Сто лет назад Прага стала прибежищем для многих известных русских ученых, писателей, художников, архитекторов, музыкантов, актеров, священников, военных и общественных деятелей.

У тысяч беженцев из советской России не было государства, своего парламента и правительства, но была европейская культура. Для них по инициативе президента Чехословацкой Республики Томаша Гаррига Масарика была создана масштабная программа помощи «Русская акция» — явление уникальное во всей истории отечественной эмиграции ХХ века.

Так возникла «русская Прага» и в ней «русский Оксфорд», окончательно загубленные после Второй мировой войны, когда на смену гитлеровским оккупантам в Чехословакию пришли сталинские СМЕРШ и НКВД. Но осталась та скорбная русско-чешская Прага, что на Ольшанском кладбище. И наш долг — сохранить память об изгнанниках, нашедших приют в сердце Европы.

(конец 1-й страницы, на которой под текстом полосное фото храма с крестами)

История этого кладбища вкратце такова. В 1679 году землю в поместье Ольшаны купил Старый Город, чтобы хоронить там людей, умерших в ходе эпидемии чумы. А в 1787-м, после указа императора Иосифа II о запрете хоронить в черте города, вся территория была объявлена Общественным городским кладбищем на правом берегу Влтавы — ныне это крупнейшее в Чехии Ольшанское кладбище, разделенное на две части улицей Яна Желивского. С прежних времен сохранилась только высокая каменная ограда.

Русский участок появился еще в начале XX века. Православные богослужения совершались в пражском соборе святого Микулаша (Николая) на Староместской площади, где с 1901 года настоятелем был протоиерей Николай Рыжков (1868—1920). Он позаботился о том, чтобы православные русские на чешской земле покоились в отведенном для этого месте, и в 1906 году выхлопотал особое отделение на Ольшанском кладбище.

Однако с началом Первой мировой войны отношение к православным богослужениям стало нетерпимым. Австрийские власти не могли смириться с тем, что в самом центре Праги молятся о победе русского оружия. Отец Николай был арестован, провел три года в тюрьме и лишь чудом избежал смертной казни, а Николаевский собор стал католическим костелом расквартированного в Праге воинского гарнизона.

Во время войны участок в Ольшанах, добытый священником для православных захоронений, заполнился на три четверти иными могилами. А когда в 1920 году в Прагу стали прибывать тысячи русских беженцев, быстро заполнилась и оставшаяся четверть. «Неимущие русские, — читаем в отчете приходского совета, — погребались безо всякого напутствия, часто без гробов, в общей могиле с иноверцами, и даже простой крест не указывал на место их вечного упокоения». Православный приход взял на себя заботу о достойном христианском погребении неимущих русских беженцев. Тогда-то и родилась идея создать кладбищенскую часовню.

Успенский храм

В 1923 году Управление кладбищем выделило приходу половину 19-го участка и попутно решило переоборудовать в крематорий помещение, где совершались православные обряды отпевания. Потребность в часовне стала настоятельной, но спроектировать и построить ее сам приход не мог: он даже не имел прав юридического лица.

Летом 1924-го приходской совет обратился за помощью к влиятельному политику Карелу Крамаржу и его русской жене Надежде Крамаржовой, и они официально зарегистрировали похоронное «Успенское братство», которое не только обязалось хоронить неимущих за свой счет и ставить на их могилах кресты, но и наметило меры против бесследного исчезновения русских могил по истечении десятилетнего срока аренды. Со временем к «русскому» 19-му участку добавилось еще три — 17, 18 и 20-й.

Торжественная закладка церковного здания состоялась 11 сентября 1924 года. Поддержка четы Крамарж позволила многократно увеличить смету строительных работ, и уже через год строительство было в целом завершено. Русская беженская колония, зачастую лишенная возможности помочь деньгами, жертвовала свой труд: почти все земляные и иные работы выполняли добровольные помощники — студенты, казаки, земледельцы, инженеры, бывшие офицеры и солдаты. Деньги, собранные на храм, тратились только на квалифицированных специалистов и на материалы.

Архитектурный и строительный проекты выполнил профессор Владимир Брандт в соавторстве со своими студентами. Судьба этого выдающегося русского архитектора печальна: в 1944-м его немецкое происхождение привлекло внимание гестапо, но он отказался сотрудничать с нацистами, был арестован и погиб в Панкрацкой тюрьме…

В итоге вместо бедной часовни вырос монументальный храм Успения Пресвятой Богородицы, который, по замыслу авторов, должен был стать мемориалом всем русским людям, умершим на чужбине. Торжественное освящение храма состоялось уже 22 ноября 1925 года, но свой современный вид он приобрел лишь к середине 1940-х.

Над убранством фасада и эскизами внутренней росписи работал всемирно известный художник Иван Билибин, живший в Париже (потом он вернулся на родину и умер зимой 1942 года в блокадном Ленинграде). В конце 1920-х по его эскизам были выполнены мозаики на внешних стенах храма. Иконостас в стиле древнерусской иконописи XIV—XV веков по эскизам и под руководством Билибина выполнил Кирилл Катков в сотрудничестве с княгиней Hатальей Яшвиль, автором вышивки хоругви Успенского храма. Эскизы росписи стен и сводов храма Билибин создавал дольше, и с 1941 по 1945 год храм был искусно расписан по ним группой художников-энтузиастов под руководством Татьяны Косинской.

В подвале церкви находится крипта-усыпальница. В нее ведут 12 ступеней, по бокам которых расположены ниши с перезахороненными останками сербских военнопленных. Под полом захоронены останки скончавшихся в Праге военнопленных Русской императорской армии, а в стенах самой крипты — 33 ниши, где упокоены самые видные эмигранты первой волны и участники строительства храма.

Среди них — чета Крамарж, академик Никодим Кондаков, инженер Николай Ипатьев (в доме которого была расстреляна царская семья), врач Николай Келин, генералы Степан Воронин, Тимофей Семерников, Владимир Шокоров и Николай Шиллинг, схваченный СМЕРШем в мае 1945 года, но выпущенный из тюрьмы по болезни, когда дни его были уже сочтены. На стене под подвальным окном висит черная мраморная плита с надписью в память о дипломате, востоковеде и переводчике-полиглоте Владимире Рафальском, тоже схваченном СМЕРШем и через день погибшем на допросе.

Красный террор

На правой стене Успенского храма установлена памятная доска с посвящением «русским, украинцам, представителям других народов Российской империи, в 1917 году отвергнувшим коммунистическую утопию», — жертвам советских карательных органов и «послевоенного прокоммунистического оппортунизма, который допустил похищение их в 1945 году в советские тюрьмы и концентрационные лагеря, где многие погибли и без вести исчезли, и лишь после долгих лет горсточке дозволено было вернуться умереть к своим семьям домой в Чехословакию».

Помимо Рафальского и Шиллинга среди похищенных в Праге были замечательный историк литературы Альфред Бем (предположительно расстрелян во дворе Панкрацкой тюрьмы), глава Трудовой крестьянской партии Сергей Маслов (вскоре умер от тифа), его сопартиец Алексей Овсянников и председатель Пражского Земгора Иван Брушвит (умерли во Владимирской тюрьме), адвокат и журналист Сергей Варшавский (пропал без вести), крупный кооператор Сергей Маракуев (умер от пневмонии в пересыльной тюрьме), дипломат и один из лидеров украинской эмиграции Максим Славинский (умер в Лукьяновской тюрьме НКВД), юристы и сотрудники РЗИА Петр Бобровский (умер в Бутырской тюрьме) и Николай Цветков (умер в Иркутлаге), инженеры-строители Георгий Прокопенко и Евгений Туманов (умерли в Карагандлаге), полковники Александр Фридман (умер в тюремном вагоне), Дмитрий Черкес (пропал без вести) и Антон Шкеленко (погиб на этапе), легендарный генерал Сергей Войцеховский (умер в Озерлаге) и сотни других эмигрантов.

А из горсточки тех, кто с трудом вернулся домой в середине 1950-х, на Ольшанском кладбище похоронены инженер Павел Кашкадамов, бывшие депутаты Учредительного собрания Иван Нестеров, Сергей Постников и Семен Николаев, юрист и переводчик Николай Быстров, философ-евразиец Петр Савицкий, архитекторы Александр Кубарев, Николай Пашковский и Леонид Лада-Якушевич…

Петр Савицкий, отбывая свой срок в мордовском Дубровлаге, начал писать стихи:

Страшно было мое возвращенье,
Вид развалин родных городов.
И тоска первых дней заключенья,
И тщета всех попыток и слов…

Вернувшись в Прагу, он работал в государственной комиссии по аграрной географии, но в 1960 году был арестован чехословацкой госбезопасностью за выпуск в ФРГ книги «Стихи». Хотя в ней не было откровенно антисоветских заявлений, а судьба узника ГУЛАГа представала в духе христианского подвижничества, сам факт издания книги на Западе считался преступлением. Савицкий получил три года тюрьмы, и лишь благодаря протестам европейских правозащитников в 1961-м его амнистировали.

В 1995 году известный пражский журналист Владимир Быстров (сын упомянутого Николая Быстрова) создал общественный комитет «Они были первыми», который занялся реабилитацией невинно пострадавших. Именно по его инициативе на стене храма появилась памятная доска жертвам СМЕРШа и НКВД. В архивах удалось найти многие имена угнанных, получить информацию от бывшей советской стороны об их судьбе. И хотя с кончиной Быстрова в 2010 году деятельность комитета приостановилась, каждый год 11 мая у памятной доски по-прежнему проходят траурные церемонии.

Чудесное спасение

Иногда безжалостный маховик сталинских репрессий давал неожиданные сбои. Приведу три истории чудесных спасений.

Когда в мае 1945 года схватили Николая Келина — бывшего казачьего офицера, врача и автора поэтических сборников, начальником местного штаба СМЕРШа оказался донской казак Степан Ковылин. Прочитав все изъятые книги стихов земляка (а стихи были только о Доне и России, о боли от потери родины), начальник решил его спасти, и Келина выпустили. Правда, позже его арестовала чехословацкая контрразведка — он провел в заключении полгода, но был отпущен за отсутствием улик.

В те же майские дни, когда в Прагу пришли красные «освободители», были схвачены СМЕРШем молодожены Ольга и Георгий Келчевские, ждавшие первого ребенка. От лагерей их спас отец Ольги — видный инженер-архитектор и глава пражского Галлиполийского землячества Георгий Губин. Будучи человеком деловым и небедным, он смог разыскать дочку с зятем в полевом сборном лагере НКВД для интернированных у польского города Рацибуж. Чекисты, получив солидную взятку, отпустили молодых, и те вернулись в Прагу. Но перенесенные страдания не прошли даром: родившаяся спустя полгода дочка осталась больной на всю жизнь.

Многое пережил тогда и бывший офицер Белой армии Евгений Дюков — известный в Праге врач, а еще композитор и певец, солист и дирижер популярного Русского хора имени А. А. Архангельского. Он дружил с настоятелем Успенского храма архимандритом Исаакием (летом 1945-го брошенным в Карагандлаг), и хор под управлением Дюкова не раз пел литургию на Ольшанском кладбище.

В конце 1944-го Дюков был арестован гестаповцами и брошен в Панкрацкую тюрьму, откуда вышел в разгар Пражского восстания 5 мая 1945 года и едва не погиб: немецкие истребители летали над городом очень низко и расстреливали людей в упор. А 14 мая его схватили уже смершевцы, но в июне чудом освободили. У начальника местного штаба трудно рожала жена: без опытного врача женщину и дитя было не спасти. Дюкову сказали: «Если они выживут — ты свободен». Роды прошли успешно, и врача выпустили.

Впоследствии он тяжело переживал гибель Яна Масарика и приход к власти коммунистов. Скончался от инфаркта в 1951 году. Попытка похоронить его по православному обряду в Ольшанах не встретила понимания у просталинского режима, и Дюков был погребен на пражском кладбище Малвазинки. Его дочь Евгения Дюкова-Чигалова выучилась на врача и продолжила дело отца.

Вспомним и о его ближайшем боевом друге Андрее Казицыне, офицере и дворянине. Он учил русскому языку жену, дочь и сына Дюкова и всегда был у них желанным гостем (дома родители старались говорить с детьми только на русском, хотя сам глава семьи прекрасно говорил и на чешском, и на немецком, и на французском). Позже Казицын обрел покой там, где хотел упокоиться его друг: в православной части Ольшанского кладбища. К счастью, это захоронение сохранилось. Своей семьи у Казицына не было, поэтому дочь Дюкова арендовала могилу и ухаживает за ней по сей день, а ее сын установил надгробный памятник.

Мемориал воинам РОА

Слева от Успенского храма находится братская могила, где покоятся 187 неизвестных солдат РОА — Русской освободительной армии генерала А. А. Власова, которые в начале мая ожесточенно сражались против нацистов, придя на помощь Пражскому восстанию, а также власовские генералы В. И. Боярский, М. М. Шаповалов и майор К.-Л. Оттендорф, убитые 5 и 9 мая 1945 года в Пршибраме и потом перезахороненные усилиями чешского военного историка Станислава Ауского.

В ночь с 7 на 8 мая власовцы стали покидать Прагу, но им пришлось оставить в пражских госпиталях нетранспортабельных раненых и больных. Этих солдат РОА добили через неделю, когда в Праге уже вовсю хозяйничали СМЕРШ и НКВД: несмотря на протесты чешского медицинского персонала, красноармейцы буквально сорвали всех бойцов с больничных коек и расстреляли прямо на Ольшанском кладбище.

Первый памятник на этом месте появился без участия властей: в мае 1993 года Алексей Келин (сын Николая Келина) установил здесь четырехметровый деревянный крест с «терновым венком» из веток акации, буквами РОА и лозунгом: «Мы погибли за нашу и вашу свободу». Однако в 2004-м крест был умышленно повален и вскоре украден неизвестными. Взамен него настоятель Успенского храма отец Сильвестр поставил обычный безымянный крест, но Келин вернул «терновый венок», уже из колючей проволоки, и буквы РОА, а вот для лозунга места не хватило…

В 2008-м стараниями Ауского рядом возник каменный обелиск воинам РОА. А через несколько лет у подножия обелиска были похоронены и сам Станислав Ауский, и его вдова Нонна Ауска, врач и писательница, поведавшая о трагедии Голодомора 1932—1933 годов в Украине.

Отношение к деятельности армии генерала Власова в России и в мире до сих пор неоднозначное: кто-то видит во власовцах только предателей, кто-то — героев, сражавшихся за освобождение родины от большевизма. Имел свое мнение на сей счет и отец Сильвестр:

«Кто сейчас громче всех кричит, что власовцы были предателями, тем самым лишь выражает свое отношение к Святой Руси. Неужели Власов больше предатель, чем те, кто разрушал наши храмы, кто топтал иконы, расстреливал священников? А эти молодые парни… разве они со своим народом сражались? Они были против того режима, который захватил нашу страну. Воины-власовцы не рушили храмы — наоборот, увозили с собой святыни, спасая их от поругания. А Злату Прагу они спасли от разгрома — они ведь сюда пришли за три дня до советских войск».

И здесь, у стен православного храма на Ольшанском кладбище, где покоятся останки солдат и офицеров РОА, расстрелянных без суда и следствия, нельзя не помянуть этих людей, ставших жертвами истории.

Забытые могилы

Время жестоко и неумолимо: многие старые могилы в Ольшанах ныне заброшены или вовсе не сохранились. Исчезают, а то и варварски уничтожаются захоронения не только простых людей, но и выдающихся — тех, чьи имена немало значили и значат в русской истории, науке, искусстве.

Так, вы уже не найдете могилу Владимира Тукалевского, библиографа и литературоведа, основателя и первого директора пражской Славянской библиотеки: он скончался в декабре 1936 года, его прах был кремирован и захоронен где-то в русской части Ольшан. Нет и могилы Марии Стоюниной, основоположницы женского образования, погребенной здесь в марте 1940 года: в 2003-м ее место кощунственно заняла огромная гранитная плита на два места.

Нет могил ни профессора-правоведа Михаила Каткова, сооснователя Русского юридического факультета в Праге (отца художника Кирилла Каткова), ни архивиста Александра Изюмова, ни византолога Николая Беляева, ни княгини Натальи Яшвиль, яркой художницы и видного общественного деятеля: она была похоронена близ Успенского храма в июне 1939 года, но в 2011-м это место заняла могила бывшего настоятеля храма отца Сильвестра.

Еще раньше княгини по соседству упокоились ее дочь художница Татьяна Родзянко и золовка Мария Яшвиль, но с 1980-х годов это место стало семейной могилой Келчевских. В 2011-м на общем деревянном кресте висела еще табличка с именами Родзянко и Яшвиль, но сейчас она исчезла.

Пропала и могила профессора-слависта Николая Ястребова, погребенного близ храма в мае 1923 года. Спустя почти 30 лет там же упокоилась вдова ученого Надежда Ястребова-Рагозина, сотрудница Славянской библиотеки и доцент Русского народного университета. Увы, в 2011 году могила четы Ястребовых была уничтожена: это место продали новым владельцам, и следы прежнего захоронения затерялись.

Неподалеку покоятся эмигранты первой волны Ольга и Евгений Куфтины. Их дочь Наталья Куфтина-Лаштовичкова установила на могиле каменный крест и на нем табличку с именами родителей. Вторая табличка, у основания креста, в 2011-м указывала, что здесь похоронен и Николай Савинков, сын художника Виктора Савинкова и племянник революционера Бориса Савинкова. Он окончил медицинский факультет Карлова университета и во время Второй мировой войны служил военным врачом чехословацких подразделений в английской армии, а затем вернулся в Прагу и продолжил врачебную практику. Ныне табличка с именем Савинкова исчезла — на ее месте табличка с именем умершей в 2019 году Лаштовичковой.

Есть и другая история. Профессор Евгений Ляцкий, этнограф и литературовед, женился третьим браком на своей пражской студентке из Сербии Видосаве Зелени, позже ставшей филологом-славистом и переводчиком. Ляцкий умер в 1942 году и был погребен в Ольшанах. Его вдова пережила мужа на полвека и упокоилась рядом с ним, но написать на памятнике ее имя было уже некому. Недавно мы с удивлением увидели, что за могилой русского профессора ухаживает чета пожилых чехов. Оказывается, Ляцкая-Зелени когда-то была их доброй соседкой. Сама собой возникла идея поставить у надгробия табличку с ее именем…

Что ж, перефразируя древнеримского философа Цицерона, можно сказать — люди живы, пока жива память о них.