— «Новая газета» подняла тему расправ над геями в Чечне в апреле 2017-го, но вряд ли все началось в этом году?

— Это продолжается с 2010 года. Почему это стало известно именно сейчас? Нашлись люди, которые оказались готовы говорить, их было очень мало, но им надоело терпеть. Из опыта своего общения с ЛГБТ-сообществом я могу сказать, что ситуация ухудшилась с приходом Рамзана Кадырова, потому что, когда у власти был его отец Ахмад, отношение было достаточно терпимым. Существует наглядный пример: женщина-трансгендер, племянница Ахмада Кадырова, которая была вынуждена год назад бежать в США, раньше могла жить спокойно, обладая статусом его родственницы. Однако после прихода к власти Рамзана отношение к ней стало невыносимым.

Вероятно, Рамзану Кадырову так удобнее контролировать свой народ, ведь подобная политика распространяется не только на ЛГБТ-сообщество: попасть за решетку человек может даже за то, что не согласен со счетом за коммунальные услуги. Идет активная борьба со свободой женщин в одежде и поведении — за это тоже полагается суровое наказание.

— Как сегодня живут люди из числа ЛГБТ, остающиеся на территории Чечни? Они ушли в глубокое подполье или пытаются любыми способами уехать?

— На сегодня вывезено 63 человека, однако ЛГБТ-сообщество, конечно, гораздо многочисленнее. Как они выживают? Умудряются подстраиваться к ситуации, выжидают. Им очень сложно разом все бросить, поскольку семейственность в Чечне очень сильна: несмотря на то, что твоя семья собирается тебя убить, ты за нее держишься. И пока ситуация позволяет терпеть, они будут терпеть. В случае появления прямой угрозы (когда человека хватает полиция или грозятся возбудить уголовное дело) стараются уехать.

— Вы можете рассказать о судьбе какого-то конкретного человека?

— Их судьбы очень похожи. Жил себе человек, работал, ничем особо не выделялся. В определенный момент о том, что он гей, становится известно силовикам. Они внезапно приезжают, хватают, сажают в машину, увозят. События в феврале 2017 года были самыми тяжелыми: людей привезли в тюрьму, били, пытали электрошоком, унижали, не кормили, не поили. Через двенадцать дней их передали родственникам, чтобы те их убили. Это обычная практика: родственники должны сделать все сами, чтобы смыть позор со своей семьи. Одного из таких людей спасли сестры — от мужской части семьи обычно пощады ждать не приходится.

— Какую помощь у вас получает человек, которому удается добраться до Москвы?

— Когда я вывожу человека из региона, он попадает в Москву или в Санкт-Петербург. Мы обеспечиваем ему лечение, безопасное жилье, даем деньги на бытовые расходы. Ему оформляется загранпаспорт таким образом, чтобы данные не попали в Чечню. После этого начинается миграционный процесс, исходя из тех возможностей, которые у нас существуют при сотрудничестве с посольствами.

— Как эту проблему воспринимает российское общество?

— Никак. В России этого вопроса не существует, об этом не говорят. Об этом знают только единицы, которые так или иначе связаны с ЛГБТ-сообществом. Этому не верят, считают фейком. По делу идет следствие, однако мы не ждем никаких результатов, не надеемся, что кто-то понесет наказание. Когда шла проверка, московские следователи ходили по домам, опрашивали людей, но те боялись говорить, все отрицали и подписывали бумагу о том, что претензий к полиции не имеют. Следствие пойдет по стандартной схеме: когда нет потерпевших — нет дела, а заявлений от потерпевших нет и не будет.

— Готовя для них выезд за пределы России, вы делаете это по своим каналам или оформляете официальное заявление на получение убежища?

— Есть ряд стран, с посольствами которых мы активно работаем. Подается официальное заявление на предоставление убежища. Иногда человек приезжает по туристической визе и просит убежища уже на месте. Мы не отправляем людей в никуда — в каждой стране у нас есть партнерская организация, предоставляющая поддержку: жилье, адвоката, переводчика. Тяжелее помогать тем, кто уехал самостоятельно: нам приходится их вытаскивать из миграционных лагерей, что бывает достаточно сложно.

— Как складываются отношения внутри чеченской семьи, если один из ее членов вдруг понимает, что у него другая сексуальная ориентация?

— Все зависит от семьи. Есть очень религиозные семьи, есть более толерантные. Как правило, это способна принять мать, а отец не принимает никогда. При этом родители всегда выступают категорически против того, чтобы дети уезжали. Матерям кажется, что все можно как-то сгладить: «Ничего, он женится, не страшно, что будет куда-то ходить… Главное, чтобы все было, как у всех…»

— То есть геи по настоянию семьи вступают в брак? Что происходит с их женами? Ведь для них это тоже травма.

— О них никто не думает. У нас уже есть целый «клуб брошенных жен». Иногда сложно объяснить нашим партнерам в Европе, что у гея может быть жена и ребенок. Однако они есть у каждого второго, ведь если ты хочешь спокойно жить в Чечне, то должен быть женат. Все остальное — твоя тайная жизнь. Как правило, жены не знают, что происходит с их мужьями, и узнают об этом постфактум. У женщины в Чечне нет права голоса, поэтому они принимают ситуацию такой, какая она есть. Худший вариант — она будет считаться опозоренной до какого-то колена, лучший — вернется к своим родителям. Гей или нет — ничто не изменит ментальность жителя Чечни, в том числе отношения к женщине.

— И даже несмотря на то, что эти люди находятся в положении притесняемых, ничто не наталкивает их на мысль, что отношение к женщинам тоже несправедливое?

— Нет, ничего подобного не происходит: «хоть я и гей, все равно мужчина». У нас была ситуация, когда погибла 19-летняя девочка. У нее был фиктивный брак с геем, который привез ее в Москву. Она обратилась к нам за помощью, потому что муж ее преследовал за то, что она «слишком свободно одевается». «Ты не должна этого делать! Не важно, что я гей, все равно я мужчина, а ты женщина! Мы принадлежим к чеченскому народу. Главное, чтобы никто ничего не знал!» Мы попытались эту девочку вывезти в другую страну, но она пропала. Мы нашли ее в Чечне, попытки ее вернуть закончились провалом, а потом мы узнали, что девочки уже нет в живых. Официальная версия — отказ почек, хотя все понимали, что к этому приложил руку ее брат. Я разговаривал с ее мужем, но ни в чем не смог его убедить. Если ты чеченец, то жить должен по чеченскому закону, даже в Москве.

— В интервью «Радио Прага» директор Института международных отношений сказал, что не знает случаев, когда Чехия предоставляла убежище гею из Чечни. 

— Чехия вообще не участвует в этом процессе. В апреле мы били во все колокола, обращались ко всем посольствам. Состоялась встреча, куда были приглашены послы из всех диппредставительств, работающих в Москве. Откликнулись единицы: Франция, Германия, Канада, Бельгия, Литва. И все.

— На какую поддержку вы рассчитываете, участвуя в фестивалях, подобных чешскому Prague Pride? Какого результата вы ожидаете?

— Мне важно, чтобы об этой ситуации знали из первых уст, знали, что это происходит на самом деле. Сейчас всем кажется, что все закончилось, но это далеко не так. Для меня это не «проект», а война с организованной преступностью, в состоянии которой я живу 24 часа семь дней в неделю.

Конечно, хотелось бы, чтобы и Чехия тоже подключилась к процессу оказания помощи, к приему людей. Важны и деньги: много средств уходит на восстановление после психологических травм. Когда люди попадают за границу и должны рассказывать о себе, они начинают плакать и кричать, что они не геи. Потом говорят: «Я же не виноват, что таким родился!»

Что я хочу сказать напоследок? Я надеюсь, что победа будет за нами. Что мы дойдем до Страсбургского суда и что люди, которые совершали эти преступления, понесут реальное наказание. Я надеюсь, что это свершится.