Вынесенные в заголовок слова прославленного режиссера могут по праву считаться девизом его долгой, наполненной событиями, поражениями и победами жизни. На счету Формана тринадцать «Оскаров», два из которых — как лучшему режиссеру, более четырех десятков наград крупнейших мировых фестивалей, включая Каннский, Берлинский и Карловарский, два «Золотых глобуса». Он был готов «всегда делать все, чтобы победить», совершать поступки и рисковать, но авантюристом не был. Не был он, по его собственным словам, и политиком, хотя на протяжении многих лет дружил с Вацлавом Гавелом и чехословацкими диссидентами. И вспоминать Милоша Формана будут прежде всего как человека огромного таланта, ищущего, свободного, настоящего борца со страхами — как внешними, так и внутренними.

Мальчик смотрит кино

Думаю, мало найдется людей, помнящих самый первый фильм, который увидели в детстве. А вот в памяти Милоша Формана сохранился субботний вечер в конце 1930-х гг., когда его, пятилетнего мальчика, родители впервые повели в кинотеатр в его родном провинциальном городке Часлав. Документальный фильм о Бедржихе Сметане и его опере «Проданная невеста» оказалось немым. Сначала действие разворачивалось в полной тишине, но кто же из богемцев не знает это музыкальное произведение! И вот из разных рядов зрители стали сначала тихо, потом все громче подпевать происходящему на экране, и вскоре пел уже весь зал. Такую первую встречу с кинематографом забыть трудно. Как и мультфильм «Белоснежка и семь гномов», который стал первым голливудским впечатлением будущего режиссера. Оно было таким ярким и реалистичным, что в Белоснежку мальчик немедленно влюбился, а гномов стал воспринимать как друзей. Даже набор из семи кусочков мыла в форме гномиков был припрятан: он не хотел, чтобы фигурки исчезли в потоке воды и пены.

Самые счастливые детские воспоминания Формана связаны с довоенными годами, когда жизнь его самого и двух старших братьев напоминала семейную идиллию: тихие зимние вечера за чтением и летние дни в небольшой гостинице на берегу озера. Тогда еще были живы его родители. Война лишила его обоих. Сначала 4 апреля 1942 года за антифашистскую деятельность был отправлен в концлагерь отец, затем 7 августа 1942 года по ложному доносу была арестована и мать. Оба умерли от тифа, отец — в Бухенвальде, мать — в Освенциме. Вспоминая о тех днях, Форман позднее напишет: «Мне сказали: твои родители в концентрационном лагере, не волнуйся, они скоро вернутся и все будет хорошо. В то время единственные лагеря, про которые я знал, были скаутские (отец Милоша Рудольф Форман был учителем и известным в Чаславе скаутским вожатым. — Т. А.) Я даже не мог себе вообразить, что происходило с моими родителями».

Страх одиночества стал первым, в борьбу с которым ему пришлось вступить еще ребенком. Оставшись в десять лет сиротой, он жил у дальней родни и в чужих семьях. О том, что его настоящим отцом является Отто Когн, пражский архитектор, выходец из богатой еврейской семьи, Милош узнал много позднее. Впрочем, семья отца еще до войны эмигрировала сначала во Францию, затем в Эквадор, а позднее в США, так что рассчитывать на приют под их крышей мальчику не приходилось. А после войны у него появилась возможность продолжить образование в пансионе для сирот в городе Подебрады.

Подебрадское братство

Колледж, носящий имя Йиржи из Подебрад (Středočeská kolej Jiřího z Poděbrad), который был основан в 1946 году, стал для Милоша Формана домом на несколько лет. Здесь он встретил тех, кто надолго станет его друзьями и коллегами. Здесь же к нему пришло понимание, что справедливое устройство мира — это не более чем иллюзия. Интернат, призванный предоставить кров, обеспечить достойное образование, хорошую спортивную форму и трудовые навыки мальчикам и девочкам, родители которых погибли на фронтах Второй мировой войны или в антифашистском сопротивлении, на самом деле распахнул свои замковые ворота гораздо шире. Очень скоро Милош понял, что сирот среди его соучеников не больше трети. «Меня поразило, как много учеников в школе для сирот имеют и папу, и маму. Была пара ребят, которые, как и я, потеряли родителей во время войны, но у многих в отцах были министры, дипломаты, сливки старопражского высшего общества, а также высокопоставленные коммунистические чиновники». Немалые средства, которые государство выделяло на нужды интерната, позволяли его руководству приглашать лучших педагогов, оснащать мастерские самым современным оборудованием, а спортивные секции — отличным снаряжением. Учебное заведение становилось привлекательным и привилегированным местом, где старая и новая элиты хотели растить себе смену.

Внутренняя жизнь интерната, взаимоотношения учеников между собой и с учителями в те времена не были предметом обсуждения, да и спустя десятилетия об этом мало что известно. Но справедливости ради надо сказать, что не все представители «новой элиты» пошли по стопам родителей-конформистов и идеологических циников. Вместе с Форманом учились братья Цтирад и Йозеф Машиновы и Збинек Янатек, всего через несколько лет ставшие членами молодежной антикоммунистической группы, действовавшей на территории Чехословакии в 1951—1953 гг. В школе же Милош познакомился с будущим режиссером и сценаристом, представителем «новой волны», коллегой по совместным работам и собратом по эмиграции Иваном Пассером. И с будущим драматургом и президентом Вацлавом Гавелом они встретились и подружились именно в подебрадском интернате. Отвечая на многочисленные вопросы о той первой встрече, Милош Форман писал: «Как, в какой именно день это произошло, я уже не помню. Мы подружились. Он был младше на три года, но вошел в круг более взрослых, более опытных и образованных ребят с гораздо большей уверенностью, чем кто-либо другой, хотя и был очень застенчивым мальчиком. Всегда был скромным, порядочным человеком».

Милош и Вацлав не были тихонями, они весело проводили время, но особых проблем для персонала интерната не создавали. Говоря о себе, Форман полушутя признавался, что был слишком труслив, чтобы решиться на серьезные шалости. А Гавел, по воспоминаниям друга, уже тогда, в детстве, был одним из самых ответственных и достойных людей, которых ему довелось встречать. Они были очень близки по духу и не прерывали контактов долгие годы, вплоть до самых последних дней Гавела.

Умение хранить верность старой дружбе — одно из самых примечательных качеств Милоша Формана. Примерно в то же время, что с Гавелом и Пассером, он познакомился с еще двумя молодыми людьми, практически ровесниками: будущим режиссером, легендарным актером, а затем владельцем знаменитого пражского театра «Семафор» Йиржи Сухи и выдающимся кинооператором, знаковой фигурой чехословацкой «новой волны» Мирославом Ондржичеком. С последним Милоша свела случайно попавшая ему в руки трофейная немецкая кинокамера, в которую он даже не знал, как вставлять пленку. На помощь пришел Мирослав. Камеру он новому приятелю так и не вернул, а впоследствии стал оператором самых выдающихся формановских лент, коллегой и добрым другом на всю жизнь. Члены этой творческой пятерки нашли себя в разных сферах искусства, но образовали и сохранили настоящее братство единомышленников с потрясающим чувством юмора, невероятно стойких борцов, ненавидевших двуличие и фальшь.

Завершить среднее образование под сводами подебрадского замка Форману не довелось. После февральского переворота 1948 года один из преподавателей интерната обвинил его в насмехательстве над коммунистической партией, и Милош был отчислен. Доучивался он в гимназии в Праге.

Театр? Телевидение? Или...

Серьезный шаг к будущей профессии был сделан, когда Форман стал студентом факультета кинематографии и телевидения FAMU. И случилось это несмотря на то, что еще пару лет назад самым волшебным и привлекательным местом ему представлялся мир театральный.

Знакомство с театром произошло благодаря старшему брату Павлу, который в годы войны работал художником в странствующей труппе Восточночешской оперетты. Вспоминая свою первую встречу с миром шоу-бизнеса, Милош писал: «За кулисами оперетты воздух был пропитан удивительным сочетанием запахов чувственной женственности и цветов, фиалок, дешевых духов, потных тел и роз, накрахмаленного кружева, с шипением выползавшего из-под раскаленного утюга, нафталина, спиртного и вишневого суфле, печенья, пропитанных потом маек и юбочек, слегка попахивающих мочой. Здесь мое место, решил я. Я принадлежу ему и никакому другому».

Первый самостоятельный выход Формана на театральную сцену случился в 1945 году в Подебрадах. Его увлеченность театром и задатки актера не ускользнули от внимания одного из учителей, профессора искусствоведения и художника Йозефа Сагулы. Даже если Милош и испытывал страх перед публикой, ему удалось его преодолеть и органично вписаться в труппу школьного любительского театра Na Kovarne, который возглавлял Сагула. Там будущий режиссер сыграл свои первые роли в «Женитьбе» Гоголя и нескольких пьесах Мольера. «Мне нравилось играть, но еще больше я любил менять костюмы и гримироваться. Когда мне доставались роли стариков Гарпагона или Журдена, я дождаться не мог, когда надену костюм и забавный парик, а в моих руках окажутся кисти для грима», — рассказывал Форман о своих первых театральных шагах в автобиографической книге «Co já vím?».

В 1950 году, будучи студентом, он с несколькими друзьями сумел собрать любительскую труппу актеров и танцоров и уже как режиссер поставил (точнее, возродил) известное довоенное шоу Йиржи Восковца и Яна Вериха «Баллада в лохмотьях» (Balada z hadrů). В условиях повсеместного торжества коммунистической идеологии молодые люди шли на большой риск. «Оглядываясь назад, я действительно не понимаю, как мы это сделали. Нам нужно было выкрасть специальные разрешительные формы в отделе культуры нашего района, затем подделать несколько подписей и печатей, а также подкупить расклейщика афиш, чтобы он приклеил нашу поверх рекламного плаката Национального театра».

Премьера состоялась на учебной сцене, и ее триумфальный успех побудил искать помещение, где они могли бы выступать на коммерческой основе. Форману удалось убедить директора знаменитой пражской «Дечки» (D50) Э. Ф. Буриана сдавать им в театр аренду по вечерам в понедельник. Публика была в восторге, да и критики оказались единодушны — спектакль состоялся. Постановка имела такой успех, что студенты даже гастролировали с ней по небольшим городам и деревням Чехословакии.

Театр Формана не отпускал, держал крепко. На втором курсе, уже выбрав специальность «сценарист», он подрабатывал как автор сценария, помощник и ассистент режиссера у одного из создателей знаменитого шоу, а затем и театра Laterna Magika Альфреда Радока. Именно в составе его труппы Форман в 1958 году впервые побывал за границей, на Международной выставке в Брюсселе, где в павильоне Чехословакии состоялась премьера спектакля. Но главными были даже не первые зарубежные впечатления, а чувство причастности к масштабному и ставшему очень популярным у публики во всем мире театральному проекту. «Остроумие и оригинальность — вот что привлекло миллионы посетителей в наш павильон. Однажды пришел даже Уолт Дисней, чтобы лично сказать, как он восхищается нашей работой, а я смог наконец пожать руку создателю любимых героев моего детства».

Он был так увлечен невероятными возможностями новых для театрального мира выразительных средств и оригинальностью сценографии, что не смог уйти из театра даже тогда, когда в 1960 году прямо во время работы над шоу «Laterna Magika. Гастрольная программа» по идеологическим причинам из него был изгнан Альфред Радок. Милош Форман признавал, что в тот раз страх оказался сильнее его: «Конечно, Радок значил для меня больше, чем шоу, но сделать такой романтический жест (уйти из театра и проекта) тогда было для меня слишком. Ни мне, ни Рогацу, ни Свитачеку (молодые режиссеры шоу. — Т. А.) не хватило смелости навесить на себя ярлык злостного нарушителя спокойствия, который мы обязательно получили бы после такого поступка. Мне кажется, Радок никогда не простил нас».

Но, думается, Милош преувеличивал. Ведь вернувшись в театр на волне либерализации во второй половине 1960-х гг. и возобновив работу над фрагментом «Открытие родников» (Otvírání studánek), ранее запрещенной коммунистическими властями частью программы на музыку композитора-эмигранта Богуслава Мартину, Альфред Радок вновь привлек к сотрудничеству Формана.

Даже удивительно, как при такой увлеченности театром Милош успевал не только учиться, но и постоянно пробовать себя в чем-то новом. Будучи студентом-второкурсником, он отправился на прослушивание на только что созданное Чехословацкое телевидение, куда требовался постоянный ведущий вечернего кинопоказа. Но Форман смотрел дальше: «Я подумал, что это может быть хорошим стартом для начала карьеры спортивного репортера. Эта работа казалась мне самой лучшей в мире, ведь спортивный репортер мог свободно ходить на футбольные и хоккейные матчи, получал приличные деньги и имел возможность ездить на Запад».

Со спортивными репортажами ничего не получилось, но на телевидении Форману все же поработать довелось. И это был весьма полезный, хотя и не самый приятный опыт реального столкновения с государственной цензурой. То были времена, когда каждый текст, каждая выходящая в эфир реплика требовали согласования. Любой участник программы, будь то телеведущий или приглашенный артист, должен был вписать все свои слова в специальную форму и отправить ее цензорам: на телевизионном сленге — «отправить наверх». Форман вспоминал, как однажды ему довелось работать с двумя жонглерами, участниками эстрадного шоу. «Как обычно, я должен был представить цензорам то, что артисты собираются сказать в эфире. Но, естественно, жонглеры не собирались ничего говорить. Я пытался объяснить это цензорам, но без толку. Тогда я попросил жонглеров заполнить эту чертову форму самостоятельно, что они и сделали. Они написали что-то вроде „Эй! Хоп! Хоп! Хоп! Ап! Ах!“ Бумага вернулась к нам с печатью „одобрено“. Диалог был признан наверху неопасным».

Возможно, именно тогда к Милошу Форману впервые пришло понимание, что идеологическое давление гораздо более разрушительно, чем даже давление коммерческое. Зависимость художника от власти и степень творческой свободы — эти вопросы будут волновать его всю жизнь, о них он будет писать и говорить в многочисленных интервью. На собственном опыте он осознал, что стать успешным во времена жесткого тоталитарного контроля возможно лишь путем множества компромиссов, пойдя на которые уже и сам художник не всегда узнает в конечном результате собственный исходный замысел. «Сама по себе цензура — это не такое уж и страшное зло. Самое страшное зло — это то, что цензура порождает — самоцензура». Этими словами Форман проверял себя и свои работы всю жизнь.

...кино?

Карьера Формана-кинематографиста стартовала в 1963 году и вплоть до его отъезда в США балансировала на грани славы и провала. К победе его вели бесспорный талант, режиссерская и человеческая смелость, острый взгляд, подмечавший все недостатки государственной системы и людей, выбравших путь конформизма. Разумеется, ему приходилось постоянно противостоять цензуре, защищаться от нападок, искать пути для осуществления своих замыслов с наименьшими потерями. Это была борьба с внешним врагом и внутренним цензором — страхом, из которой молодой Форман вышел победителем.

Примечательно, что театр не только не вступил в конфликт с увлечением кино, но и, напротив, послужил съемочной площадкой его первого значительного фильма «Конкурс». К работе над ним Милош привлек старых друзей, Ивана Пассера и Мирослава Ондржичека. Состоявшая из двух частей картина была задумана и снята как полудокуменальное кино, и тем самым на долгие годы предопределила режиссерский почерк Формана: реалистичность и максимальное приближение картинки к повседневной жизни; чем естественнее ведет себя актер перед камерой, тем лучше. Поэтому в первой части, повествующей о духовом оркестре и противостоянии деспотичного дирижера и молодого тромбониста Влада, желающего сбежать с репетиции на соревнования мотоциклистов, сыграли почти одни непрофессиональные актеры.

Во второй части, где, по замыслу Формана и его друга Йиржи Сухи, сюжет развивался вокруг конкурса певиц для театра «Семафор», несколько молодых актрис были включены в группу реальных претенденток. Среди них была и посвященная в розыгрыш будущая жена Милоша Вера Кржесадлова, которая, зная, что конкурс фиктивный, незаметно задавала ритм и подсказывала манеру поведения непрофессиональным участницам съемок. К этому приему, который условно можно назвать «профессионал среди любителей», Форман прибегал еще не раз, в том числе и в своем номинированном на «Оскара» фильме 1967 года «Бал пожарных» (Hoří, má panenko). А театр «Семафор», точнее, одно из его знаменитых музыкальных шоу «Стоящая прогулка» (Dobře placená procházka), в 1966 году вдохновил его на съемки телефильма, ставшего своеобразным веселым, без сожалений и рефлексии, прощальным приветом набиравшего силу режиссера несостоявшейся карьере в театре и на телевидении.

Уже с самых первых фильмов Форман пришел к пониманию, что чем меньше он будет объяснять свой замысел актеру, тем удачнее тот исполнит роль. «Я лучше проиграю перед ним то, что имею в виду. А слова лишь забивают ему голову, и с тяжелой головой, полной моих слов, он начинает искать в них нечто гораздо более глубокое, чем там есть на самом деле. В итоге роль становится надуманной», — объяснял он свой подход в интервью много лет спустя.

В полной мере этот прием оправдал себя в первом полнометражном фильме Формана «Черный Петр» (Černý Petr, 1964), снятом на киностудии Баррандов и получившем главный приз на кинофестивале в Локарно. Сделанное снова с привлечением непрофессиональных актеров, это черно-белое кино с почти документальной точностью воспроизводит обстановку томного лета в маленьком чехословацком городке, влюбленность и бунтарство молодого героя и его сверстников, такие естественные для второй половины 60-х годов и кануна Пражской весны. Героиня «Любовных похождений блондинки» (Lásky jedné plavovlásky, 1965) тоже бунтует, но не столько против власти и идеологии, сколько против рутины провинциальной жизни и родительского непонимания.

Эти ранние фильмы Формана, ставшие символом чехословацкой «новой волны», были восторженно встречены зрителями, показаны на зарубежных фестивалях и благосклонно приняты иностранными критиками. Однако его работы настолько явно иронизировали над социалистической действительностью, морализаторством и засильем идеологии, что, несмотря на относительно либеральную атмосферу на родине, триумфа там их создателю ожидать не приходилось, особенно после «Бала пожарных». В нем все было очень реально и узнаваемо: город Врхлаби в предгорьях Кроконошей, его «героические» пожарные, малограмотные начальники, их коррумпированность, жадность, бестолковость и бессовестность... То, что в первых кадрах начиналось как комедия, постепенно перерастало в острый сатирический фарс. «Я не собирался превращать фильм в политическую аллегорию — мне они в кино вовсе не нравятся, — но в истории о разворованной лотерее лидеры коммунистической партии сами узнали себя».

Протесты посыпались уже на этапе съемок: оскорбленные пожарные потребовали официальных извинений, что делало ситуацию совершенно абсурдной. Испугавшись провала, итальянский co-продюсер Карло Понти отозвал вложенные в съемки деньги, и фильм мог бы и не состояться, если бы недостающие средства не вложил французский продюсер Клод Берри. Они с Форманом выиграли, а Понти проиграл: американская киноакадемия номинировала «Бал пожарных» на звание лучшего фильма на иностранном языке. Чехословацкому режиссеру был открыт путь в кинематографическую Мекку — Голливуд.

Не Голливудом единым

«Мне кажется, каждый так или иначе мечтает снять кино в Голливуде», — напишет режиссер спустя много лет после своего первого американского фильма «Отрыв» (1971). Он не принес Форману денег, но определил его дальнейшую судьбу. После съемок контракт с Universal Studios заканчивался, а вместе с ним и основание для легального пребывания на территории США. Возвращение на родину, где шел процесс «нормализации», сулило в лучшем случае запрет на профессию — и Форман решает остаться. После невзгод, нескольких лет полуголодного существования, поисков «своего сценария» и любой работы наступило время триумфа. Фильм «Пролетая над гнездом кукушки» сделал Формана мировой знаменитостью. Голливуд был покорен.

Все ли мечты Формана сбылись, все ли его замыслы оказались реализованы? Наверное, их было немало. Но хотелось бы остановится только на двух, которые связывают в творческий тандем Милоша Формана и Вацлава Гавела.

После Подебрад они встретились в Праге. В отличие от Формана, поступить в FAMU Гавелу не дали. Хотя, по воспоминаниям Милоша, «он всегда был огромным поклонником кино. Я думаю, он хотел стать кинематографистом, а не театральным драматургом». Кафе «Славия» стало постоянным местом их встреч. Там и родился замысел фильма по роману Ф. Кафки «Замок». Молодые люди отправились в «творческую командировку» в местечко Сиржем, где до войны жила сестра Кафки, а брат навещал ее летом и писал «Замок». Увы, никто в тех местах не помнил никакой пани Кафковой: слишком много людей — чехов, немцев, снова чехов, но уже других — сменилось здесь за военное и послевоенное время. Но один примечательный разговор в Сиржеме все же состоялся. Когда Форман показал местному председателю-коммунисту фотографию молодого и очень красивого Кафки, сделанную незадолго до его смерти, тот с неожиданной откровенностью сказал: «Гляди-ка, какой мальчик умирает. Знаешь, а я вот жив и здоров, потому что уродлив». Форману и Гавелу эта сцена виделась прекрасным началом фильма, но с их замыслом «Замка» они повсюду получили категорический отказ.

Вторым совместным проектом, над сценарием которого спустя десятилетия увлеченно работали Форман, Гавел и французский драматург Жан-Клод Каррьер, стал так и не снятый фильм «Призрак Мюнхена» по роману Жоржа-Марка Бенаму. Буквально накануне съемок в 2010 году вдруг возникли финансовые сложности и неразбериха с авторскими правами, хотя, по мнению Формана, в ситуацию вмешалась политика. «Теоретически фильм о Мюнхенском соглашении мог бы быть одинаково неприятен и немцам, и англичанам, и французам, поэтому, думаю, кто-то достаточно влиятельный задумался не только о существенных финансовых потерях». Продолжая эту тему, он заметил: «Несколько моих проектов рухнули именно так, когда все было готово и через несколько дней можно было приступать к съемкам. Это шоу-бизнес».

Возможно, великий режиссер с колоссальным жизненным и творческим опытом, находясь на вершине карьеры и славы, действительно так думал. Но вряд ли он забыл урок, который в середине прошлого века ему, молодому кинематографисту, пытавшемуся пробиться через запреты и цензуру, преподал могущественный партийный чиновник: «Товарищ Форман, я хотел бы дать вам совет. Забудьте этот проект и начните что-то другое. Все ваши доводы и причины разумны, и вы, вероятно, правы, но поверьте мне — даже если вы действительно были правы, вы не найдете никого, кто сказал бы товарищу Президенту, что он ошибается». Именно этой идее о непогрешимости власти Милош Форман бесстрашно и талантливо противостоял всю жизнь. И эта жизнь не была скучной.

Литература

Forman Miloš, Sláma Bohdan. Povolání režisér. Rozhovor Bohdana Slámy s Milošem Formanem. Praha, 2013

Fоrman Miloš; Novák Jan. Co já vím? aneb Co mám dělat, když je to pravda? Autobiografie Miloše Formana. Praha, 2007

Peter Hames, Ceskoslovenská nová vlna. Prague, 2008