Однако Конституция Российской Федерации до сих пор остается объектом ожесточенных споров и критики. Ее не принимают ни сторонники левых идей, ни люди, искренне стремящиеся к демократическому переустройству страны. Может быть, действительно с Конституцией что-то не в порядке? А может, критики Конституции либо не слишком хорошо знают историю, либо лукавят…

Манифест либерализма или фундамент авторитаризма?

Руслан Хасбулатов утверждает: «Сегодняшний основной закон — это ельцинская Конституция, написанная в значительной степени американцами и придворными юристами Ельцина. Она не имела никакого отношения к учету мнения людей, наоборот, была составлена на базе расстрела демократического парламента с целью увековечивания власти Ельцина, который находился в Кремле. <…> Конституция 1993 года менее демократична, чем сталинская. Она полностью лишила общество возможности влиять на управление. Парламент имеет меньше инструментов влияния на политические решения, чем это было в брежневский период»¹.

В 1990—91 гг. Хасбулатов был одним из лидеров демократического движения в России и до октября 1993 года являлся председателем Верховного Совета — вторым после президента человеком в государстве. К 1993 году он превратился в вождя «красно-коричневого» заговора. Он и по сей день относится к заметной части российского политического спектра: людей в общем незаурядных, но политически беспринципных.

С Хасбулатовым согласен кинорежиссер Владимир Бортко, депутат Госдумы от Коммунистической партии РФ. Ему не нравится, например, статья 4 Конституции, в которой говорится: «…если международным договором установлены иные правила, чем предусмотренные законом Российской Федерации, то применяются правила международного договора». Это, по его мнению, ущемляет государственный суверенитет Великой России. Его раздражает, что «русская национальная идентичность находится вне конституционно-правового поля». Но главный объект ненависти режисера-коммуниста — либерализм, который используется, по его мнению, «как инструмент разрушения потенциалов государственности. Ибо на основе констатации „прав и свобод индивидуума“ национальную государственность построить невозможно. Для этого нужны другие ценности: Семья, Родина, Патриотизм, Справедливость. Но ни одна из них к разряду высших ценностей в Конституции РФ не отнесена». В целом он оценивает Основной закон РФ как «манифест либерализма и космополитизма»². Но Семья, Родина, Патриотизм, Справедливость — ценности, типичные скорее не для коммунистов, а для правоконсервативных и даже фашистских кругов. Под похожими лозунгами маршировали чернорубашечники Муссолини. А нацисты считали вполне справедливым отобрать имущество у еврейского населения Европы, а самих евреев уничтожить.

Николай Сванидзе, популярный журналист и телеведущий, один из глашатаев современного «системного либерализма», занимает свойственную этому политическому направлению гибкую позицию: «Конституция сегодня — это декларация о намерениях, причем не нынешней власти, а предыдущей, образца 1993 года». Россия, по его словам, является демократическим федеративным государством с республиканской формой правления, а человек, его права и свободы представляют собой высшую ценность. Но это в теории. «Государство через губу, десятым номером в программе признает права и свободы гражданина — оно точно не всегда их соблюдает и совсем не защищает». Это сомнений не вызывает. Далее следует странная формула. «Наш президент (то есть Путин. — Ю. Ф.) делает, что хочет, даже действуя по существующей Конституции, — утверждает Сванидзе. — Главный вопрос сейчас не в том, как менять Конституцию, чтобы жить стало лучше — вопрос в том, как к ней относиться»³. Смысл неясен. Если президент соблюдает Конституцию и «делает все, что хочет», то она плоха и ее нужно менять. Если же Конституция не позволяет президенту «делать все, что хочет», но он все равно этим занимается, то нужно менять президента. Но, конечно, столь радикальных рекомендаций системные либералы позволить себе не могут.

Четче всех выразил взгляды оппозиции Геннадий Гудков, бывший депутат Госдумы, резко и, как правило, справедливо, критикующий власть с демократических позиций. «Конституция принималась в то время, когда счищали гарь с расстрелянного Белого дома. <…> Те, кто писал Конституцию, не хотели повторить судьбу парламентариев, находящихся под танковым обстрелом, и написали Конституцию монархическую». Путин, продолжает Гудков, «воспользовался потенциалом ельцинской Конституции. <…> Большая беда в том, что граждане страны не понимают, что происходит. Они не читают основной закон страны, на базе которого делается все остальное. Поэтому и происходит превращение страны в диктатуру самого плохого пошиба <…>. Мы совершенно естественно имеем безбашенную, ничем не ограниченную власть»⁴.

Можно констатировать любопытный факт: в российском политическом мышлении сформировались две основных системы аргументов. Суть первой из них — Конституция 1993 года плоха потому, что она представляет собой «манифест либерализма», написанный под диктовку врагов рода человеческого, то есть американских консультантов, и подрывает суверенитет России. Согласно другой точке зрения, эта же самая Конституция является юридическим фундаментом авторитарного полуфашистского режима.

Либеральная «суперпрезидентская» республика

Это словосочетание многим может показаться оксюмороном, поскольку «суперпрезидентская» республика, что бы мы под этим термином ни понимали, не может быть либеральной.

Ключевой раздел Конституции 1993 года посвящен правам и свободам человека. Они объявлены высшей ценностью. «Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства», — говорится во второй статье Основного закона России. Не менее важна статья 19: «Все равны перед законом и судом. Государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности».

Согласно российской Конституции, право частной собственности охраняется законом. Гарантируется также неприкосновенность частной жизни, тайна переписки, телефонных переговоров и иных сообщений. Однако российские спецслужбы не утруждают себя соблюдением конституционных норм, и россияне в «неприкосновенность», хоть убей, не верят (всем хорошо знакома формулировка «это не телефонный разговор»).

Граждане России, провозглашено в Конституции, имеют право собираться мирно и без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирования. Как путинский режим соблюдает это требование Основного закона, испытали на себе тысячи людей, задержанных и попадавших под суд после мирных митингов и шествий оппозиции.

Согласно Конституции, граждане России могут свободно выезжать за пределы страны и возвращаться в нее. Но у видных деятелей российской оппозиции все чаще возникают проблемы с пограничной службой.

Конституция гарантирует свободу мысли и слова. В стране признается многопартийность, идеологическое и политическое многообразие. Запрещена цензура. Никакая идеология и религия не могут устанавливаться в качестве государственных или обязательных. Это никоим образом не смущает иерархов Русской православной церкви. Александр Щипков, первый заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ, провозгласил: «На международном уровне государство может занять лидирующее положение, если сможет предложить свою повестку, а с ней и свои ценности <…>. Именно это в ближайшее время предстоит России — приведение политической повестки и стратегии в соответствие с национальными историческими ценностями. Именно эту задачу и этот тезис мы можем назвать определяющим критерием нового русского консерватизма»⁵. Это было сказано на заседании Всемирного русского народного собора в ноябре 2018 года, в котором участвовал президент Путин. «Новый русский консерватизм», основанный на православии, и есть государственная идеология, разрабатываемая РПЦ и навязываемая населению России.

Таким образом, Конституция 1993 года закрепляет в юридически обязывающей форме основные принципы либерального мировоззрения, превращает их в конституционные нормы, но нынешняя российская власть их не соблюдает. Либеральные начала Конституции вызывают раздражение и неприятие у нынешней власти, а также у коммунистов, фашистов, адептов «нового русского консерватизма» и проповедников «уникальной и самобытной русской цивилизации». Они понимают, что, если в стране произойдут политические изменения и правящая верхушка вынуждена будет уйти, новая власть может обратиться к Конституции. А это поставит серьезные препоны для их деятельности.

Но это лишь одна сторона вопроса. В Конституции закреплена уникальная роль президента в политической и бюрократической системе страны. Он с согласия Госдумы назначает премьер-министра и представляет ей для назначения кандидатуру председателя Центрального банка, а Совету Федерации — кандидатуры Генерального прокурора и судей Конституционного суда. Президент имеет право назначать министров и высшее командование вооруженных сил и обладает многими другими полномочиями. Это, естественно, тревожит тех, кто критически воспринимает происходящее в сегодняшней России.

Однако в Конституции заложены механизмы, ограничивающие власть президента. Прежде всего, он не может назначить премьер-министра, председателя Центробанка, Генерального прокурора и судей без согласия Госдумы и Совета Федерации. Парламент обсуждает и утверждает федеральный бюджет, а это важнейший инструмент экономической и социальной политики; принимает решения по ключевым вопросам в налоговой и финансовой области, в том числе денежной эмиссии; определяет статус государственной границы и так далее. Госдума может выразить недоверие правительству, и тогда президент обязан отправить в отставку либо правительство, либо Государственную думу и назначить новые выборы. Наконец, парламент имеет возможность отрешить президента от должности в случае совершения им государственной измены или иного тяжкого преступления. Собственно, Владимир Путин уже может быть подвергнут импичменту: например, по статье 353 Уголовного кодекса РФ ему грозит до пятнадцати лет за планирование, подготовку и развязывание агрессивной войны против Украины.

Таким образом, Конституция 1993 года вовсе не лишает российских парламентариев возможности влиять на политику, корректировать действия президента и даже отправить его в отставку. Можно вспомнить, что на протяжении второй половины 1990-х гг. Борис Ельцин постоянно находился под угрозой импичмента, он не раз был вынужден идти на уступки левой оппозиции, имевшей большой вес в Государственной думе. Нынешние российские законодатели сознательно превратили парламент в послушный и бессловесный придаток Администрации президента, машину для голосования. Прав был Борис Грызлов, ошарашивший мир словами, что «парламент — не место для дискуссий». Таким парламент действительно стал в России при нынешнем режиме. Но Конституция тут ни при чем.

Первородный грех Основного закона РФ обычно видят в том, что она была принята сразу после и во многом в результате октябрьских событий 1993 года. Для левой оппозиции и тех, кто пытался двадцать пять лет тому назад захватить власть в стране, это естественно: они выстраивают версию событий, позволяющую представить победившую сторону в виде вселенского зла, а свой проигрыш назвать поражением демократии. Но с такой трактовкой согласны и многие искренние приверженцы демократического пути развития. В итоге словосочетания «расстрел парламента», «государственный переворот Ельцина» стали почти общепринятыми. Однако общепринятые не значит правильные. В Средние века, например, общепринятым было представление о том, что солнце вращается вокруг Земли, которая стоит на трех китах.

Например, Андрей Илларионов, один из лидеров нынешней демократической оппозиции, так описывает истоки противостояния, вылившиеся в вооруженные столкновения 3—4 октября 1993 года: «Это было столкновение демократии и бюрократии, двух принципиально различных принципов организации государственной жизни», при этом под бюрократией понимается исполнительная власть, а под демократией — Верховный Совет и Съезд народных депутатов. И далее: парламент «продолжал оставаться и более демократическим, и более либеральным, чем политика, проводившаяся Гайдаром, следующий уровень противостояния — это политическое столкновение более либерального мировоззрения, преобладавшего в то время в парламенте, с практической поддержкой номенклатурных и спецслужбистских структур со стороны российского правительства»⁶. Реальность все же была иной.

Конституция и политическая борьба 1992—93 годов

Российский парламент, избранный 4 марта 1990 года, представлял собой комбинацию двух институций: собиравшегося время от времени Съезда народных депутатов (1059 человек) и постоянно действующего Верховного совета, избиравшегося из членов Съезда (252 человека). Такая структура повторяла устройство союзного парламента.

Замысел создателей этой, в общем, нелепой системы был двоякий. Во-первых, союзным Съездом народных депутатов Михаил Горбачев, опасавшийся провала на всенародных выборах, был избран президентом СССР. Во-вторых, руководство страны не без оснований полагало, что из тысячи депутатов Съезда можно путем разного рода интриг выбрать пару сотен послушных фигур в Верховный совет.

В 1991—93 гг. вопрос о содержании и порядке принятия Конституции стал одной из основных точек противостояния президента и парламента. Это обычно трактуют либо как борьбу за власть между Ельциным, Хасбулатовым и Руцким, либо как конфронтацию двух ветвей власти — законодательной и исполнительной. Собственно, и то, и другое верно. Но главное, что столкновение этих личностей и институтов было отражением и выражением глубокого политического и мировоззренческого конфликта.

Съезд народных депутатов России был избран в марте 1990 года. В это время в России, как и в других республиках бывшего СССР, набирали силу демократические движения. Партийный аппарат заметно ослаб, но все же сохранял власть. В итоге в политическом плане состав Съезда оказался сложным. Летом 1992 года около 40 % его депутатов относились к открыто реакционным силам, добивавшимся восстановления советских порядков в экономике и политике. Они в основном входили в парламентский блок «Российское единство». Им противостояли сторонники глубокого реформирования страны, образовавшие «Коалицию реформ», насчитывавшую примерно 15 % депутатов. Два других блока, «Созидательные силы» (20 %) и «Демократический центр» (25 %), назывались центристами⁷.

В большинстве своем центристы находились под влиянием Аркадия Вольского, в советское время высокопоставленного сотрудника ЦК КПСС и помощника Юрия Андропова, и Александра Владиславлева, накануне распада СССР назначенного первым заместителем министра внешних сношений. Есть немало оснований предполагать, что за этими фигурами стоял Евгений Примаков, руководивший в 1991—96 гг. службой внешней разведки. Эта троица представляла собой неформальных лидеров влиятельной коалиции, состоявшей из руководителей военно-промышленного комплекса, так называемых «красных директоров», части генералитета, командования бывших советских спецслужб, деятелей партийного и пропагандистского аппарата. К середине 1992 года эти круги оправились от шока, вызванного провалом августовского путча и распадом СССР, и приступили к реализации своей программы, предполагавшей отказ от реформ, ремилитаризацию экономики и приход к власти служб безопасности. Фактически речь шла о политическом реванше за поражения 1991 года, хотя открыто эта цель, разумеется, не называлась.

Лидеры реванша сделали ставку на недовольство населения. В первой половине 1992 года жизненный уровень резко упал, быстрыми темпами нарастала инфляция, появилась безработица. В этом обвинили правительство, возглавляемое Ельциным и Гайдаром. Но подлинные причины экономического кризиса были в другом. На протяжении последних 12-15 лет существования СССР его руководство пыталось снять социальную напряженность, повышая зарплаты и другие денежные доходы. Однако советские промышленность и сельское хозяйство были не в состоянии удовлетворить потенциальный спрос. Производство продуктов питания в стране падало. Одновременно снижение цен на нефть и газ вело к сокращению импорта предметов потребления. В результате образовался огромный «денежный навес». В 1991 году доходы населения СССР составили примерно 1,3 трлн рублей, расходы — около 726 млрд, а денежные средства населения (наличные, вклады в сбербанке, облигации госзаймов и т. д.) — 1,16 трлн. Но купить на них было нечего. В сентябре 1991 года начальник управления КГБ, отвечавший за экономическую безопасность, сообщал руководству, что «у 30 % населения не реализованы талоны на июнь, июль, август на сахар, животное масло, мясную продукцию. Особую озабоченность вызывает обеспечение населения хлебопродуктами. Установлена норма — 250 граммов в день на человека»⁸. Никаких возможностей улучшить ситуацию на потребительском рынке без освобождения цен у руководства России, пришедшего к власти осенью 1991 года, не было. И когда с 1 января 1992 года это произошло, на прилавках появились товары, но они были практически недоступны по цене. Из-за сокращения военных расходов многие заводы и научно-конструкторские бюро оказались без денег, а сотрудники ВПК, в советское время принадлежавшие к элите рабочего класса и научно-технической интеллигенции, превратились в парий.

Лидеры реваншистских сил рассчитывали бросить беднеющее население против безумно раздражавших их «демократов» и самим прийти к власти. Политическое противостояние нарастало. В апреле 1992 года на VI Съезде народных депутатов правительство Ельцина-Гайдара было подвергнуто жесткой критике, тон которой задавали Хасбулатов и Руцкой. Из Верховного Совета были выдавлены сторонники президента, которых заменили коммунисты и лидеры «объединенной оппозиции» Сергей Бабурин, Николай Павлов, Владимир Исаков, Альберт Макашов и Геннадий Зюганов. Термин «объединенная» означал, что коммунисты и другие левые круги создали коалицию с правонационалистическими, по существу, фашистскими силами.

В организационном отношении «красно-коричневая» оппозиция в октябре 1992 года оформилась в виде Фронта национального спасения. Коммунисты и другие левые группировки обеспечивали его массовость, деятели националистического, полуфашистского и фашистского толка пытались выработать идеологические установки. В руководство Фронта вошли Михаил Астафьев, Сергей Бабурин, Геннадий Зюганов, Альберт Макашов, Николай Павлов, Виктор Алкснис, Светлана Горячева, Виктор Илюхин, Александр Проханов, Аман Тулеев, Сажи Умалатова, Игорь Шафаревич и другие. Лидером ФНС стал Илья Константинов.

Ключевым в политической борьбе 1992—93 гг. был вопрос о новой Конституции. Речь шла о том, быть ли России президентской или парламентской республикой. На VII Съезде в декабре 1992 года Хасбулатов, Руцкой и их сторонники навязали обсуждение поправок к действовавшей Конституции, требуя для Верховного Совета права формировать правительство. Поскольку эти предложения не прошли, то дискуссии сосредоточились на вопросе о механизме принятия Конституции. Президент и его сторонники добивались, чтобы она была одобрена на всенародном референдуме или Конституционным собранием. Лидеры парламента настаивали, чтобы Основной закон был принят Съездом. Понятно, что в этом случае именно парламент, в котором доминировали коммунисты, откровенные националисты и так называемые «красные директора», возглавлявшие предприятия ВПК, получил бы высшую власть в стране.

Чтобы выйти из конституционного и политического тупика, в марте 1993 года, накануне VIII Съезда, Ельцин направил в Верховный Совет вопросы, которые должны были быть вынесены на референдум: согласны ли они с тем,

• чтобы Российская Федерация была Президентской республикой?

• чтобы высшим законодательным органом Российской Федерации был двухпалатный парламент?

• что новая Конституция Российской Федерации должна быть принята Конституционным собранием, представляющим многонациональный народ Российской Федерации?

• что каждый гражданин Российской Федерации вправе владеть, пользоваться и распоряжаться землей в качестве собственника?

Съезд, естественно, заблокировал предложение о референдуме. Более того, были одобрены поправки к Конституции, согласно которым правительство подчинялось Съезду и Верховному Совету. Это был конституционный переворот. В ответ 20 марта 1993 года Ельцин обратился к гражданам России. «VIII Съезд по сути дела стал генеральной репетицией реванша бывшей партноменклатуры», — сказал он. Будучи «вынужден взять на себя ответственность за судьбу страны», он подписал Указ об особом порядке управления до преодоления кризиса власти. На 25 апреля 1993 года назначалось голосование о доверии президенту. Народ должен решать, кому руководить страной: президенту и вице-президенту или Съезду народных депутатов.

Через неделю состоялся IХ Съезд, на котором планировали объявить президенту импичмент. Идея провалилась: инициаторам не хватило всего 30 голосов. Известно, что Ельцин не собирался стать агнцем, покорно идущим на заклание. В Кремле была подготовлена телестудия, откуда он в случае импичмента объявил бы о роспуске Съезда и проведении референдума. Съезд был вынужден согласиться на референдум по вопросам:

• Доверяете ли вы Президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину?

• Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года?

• Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации?

• Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?

Парламентарии были уверены, что разозленное упавшим уровнем жизни население не поддержит президента. Они ошиблись. Оказалось, что ему доверяют почти 59 %, а его политику одобряют 53 %. За досрочные выборы президента и парламента проголосовали соответственно 32 % и 43 % участвовавших в референдуме. Это была победа Ельцина, но победа неполная.

Апогей кризиса

Летом 1993 года вопрос о Конституции отошел на второй план. Стороны готовились к окончательному выяснению отношений.

Парламентарии в выражениях не стеснялись. Пламенная коммунистка, член руководства Фронта национального спасения Сажи Умалатова заявляла, что «Ельцина и его окружение следует повесить за ноги». Генерал-полковник Альберт Макашов, депутат Верховного совета и современный черносотенец, считал, что Ельцина и его «жидовскую свору» надо отдать толпе на растерзание. Журналист-международник Иона Андронов настаивал, чтобы «ельциноиды» были повешены на Красной площади. Депутат Верховного совета Илья Константинов, председатель исполкома Фронта национального спасения, призвал к уличной борьбе: «Представительные органы власти защищать выйдут дружины непримиримой оппозиции и народное ополчение. Они выйдут не потому, что очень любят Съезд или Хасбулатова; просто в этот момент центр борьбы против ельцинского режима будет находиться у Белого дома»⁹.

Верховный совет подготовил три закона: «О механизме вступления закона в действие после преодоления президентского вето», «Об уголовной ответственности высших должностных лиц за невыполнение законов Верховного Совета и постановлений съездов» и «Об уголовной ответственности за невыполнение постановлений Конституционного суда». Этим закладывались юридические основы для окончательного перехвата власти. Парламент получал возможность отправлять под суд всех, кто осмелился бы не выполнить его решения.

К схватке готовилась и другая сторона. Момент истины наступил вечером 21 сентября 1993 года. Ельцин подписал Указ № 1400, по которому распустил Съезд и Верховный совет, назначил выборы в Государственную думу и референдум по новой Конституции на 12 декабря. Парламент в ответ отстранил Ельцина от должности, назначил Руцкого президентом и обратился к армии и всем органам власти с призывом не подчиняться Ельцину и его правительству, а выполнять распоряжения нового президента. Правительство поддержало Указ № 1400.

Региональные руководители, многие генералы армии и госбезопасности заняли нейтральную позицию. Они попросту ждали, кто возьмет верх, чтобы присоединиться к победителю.

В Москве шло вялое противостояние. Белый дом, штаб-квартира парламента, был окружен довольно слабым кордоном практически безоружных внутренних войск, а город жил обычной жизнью. Рано утром 1 октября представители сторон договорились о политическом решении, способном предотвратить вооруженное столкновение. Хасбулатов и Руцкой отвергли это соглашение. Развязка наступила 3 октября. Вооруженные боевики под командованием генерала Макашова захватили мэрию, гостиницу «Мир», попытались штурмовать Останкино, здания ИТАР-ТАСС, Краснопресненского УВД, Тимирязевского телефонного узла, а также блокировать здания Министерства обороны.

В Москву были введены десантные части. В семь часов утра начался обстрел Белого дома из легкого стрелкового оружия, затем подключились пять танков Кантемировской дивизии с учебными снарядами. В верхних этажах здания возник пожар. Около четырех часов дня в Белый дом вошли офицеры спецподразделения «Альфа». Сопротивление прекратилось. Хасбулатов, Руцкой и несколько других руководителей бывшего парламента были арестованы. По данным Генеральной прокуратуры, погибло 148 человек. Дело о вооруженном мятеже было прекращено избранной 12 декабря Государственной думой. Тогда же была принята нынешняя Конституция России.

На вопрос о том, как назвать октябрьские события 1993 года, каждый отвечает в соответствии со своими политическими взглядами. Но нельзя не признать, что в случае победы парламента Россия оказалась бы под властью открыто фашистского черносотенного режима. Генерал Альберт Макашов, Илья Константинов, Александр Руцкой, Руслан Хасбулатов отнюдь не шутили, когда угрожали расправой политическим противникам.

А в том, что нынешний режим не соблюдает Конституцию, виноват не Основной закон России, а правящая верхушка и, что самое скверное, население, которому до этой Конституции нет дела.