марте — 4364, в апреле — 5448 и несли ощутимые потери⁴. Пока большевики, по откровенному признанию Молотова, полтора года обеспечивали на Востоке «надежный тыл» нацистам, англичане самоотверженно с ними сражались, особенно в море и воздухе. Для современников, приученных многолетним опытом «подсоветской» жизни читать между строк, скупые сведения московских газет об «англо-германской» войне не могли скрыть мужества и упорства защитников туманного Альбиона. «В самой Англии впервые из империалистической шкуры вырос патриотизм», — записал 13 марта в дневнике писатель Михаил Пришвин.

Широкая дезинформационная кампания, должная ввести руководителей ВКП(б) в заблуждение по поводу операций Вермахта, в ближайшие месяцы достигала цели, тем более что они сами хотели обманываться. Десятилетия спустя в одном из частных разговоров поэт и публицист Феликс Чуев задал пенсионеру Молотову вопрос: «А может, Сталин переоценил Гитлера, думал, что тот все-таки поумнее и не нападет на нас, не закончив войну с Англией?» Старый большевик охотно согласился: «Верно, верно, такое настроение было не только у Сталина — и у меня, и у других». Когда в марте заместитель госсекретаря США Самнер Уэллес сообщил полпреду Константину Уманскому о подготовке германской агрессии против Советского Союза, то соответствующую информацию для Молотова получил и посол США в СССР Лоуренс Штейнгардт. Короткая сталинская резолюция на донесении о предупреждениях американцев выглядела так: «Провокация». Поэтому более важный вопрос заключается в том, зачем «Правда» — печатный орган ЦК и Московского комитета ВКП(б) — так усердно знакомила партийный актив и широкие массы трудящихся с историко-политическими оценками никому неизвестного господина Бате, уделив им почти половину драгоценной газетной полосы. Не для того ли, чтобы эзоповым языком объяснить советским людям главную и, безусловно, временную причину германских успехов?..

На пороге мобилизации

История нацистской дезинформации Кремля логична и последовательна.

В меньшей степени ясен характер разноплановых мероприятий другой стороны, о смысле которых до сих пор продолжается острая полемика в исторической литературе. Вероятно, для завершения дискуссии исследователям и публицистам не хватает достоверных источников, либо не сохранившихся, либо находящихся на закрытом хранении в Российской Федерации.

Напряжение в советско-германских отношениях, возникшее из-за «нарушения интересов безопасности СССР» и вступления войск Вермахта на территорию Болгарии, немедленно отразилось на работе журналистов. 5 марта на пресс-конференции в Берлине Пауль Шмидт, заведовавший отделом печати рейхсминистерства иностранных дел, сделал несколько грубых замечаний в связи с поведением корреспондентов ТАСС Лаврова и Кудрявцева, накануне познакомивших иностранных коллег с позицией СССР по болгарскому вопросу, так как в Германии официально она не освещалась и не комментировалась. Спустя три дня советский полпред комиссар госбезопасности 3-го ранга Владимир Деканозов заявил протест статс-секретарю германского МИД Эрнсту фон Вайцзеккеру против подобных выпадов. «Угрозами нельзя приобрести друзей, но можно потерять друзей», — назидательно заметил Молотов в беседе с графом фон дер Шуленбургом. Посол в ответ мог лишь выразить сожаление по поводу инцидента.

На этом фоне, по свидетельству советника имперского посольства в Москве Густава Хильгера, «произошли удивительные перемены» в двустороннем экономическом сотрудничестве. Как вспоминал дипломат, в марте «советские поставки вдруг подскочили до своего пика», несмотря на очевидное отставание германских от установленного графика. Для военно-промышленного комплекса рейха по-прежнему сохраняли высокое значение экспортно-импортные перевозки через территорию СССР на Ближний и Дальний Восток, несмотря на повышение тарифных ставок наркоматом путей сообщения. Во время очередной встречи с Молотовым, состоявшейся 6 марта, Шуленбург передал просьбу германского правительства о советских поставках дефицитных каучука и цветных металлов. Молотов обещал договориться с членом Политбюро ЦК ВКП(б) и наркомом внешней торговли Анастасом Микояном о внимательном изучении столь важного вопроса. Тем не менее благая хозяйственная деятельность, смягчавшая столкновение интересов двух держав на Балканах, скорее всего, играла такую же маскирующую роль, как и весенняя активизация Люфтваффе в британском небе.

3/5 марта⁵ второй заместитель начальника Генерального штаба РККА генерал-лейтенант Василий Соколовский подписал директиву № Моб/1/542252сс, адресованную командующему войсками Западного Особого военного округа (ЗОВО) генералу армии Дмитрию Павлову. Основанием для издания директивы послужила разработка мобилизационного плана 1941 года, в связи с чем Соколовский передал приказ наркома обороны маршала Семена Тимошенко: «Всем войсковым частям и учреждениям округа разработать в деталях планы укомплектования до штатов военного времени в соответствии со сроками, установленными схемой развертывания». К 15 июля на имя Тимошенко следовало представить доклад о мобилизационной готовности войск ЗОВО⁶.

8 марта Сталин и другие члены Политбюро санкционировали призыв наркоматом обороны «на учебные сборы в 1941 году военнообязанных запаса в количестве 975 870 человек» — в абсолютном большинстве на 45 суток, с привлечением из народного хозяйства 57,5 тыс. лошадей и 1680 автомашин. Таким образом, со второй половины мая предполагалось постепенно направить в войска более четверти приписных, встававших под ружье в случае открытой мобилизации. Крайними датами проведения больших учебных сборов (БУС) назначались 15 мая и 20 октября, но до 22 июня скрытно были призваны 805 264 человека или более 82 % от установленной численности.

Решение Политбюро трудно назвать беспрецедентным. В 1939 году аналогичные сборы охватили в СССР 1,4 млн человек, а в 1940-м — более 1,6 млн. Однако, во-первых, в Советском Союзе неуклонно росла численность армии мирного времени: если в январе 1939 года она насчитывала около двух миллионов военнослужащих, то к 1 июня 1941 года — более пяти миллионов. Соответственно, количество приписных, снова призывавшихся для формальной переподготовки, оказалось меньшим, чем в предыдущие годы. Во-вторых, большие учебные сборы 1939—1940 гг. предшествовали польской и финской кампаниям, а также румынскому походу с целью присоединения к СССР Бессарабии и Северной Буковины.

10 марта на первой полосе «Правды» увидела свет программная передовица «Двухлетие XVIII съезда ВКП(б)». Ее безымянный автор обратил особое внимание читателей на мудрость товарища Сталина, не только провозгласившего переход от социализма к коммунизму, но и разгадавшего коварные замыслы «поджигателей войны» и не позволившего «втянуть в войну Советский Союз, побудить СССР воевать в интересах англо-французских капиталистов». Концептуальный вопрос в передовой статье номера ставился совершенно правильно. «Мировая революция как единый акт — ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах, — полагал Сталин. — Действия Красной Армии — это также дело мировой революции». Поэтому вступление СССР в нужный момент во «вторую империалистическую войну» определялось марксистско-ленинской доктриной, интересами и решениями руководителей ВКП(б), а не зарубежных капиталистов. «Правда» призывала партийных работников «держать весь наш народ в состоянии мобилизационной готовности». И заявления главного печатного органа ЦК ВКП(б) имели глубокий смысл.

11-м марта был датирован уточненный и четвертый по счету за период 1940—1941 гг. план Генерального штаба РККА о развертывании Вооруженных Сил СССР на Западе и Востоке с нанесением основного удара по Германии на Юго-Западном направлении, в первую очередь в Южной Польше. На рукописном источнике сохранилась надпись: «Наступление начать 12.6». Докладывали документ руководителям ВКП(б) нарком маршал Тимошенко, начальник Генерального штаба, генерал армии Георгий Жуков и в качестве исполнителя — заместитель начальника оперативного управления Генерального штаба генерал-майор Александр Василевский, оставивший сенсационную пометку. С их точки зрения, СССР следовало готовиться к борьбе на Западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на Востоке — против Императорской Японии, способной сковать 37 советских дивизий, включая семь драгоценных танковых.

Следовательно, с учетом развертывания главных сил Красной армии на Западе, перед Сталиным возникала стратегическая задача по предотвращению неблагоприятной войны на два фронта. Времени для ее решения оставалось немного, но перспектива заключения взаимного соглашения существовала, так как Страна Восходящего Солнца прочно увязла в Китае, растрачивая ресурсы в бесконечном противостоянии с упрямым и многочисленным противником. С 1937 года сопротивление Китайской республики японской агрессии играло неоценимую роль в сталинских планах, оказывая сильное влияние на военно-политическую ситуацию в Тихоокеанском регионе. В интересах руководителей ВКП(б) китайским коммунистам надлежало сохранить с правящей партией Гоминьдан единый антияпонский фронт, оттягивавший силы Императорской армии от дальневосточных рубежей СССР. «Вы не должны ориентироваться на разрыв», — инструктировал 4 февраля Димитров Мао Цзэдуна. Поэтому в 1941 году ни СССР, ни Япония не были заинтересованы в развязывании полномасштабных боевых действий в Маньчжурии и могли договориться о соблюдении нейтралитета при определенных условиях, тем более что участие Японии в Оси не служило к тому препятствием.

15 марта Тимошенко издал приказ № 138, вводивший к исполнению «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время». В соответствии с ним к 1 мая предписывалось «снабдить войска медальонами и вкладными листками [с персональными данными] по штатам военного времени». В тот же день командующий ЗОВО генерал Павлов, член окружного Военного Совета корпусной комиссар Александр Фоминых и начальник штаба генерал-майор Владимир Климовских, выполняя поступившие в начале месяца указания Соколовского, подписали директиву № 008130, адресованную Военным Советам вверенных армий, областным военным комиссарам, командирам соединений и частей. К 15 июня приказывалось привести войска и учреждения ЗОВО «в полную мобилизационную готовность», о чем доложить командованию к 18 июня. Вызов военнообязанных на приписку следовало производить только персональными повестками, категорически воспрещалось вывешивание каких-либо приказов и объявлений, вся подготовка к мобилизации в округе велась скрытно.

Планам руководителей ВКП(б) подчинялись даже события культурной жизни. 16 марта «Правда» опубликовала постановление Совнаркома СССР о присуждении сталинских премий за выдающиеся работы в области искусства и литературы. В числе лауреатов-кинематографистов престижные премии I степени в размере 100 тыс. рублей получили заслуженный деятель искусств РСФСР, режиссер Сергей Эйзенштейн, кинодраматург Петр Павленко, народный артист РСФСР Николай Черкасов и артист Андрей Абрикосов — за кинофильм «Александр Невский», вышедший на экраны в 1938 году. После заключения советско-германских договоров 1939 года «неполиткорректную» картину показывать перестали, но в апреле 1941 года затянувшийся запрет неожиданно сняли и ее опять выпустили в широкий прокат. Лев Кассиль, комментируя награждение создателей исторической драмы и ведущих актеров, назвал фильм Эйзенштейна «подлинным праздником советского кино, произведением, близким народу, глубоко патриотическим по духу», и вряд ли подобные отзывы могли прозвучать со страниц «Правды» без предварительного одобрения Сталина. Антинемецкий пафос и яркий художественный образ победителя в Ледовом побоище теперь оказались снова востребованы властью, несмотря на негативную реакцию «наследников» тевтонских рыцарей.

24 марта руководители ВКП(б) предприняли важные шаги, чтобы найти общий язык с Токио. В Москве на высшем уровне состоялся прием министра иностранных дел Императорской Японии Иосуке Мацуока, следовавшего транзитом в Берлин и Рим. Беседа с Молотовым продолжалась более часа и личное участие в разговоре Сталина свидетельствует о том, какое исключительное значение он придавал в тот момент поиску компромисса с Японией. Вечером министр уехал в Германию. Судя по отсутствию Молотова среди провожающих на Белорусском вокзале, серьезного прорыва в отношениях не произошло. Но Мацуока, искавший наиболее выгодную форму поведения, должен был на обратном пути снова следовать через Москву. Очевидно, стороны собирались продолжить прерванный разговор, но с учетом результатов переговоров японского министра с Гитлером и Муссолини.

Особыми подготовительными мероприятиями занимались и органы госбезопасности. 27 марта комбриг Михаил Кривенко, временно исполнявший должность начальника Управления конвойных войск НКВД, подписал пояснительную записку к схеме их организационного развертывания. Штатную численность войск предполагалось увеличить с 38,3 тыс. до 60 тыс. человек в связи с запланированным созданием в ближайшее время 21 лагеря и 40 пунктов для военнопленных. В сутки комбриг Кривенко и его подчиненные собирались принимать от 8 до 30 тыс. (!) солдат и офицеров неизвестного противника. Оставалось только вовремя нанести ему неожиданный и сокрушительный удар. Ведь именно внезапность, с точки зрения генерала армии Жукова, служила главным условием успеха проведения фронтовой наступательной операции.

В окружении врагов

Опасное состояние приятной эйфории от «легких» и «неожиданных» побед товарищ Сталин со свойственной ему лаконичностью справедливо называл головокружением от успехов. Однако Гитлер не только легкомысленно не читал сталинских сочинений, но и вообще «не понимал марксистов», как верно заметил Молотов тридцать лет спустя. «Глубокое знание законов общественного развития дает нашей партии силу предвидения, возможность и умение правильно поставить цели рабочего класса, осветить путь к достижению целей и революционным действием достигнуть этих заранее намеченных целей», — напоминала читателям одна из «правдинских» передовиц.

В марте 1941 года, разглядывая карту мира, фюрер мог видеть только то, что ему нравилось, — расширение Тройственного союза, проникновение на Балканы, последствия недавних красивых побед в Восточной, Северной и Западной Европе. Однако каждый результат не облегчал, а усложнял оперативную обстановку для Германии и Италии, создавал новые, еще более трудные проблемы и неизбежно вел к распылению сил. Война затягивалась и разрасталась. Победить или принудить Великобританию к миру путем воздушных атак не удалось, при этом англичане почти в два раза превосходили немцев по производству самолетов. Воевать приходилось на Западе, в Средиземноморье, в Атлантике, в Африке, а Восточный фронт — при всей кратковременности задуманной кампании — должен был поглотить огромные силы на большом пространстве. Одновременно множились не только театры военных действий, но и враги.

Днем 11 марта президент США Франклин Делано Рузвельт подписал «Закон о содействии укреплению обороны Соединенных Штатов и о других задачах», одобренный Конгрессом. Отныне защита государства, получавшего американскую помощь, признавалась жизненно важной для обороны США. Рузвельт, считавший необходимым срочно дать шланг соседу, в чьем доме случился пожар, добился своего: Соединенные Штаты пока не вступили в мировую войну, но заявили о готовности предоставить вооружение, имущество, транспорт и другие средства участникам антигитлеровской коалиции. Президент, заявивший 11 марта об оказании немедленной помощи Великобритании и Греции, пока мог отправить за границу материалов на скромную сумму в 1,3 млрд долларов. Но 25 марта Сенат одобрил законопроект об ассигновании 7 млрд долларов⁷ на поддержку Великобритании, которая до конца года получила по «лизу» 100 самолетов, более 800 танков, более 13 тыс. грузовиков, тысячи тонн продовольствия и т. д. Гитлер не оценил значения исторического билля о ленд-лизе⁸, он и его соратники отказывались верить сведениям о военном производстве и возможностях экономики США, чью возможную помощь Гитлер назвал «незначительной». Вместо того чтобы весной 1941 года трезво взглянуть на положение дел и соотношение потенциалов, фюрер собирался тратить фантастические суммы и дефицитные стройматериалы на реконструкцию крупных германских городов.

В полдень 25 марта в Вене югославский премьер-министр Драгиша Цветкович в присутствии Риббентропа, министра иностранных дел Королевской Италии графа Галеаццо Чиано, посла Императорской Японии барона Хироси Осимы и других дипломатов подписал протокол о присоединении Королевства к Тройственному союзу. Принц Павел, рассчитывая выиграть временное спокойствие, не без германского давления склонился к выбору Филова. Но новость о вступлении Югославии в германский блок вызвала бурное недовольство в сербской военной элите, общественные протесты и спровоцировала серьезный политический кризис. В ночь с 26 на 27 марта в результате военного переворота под руководством генерала авиации Душана Симовича правительство Цветковича лишилось власти, а регенту пришлось покинуть страну и уехать в Грецию. На престол вступил семнадцатилетний Петр II Карагеоргиевич, сын короля Александра I, убитого террористом в 1934 году.

Мстительный Гитлер воспринял белградский переворот как личный выпад и уже днем 27 марта категорически потребовал от командования «немедленного вторжения в Югославию», о чем писал в дневнике начальник Генерального штаба Главного командования сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер. Новый кабинет Симовича как будто не возражал против венского протокола, но его враждебность априори не вызывала в Берлине сомнений, равно как и закулисная британская помощь заговорщикам в смещении принца Павла. 28 марта в Белграде состоялись массовые демонстрации, их участники скандировали: «Боле рат, него пакт!»⁹ Автомобиль германского посла фон Хеерена возмущенные белградцы забросали грязью и оплевали, хотя, по иронии судьбы, немецкий дипломат как раз умно советовал Риббентропу оставить эмоциональных югославов в покое, опасаясь непредсказуемой реакции на присоединение к Оси. В тот же день в письме к Бенито Муссолини Гитлер заявил о решимости «сокрушить Югославию», признав, впрочем, серьезность общего военно-политического положения.

Фюрер имел серьезные основания для подобных заключений.

27—29 марта — на фоне драматических югославских событий — в крупном сражении у мыса Матапан на юге Пелопонесского полуострова британский Средиземноморский флот под командованием адмирала сэра Эндрю Каннингема нанес сокрушительное поражение итальянскому флоту адмирала эскадры Анджело Якино. Смятенные итальянцы потеряли поврежденным линкор, потопленными три тяжелых крейсера, два эсминца и погибшими почти 2,4 тыс. человек, англичане — самолет-торпедоносец и трех убитых. Отныне инициатива на Средиземном море перешла к флоту Его Величества короля Георга VI. Расстроенный Муссолини впал в уныние, а Гитлеру пришлось признать, что, мягко скажем, неудачи дуче «дают преимущества Англии». Приходилось отвлекаться от подготовки операции «Барбаросса» и терять драгоценное время, чтобы завершить Балканскую кампанию против Греции и Югославии, вынуждавшую перенести сроки нападения на Советский Союз с 15 мая на более позднее время.

Перенос не означал отмены.

Любые сомнения в целесообразности и предупреждения о возможных непредвиденных трудностях восточного похода Гитлер отметал. «Фюрер заметил, что не может позволить Сталину себя обмануть, — записал в дневнике 28 марта рейхсляйтер Альфред Розенберг, возглавлявший внешнеполитическое ведомство НСДАП. — Ст[алин] надеется, что Запад окажется обескровленным, и тогда он сможет на него напасть. Не остается ничего иного, кроме как своевременно расстроить его замысел». Грядущую колониальную войну следовало вести на уничтожение, о чем Гитлер откровенно заявил генералам на совещании, состоявшемся 30 марта. При этом силы и ресурсы Сталина фюрер представлял себе весьма приблизительно, особенно в людях и бронетехнике.

В тот же день закончился визит Мацуока, выехавшего из Берлина в Рим.

В доверительных беседах с маленьким вежливым японцем бравурные ноты уже не звучали, особенно на фоне тяжелого поражения итальянского флота. Риббентроп больше не заявлял о выигранной войне, ограничиваясь уверениями в способности рейха отразить любое британское вторжение на континент. Но, в свою очередь, азиатский союзник ничем не порадовал разочарованных Гитлера и Риббентропа. Мацуока не обещал от имени своего правительства захватить Сингапур в скором будущем и почти невозмутимо реагировал на откровенные намеки на возможный конфликт Германии и СССР по причине острого столкновения их внешнеполитических интересов в Финляндии, на Балканах и в зоне проливов. Сообщения о том, что рейх не заинтересован в советско-японском пакте, министр почтительно принял к сведению, он источал любезность и доброжелательность. Но не более того.

Дипломатия требует осторожности, особенно в отношениях с союзниками.

Риббентроп, страстно уверявший собеседника в способности немецкого оружия добиться полной победы над СССР в случае войны, скорее всего, сболтнул лишнего и невольно качнул чашу весов в сторону определенного решения. Если Германия в скором времени собиралась открыть фронт на Востоке, как прозрачно намекали берлинские коллеги, то советско-японский пакт о нейтралитете мог дать Японии дополнительные гарантии от разных случайностей при конфликте СССР с европейскими державами Оси.

На обратном пути Мацуока недаром вновь собирался посетить Москву.

Японский министр даже не предполагал, как заинтересован в его приезде Сталин, рассуждавший в узком кругу о завершении ленинского дела мировой революции при помощи войск Красной армии. Но для этого нужны были гарантии безопасности Дальнего Востока.

Источники и литература:

Гальдер Ф. Оккупация Европы. Военный дневник начальника Генерального штаба. 1939—1941. М., 2007.

Городинский В. А. Правда истории или мифология? М., 2016.

Кайюс Б. Военные дневники люфтваффе. М., 2005.

Коминтерн и Вторая мировая война. Ч. I. До 22 июня 1941. М., 1994.

Лопуховский Л. Н., Кавалерчик Б. К. Июнь 1941. Запрограммированное поражение. М., 2020.

Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. М., 2002.

Мерфи Д. Э. Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса». М., 2009.

Невежин В. А. «Если завтра в поход…». Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30-х—40-х годах. М., 2007.

Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934—1944 гг. М., 2015.

«Правда». 1941: № 60 (8468). 2 марта; № 64 (8472). 6 марта; № 71 (8479). 13 марта; № 74 (8482). 16 марта; № 75 (8483). 17 марта; № 83 (8491). 25 марта; № 84 (8492). 26 марта.

Пришвин М. М. Дневники. 1940—1941. СПб., 2019.

Риббентроп фон, И. Между Лондоном и Москвой. М., 1996.

Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12 (1). Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23—31 декабря 1940 г. М., 1993.

СССР — Германия 1939—1941. В 2 кн. Нью-Йорк, 1989.

Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.

Супрун М. Н. Ленд-лиз и северные конвои 1941—1945 гг. М., 1997.

1941 год. В 2-х кн. / Сост. Л. Е. Решин и др. М., 1998.

1941 год — уроки и выводы / Авторский коллектив под рук. ген.-м. В. П. Неласова. М., 1992.

Хильгер Г., Мейер А. Россия и Германия. Союзники или враги? М., 2008.

Шмидт П. Переводчик Гитлера. Смоленск, 2001.

Шпеер А. Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930—1945. М., 2005.