В 1946—49 гг. оно коснулось нацистских судей, врачей концлагерей, проводивших опыты над заключенными, функционеров нацистской партии и армейских генералов, отвечавших за разработку и проведение в жизнь расовой политики, дипломатов, чиновников управления концлагерями, руководителей нескольких крупных монополий, использовавших труд заключенных.

Значение Нюрнбергского процесса трудно переоценить. Он не только стал важным этапом денацификации Германии, но и, что сегодня особенно важно, дал начало практике международного преследования и наказания политиков, идеологов и военных, уличенных в подготовке и развязывании агрессивных войн, геноциде и других преступлениях против мира и человечности.

Подготовка

Вопрос о том, как поступить с нацистскими лидерами, встал перед руководителями стран антигитлеровской коалиции в середине 1943 года, когда в Москве, Лондоне и Вашингтоне пришли к выводу, что исход войны, по сути дела, предрешен. Сомнений в том, что высшее руководство гитлеровской Германии должно быть примерно наказано, ни у кого из них не было. Расхождения касались процедуры, масштабов и тяжести наказания.

Так, во время встречи «Большой тройки» в Тегеране в конце 1943 года Сталин предложил попросту расстрелять не только нацистских лидеров, но и вдобавок к ним пятьдесят тысяч немецких офицеров и военных специалистов. Он объяснял это тем, что «ударная сила гитлеровских войск зависит от приблизительно пятидесяти тысяч офицеров и специалистов» и, если их ликвидировать, «военная мощь Германии будет сломлена навсегда». К тому же опыт Большого террора 1936—38 гг. подсказывал, что советские чекисты смогут расстрелять пятьдесят тысяч человек быстро и без всякой помощи со стороны союзников. Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль категорически воспротивился этому, заявив: «Британский парламент и общественность никогда не санкционируют массовую экзекуцию без суда... Я скорее позволю немедленно вывести меня в сад и расстрелять, чем покрыть позором мое имя и честь моего народа!» Президент США Франклин Рузвельт внимательно наблюдал за дискуссией, заняв, как и по многим другим вопросам, уклончивую позицию¹.

Впоследствии мнение британского руководства изменилось. В начале 1945 года в Лондоне склонялись к тому, чтобы комиссия по расследованию нацистских преступлений предложила, кого из лидеров гитлеровского режима следовало казнить, кого отправить в тюрьму, а палата общин рассмотрела и утвердила бы это предложение². Сталин, в свою очередь, добивался судебного процесса, чтобы международный трибунал поддержал и юридически зафиксировал официальную советскую позицию относительно событий 1939—41 гг. Но при этом он не мог не опасаться того, что во время процесса всплывут весьма неприятные для Кремля факты. Впрочем, и у Лондона были свои скелеты в шкафу. Там, например, был подготовлен документ, в котором говорилось о возможных обвинениях против Великобритании, начиная с событий англо-бурской войны и заканчивая внешнеполитическими решениями во время германской агрессии против Дании и Норвегии, Бельгии и Нидерландов, Югославии и Греции.

В конце концов державам-победительницам удалось договориться о том, что судебный процесс состоится, однако ряд вопросов (их назвали «нежелательными») затрагиваться не будет. Такое предложение было высказано западными союзниками. В Москве, естественно, его с радостью подхватили и быстро составили список «запретных тем», включавший в себя пакт Молотова — Риббентропа, визит Молотова в Берлин в 1940 году и заявленные там территориальные претензии Москвы, оккупацию и аннексию государств Балтии, советско-германские соглашения по обмену и депортациям, советские притязания на контроль над Черноморскими проливами и Балканами, раздел Польши в 1939 году и некоторые другие. Лидеры США и Великобритании обещали не обсуждать эти темы. В Москве, в свою очередь, согласились не затрагивать событий, связанных с Мюнхенским диктатом 1938 года, когда Франция и Великобритания предали Чехословакию, вынудив президента Эдварда Бенеша отказаться от Судетской области.

Политические сложности возникли при определении состава подсудимых. Нет внятного объяснения, почему крупнейшие немецкие военачальники Гейнц Гудериан и Фридрих Паулюс выступали на Нюрнбергском процессе только как свидетели, хотя они непосредственно отвечали за карательные операции против мирного населения на оккупированных советских территориях. В то же время под судом оказались адмиралы Карл Дёниц и Эрих Редер, которые менее других немецких военачальников были замешаны в военных преступлениях и, помимо всего прочего, спасли нескольких флотских офицеров еврейского происхождения. По-видимому, это было результатом каких-то закулисных договоренностей между Москвой, Лондоном и Вашингтоном. Нельзя исключать, что от судебного преследования Гудериана и Паулюса спасло то, что они придерживались советской точки зрения на начальный период войны, тогда как Кейтель и Йодль, казненные по приговору Международного трибунала, доказывали, что нападение на СССР в ночь на 22 июня 1941 года было превентивной акцией.

Главной задачей при подготовке процесса была разработка его правовой базы. Это было далеко не простым делом. Единственным случаем, который, хотя и с трудом, можно было бы рассматривать в качестве прецедента, была ссылка Наполеона Бонапарта на остров Святой Елены. Но это было сделано не по приговору суда, а по решению тогдашнего правительства Великобритании. А попытка привлечь к суду германского императора Вильгельма II по обвинению в развязывании Первой мировой войны попросту провалилась. Согласно Версальскому мирному договору 1919 года, Вильгельм II был объявлен военным преступником и главным виновником мировой войны, который должен был предстать перед судом, правда, не международным, а немецким. Однако Нидерланды, где бывший император находился в эмиграции, отказались его выдать.

Иными словами, союзникам пришлось, по сути дела, с нуля создавать юридическую основу Нюрнбергского процесса. Требовалось прежде всего установить, что подготовка и развязывание агрессивных войн является международным преступлением. Необходимо было совместить две судебные системы — континентальную, принятую в СССР и Франции, и прецедентную, действующую в США и Великобритании. Эти и многие другие проблемы были успешно решены. В августе 1945 года в Лондоне был принят Устав Международного военного трибунала. Помимо формул, определяющих процедурные аспекты его работы, в Уставе были сформулированы и утверждены положения, имеющие принципиальное правовое значение, сохраняющие свою актуальность до сего дня. В нем, в частности, устанавливалась индивидуальная ответственность за совершение следующих преступлений:

• преступления против мира, а именно: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений, или участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеизложенных действий;

• военные преступления, а именно: нарушения законов или обычаев войны. К ним относятся убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных <…>; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления;

• преступления против человечности, а именно: убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам <…>, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет.

Далее было установлено, что «руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или в осуществлении общего плана или заговора, направленного к совершению любых из вышеупомянутых преступлений, несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами в целях осуществления такого плана». При этом подчеркивалось, что «должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государства или ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчению наказания». И, наконец, говорилось о том, что «тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или приказу начальника, не освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания», если будет признано, «что этого требуют интересы правосудия».

О значении этих положений для современного международного уголовного и гуманитарного права мы поговорим чуть позже, а пока перейдем к самому процессу.

Процесс

Открытые судебные заседания Международного военного трибунала (их было проведено 403) начались 20 ноября 1945 года и завершились оглашением приговора 1 октября 1946 года. Подсудимые, за исключением Папена, Фриче и Шахта, были признаны виновными, 12 из них были казнены, остальные отправлены в берлинскую тюрьму Шпандау, где им предстояло отбывать назначенные судом сроки.

Судебные заседания шли по стандартам обычного уголовного процесса: обвинение и защита представляли судьям, назначенным державами-победительницами, в состав которых была включена и Франция, документы и свидетелей, опровергали или пытались опровергнуть доводы друг друга. Но атмосфера в зале суда была исключительно тягостной. Перед судьями, публикой и журналистами шаг за шагом вырисовывалась жуткая картина преступлений гитлеровского режима: подготовка и развязывание агрессивной войны; аннексия и оккупация чужих территорий; геноцид, ставший неотъемлемой частью государственной идеологии и политики; массовое уничтожение людей в концлагерях, превращенных в «фабрики смерти». Трибуналу были предъявлены, например, изделия из кожи людей, мыло из человеческого жира, войлок и пряжа из человеческих волос.

Обвинение, опираясь на документы и свидетельские показания, доказывало участие большинства подсудимых в разработке и принятии решений, осуществление которых привело к массовым жертвам и убийствам. Защита со своей стороны оперировала тремя основными аргументами. Первый состоял в том, что судьи, представлявшие государства-победители, заинтересованы в обвинительном приговоре, а потому не могут объективно рассматривать обстоятельства дела и должны быть заменены представителями нейтральных государств. Далее, защита апеллировала к известному правовому принципу Nulla poena sine praevia lege poenali (Нет наказания за деяние, не наказуемое по закону в момент его совершения) и ссылалась на то, что инкриминируемые подсудимым «подготовка военного нападения» и «преступления против мира» не являлись преступлениями во время Второй мировой войны.

И наконец, обвиняемые и их адвокаты время от времени задавали (разумеется, в разных формулировках) известный вопрос: «А судьи кто?» Для этого вопроса были основания. Главный советский обвинитель, генеральный прокурор Украинской ССР Роман Руденко, был причастен к массовым репрессиям на Украине, а член Трибунала от СССР, заместитель председателя Верховного Суда генерал-майор юстиции Иона Никитченко, в 1936—38 гг. вынес сотни приговоров невиновным людям.

Несмотря на обострение в 1946 году отношений между СССР и западными союзниками, последние соблюдали договоренности относительно «нежелательных вопросов». Так, все четверо судей отказали Альфреду Розенбергу в вызове свидетеля, который должен был подтвердить, что после советской оккупации и аннексии Прибалтики там имели место массовые депортации местного населения в Сибирь. Защитник Гесса Зейдель получил письменные показания бывшего высокопоставленного немецкого дипломата Фридриха Гаусса, сопровождавшего Риббентропа в Москву в августе 1939 года. Эти показания, в частности, содержали подробное изложение секретного протокола к пакту о ненападении от 23 августа. Более того, Зейдель сумел раздобыть фотокопии секретного протокола и попытался огласить его текст. Это было ему запрещено. Тогда Зейдель вызвал в качестве свидетеля бывшего заместителя Риббентропа Вайцзекера, который под присягой подтвердил показания Гаусса о секретном протоколе. После этого Зейдель потребовал вызвать в качестве свидетеля Молотова, обвинил СССР в совместной с Германией агрессии против Польши и поставил вопрос о правомерности участия СССР в процессе. Трибунал, естественно, отклонил эти требования, хотя они были вполне обоснованны, и постановил исключить из стенограммы это место речи Зейделя.

И тем не менее Международный военный трибунал имел моральное право сформулировать новые юридические каноны и на их основе судить и осудить верхушку нацистского режима. Пожалуй, наиболее четко об этом сказал главный обвинитель от США, судья Роберт Джексон: «Человеческий разум требует, чтобы Закон не ограничивался наказанием простых людей за совершенные ими преступления, а карал в первую очередь тех, кто получил или захватил в свои руки власть и сообща и преднамеренно, в собственных интересах привел страну к беде, не обошедшей стороной ни один дом <…>. Единственная возможность предотвратить периодически возникающие войны, неизбежные при международной беззаконности, заключается в том, чтобы вынудить правителей отвечать перед Законом». Обращаясь к подсудимым, он продолжил: «Вы стоите перед судом не потому, что проиграли войну, а потому, что ее начали»³.

Действительно, историческая миссия Нюрнбергского трибунала состояла не только в том, чтобы наказать инициаторов тяжелейших преступлений против мира и человечности, но также в том, чтобы создать юридическую базу и прецедент, необходимый для предотвращения таких преступлений в будущем.

Катынский расстрел и убийство прокуроров

Хотя договоренности относительно «нежелательных вопросов» предусматривали, что «катынское дело» не будет рассматриваться в Нюрнберге, в Москве решили подкрепить решением Трибунала свою версию событий, перекладывавшую на Германию ответственность за убийство в Катыни четырех с лишним тысяч пленных польских офицеров и исчезновение еще десяти тысяч офицеров. Неожиданно для всех 14 февраля 1946 года один из советских обвинителей, Юрий Покровский, заявил о преступлении немцев в Катыни и прочитал выводы из доклада так называемой комиссии Бурденко. Эта комиссия во главе с главным хирургом Советской армии академиком Бурденко была создана в январе 1944 года для того, чтобы опровергнуть выводы двух комиссий — польской и международной, которые в 1943 году подтвердили, что польские офицеры были убиты весной 1940 года советскими органами безопасности.

В Кремле были уверены, что Трибунал автоматически примет утверждения официальной комиссии страны-союзника как доказанный факт. Однако англичане и американцы пришли в ярость: они отлично понимали, что Москва не только нарушила «джентльменскую» договоренность не касаться щекотливых вопросов, но и попыталась использовать авторитет Международного трибунала для того, чтобы скрыть собственное преступление. В итоге, несмотря на истерические возражения советской стороны, Трибунал согласился с требованиями немецких адвокатов и постановил провести отдельные слушания по этому вопросу. Они состоялись в самом начале июля 1946 года. В их ходе было, в частности, доказано, что полковник вермахта Фридрих Аренс, признанный Москвой организатором расстрелов, появился в Катыни лишь в ноябре 1941 года. Следовательно, он никоим образом не мог иметь отношения к расстрелу польских офицеров, который, по советской же версии, произошел в августе-сентябре 1941 года, вскоре после того, как германская армия заняла Смоленск и прилегающие районы. В конечном итоге в приговоре Трибунала катынский эпизод не фигурировал, что, по сути дела, было признанием невиновности немецкой и, следовательно, виновности советской стороны.

С рассмотрением катынского эпизода Международным военным трибуналом связаны две смерти, точнее — два убийства. 30 марта 1946 года в Кракове в своей квартире был убит прокурор Роман Мартини, которому тогдашним польским правительством, находившимся под контролем коммунистов, было поручено подготовить польских свидетелей для будущего рассмотрения катынского дела в Нюрнберге. Убийцами были некто Любич-Врублевский, в тот момент сотрудник милиции, которого подозревали в сотрудничестве с местными органами госбезопасности, и его 19-летняя подруга. Предположительно, Мартини нашел так называемый «рапорт Тартакова» — направленный в мае 1940 года Москву доклад начальника Минского управления НКВД, в котором содержались сведения о расстрелах польских офицеров. Впоследствии выяснилось, что этот документ — фальшивка, но в 1946 году его считали подлинным. Естественно, что появление такого документа при рассмотрении катынского дела в Нюрнберге было для Москвы крайне нежелательным.

Не менее подозрительной была смерть помощника Генерального прокурора СССР Николая Зори, назначенного заместителем главного советского обвинителя на Нюрнбергском процессе. Ему было поручено подготовить материалы и выступить на заседаниях Международного трибунала, посвященных катынскому расстрелу. 22 мая 1946 года его нашли мертвым с аккуратно лежащим рядом пистолетом. Родственникам сообщили о самоубийстве, а официальная версия гласила, что он неаккуратно обращался с личным оружием. Правда выяснилась только в конце 1980-х годов. Накануне гибели Зоря обратился к своему непосредственному руководителю, Генеральному прокурору СССР Горшенину, за разрешением выехать в Москву для доклада о сомнениях, возникших у него при изучении катынских документов. Такое в Советском Союзе не прощалось, тем более что за Зорей числились и другие подозрительные, с точки зрения Кремля, поступки. В феврале 1946 года после допроса фельдмаршала Паулюса, который подтвердил советскую версию начала войны, Зоря заявил, что будут «представлены материалы и показания людей, располагающих достоверными сведениями о том, как на самом деле проходила подготовка нападения на Советский Союз». После этих слов кабины советских переводчиков были отключены, а допрос Паулюса в дальнейшем проводил Роман Руденко. Кроме того, Зоря не выполнил приказа Москвы не допустить показаний Риббентропа и его заместителя Вайцзекера о секретном протоколе. Скорее всего, его сомнения в советской версии катынского расстрела переполнили чашу терпения Кремля, и с Зорей поступили в соответствии со сталинской формулой «нет человека, нет проблемы».

После процесса и в наши дни

Устав Нюрнбергского трибунала и его приговор были единогласно одобрены Генеральной Ассамблеей ООН в декабре 1946 года. В следующем году Генеральная Ассамблея поручила Комиссии международного права обобщить деятельность Трибунала и создать на этой основе Международный уголовный кодекс. Кодификация «нюрнбергских принципов» была закончена в 1950 году. Но Международный уголовный кодекс так и не был создан, а вопрос о международном судебном преследовании за подготовку и развязывание войн, военные преступления и преступления против человечности был фактически снят с повестки дня.

После 1991 года опыт Нюрнбергского трибунала оказался востребованным. Во многом на основе «нюрнбергских принципов» были созданы и работают в Гааге Международный трибунал по бывшей Югославии и Международный уголовный трибунал по Руанде, предназначенные для судебного преследования лиц, совершивших преступления против человечности в этих странах. По своим задачам и практике работы с ними сходен Специальный суд по Сьерра-Леоне, рассматривающий преступления, совершенные во время гражданской войны в этой стране во второй половине 1990-х годов.

В июле 1998 года в Риме был открыт для подписания Римский статут Международного уголовного суда, который уполномочен рассматривать преступления против человечности, геноцид, военные преступления и преступления агрессии. Этот суд получил жалобы о предполагаемых преступлениях в 139 странах. Пока, однако, возбуждено расследование только в отношении восьми ситуаций в Африке. Один человек был арестован, предстал перед судом и признан виновным. Были выданы ордеры на арест нескольких человек, обвиняемых в похищении в Уганде детей; президента Судана Омара Башира по обвинению в геноциде (что, правда, не мешало и не мешает ему путешествовать по Африке); бывшего ливийского лидера Каддафи, его сына Саифа и главы ливийской разведки Абдуллы Сенусси. Ордер на арест Каддафи был отозван в ноябре 2011 года по причине его смерти, а Саиф и Сенусси находятся под стражей в Ливии, но в Международный уголовный суд до сих пор не переданы.

Для России, однако, намного важнее другое. После крушения системы в 1991 году был поставлен вопрос о суде над КПСС, своего рода российском аналоге Нюрнбергского процесса. Для этого были все основания. Советский коммунистический режим ответственен за гибель десятков миллионов граждан бывшего СССР в результате массовых репрессий, раскулачивания, депортаций целых этнических групп, трех вспышек голода (в начале 1920-х гг., голодомора 1932—33 гг. и голода 1946 года), огромных «избыточных» потерь солдат и офицеров, вызванных военной безграмотностью Сталина и советского генералитета и т. д. Сталин и советское руководство несут не меньшую, чем лидеры нацистской Германии, ответственность за развязывание Второй мировой войны. Разоблачение «культа личности» не изменило, по сути дела, природу советского строя. Это, в свою очередь, создало предпосылки для вторжения в Афганистан, в результате которого погибли более миллиона афганцев. А так называемый «суд над КПСС» в 1992 году рассматривал не преступления партии и ее «вооруженного отряда» (ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ), а вопрос о правомерности конфискации партийного имущества.

Сегодняшние российские лидеры на словах поддерживают приговор, вынесенный Нюрнбергским трибуналом. Они особенно подчеркивают то обстоятельство, что в нем не сказано об ответственности СССР за развязывание Второй мировой войны, ничего не говорится о военных преступлениях советских войск в оккупированной Германии, прежде всего в Восточной Пруссии, и других фактах, не укладывающихся в идеологическую программу путинского режима. Это сознательное и циничное использование договоренности о «нежелательных вопросах». Но согласие западных союзников не затрагивать на Нюрнбергском процессе преступления сталинского режима никоим образом не означает, что этих преступлений не было или они благополучно забыты.

Впрочем, у Кремля есть и иные причины опасаться международного суда. Российское вторжение в Украину является агрессией, причем не только в политическом, но и юридическом смысле этого термина. Действия России в Крыму и в Донбассе полностью попадают под определение актов агрессии, содержащееся в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН: «Применение вооруженных сил одного государства, находящихся на территории другого государства по соглашению с принимающим государством, в нарушение условий, предусмотренных в соглашении» и «засылка государством или от имени государства вооруженных банд, групп, иррегулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства». И потому рано или поздно, согласно «нюрнбергским принципам», перед международным судом предстанут не только исполнители кремлевских приказов, но и те российские лидеры, которые планировали вторжение в Украину и отдавали соответствующие распоряжения.

Врезка

Международный военный трибунал 1 октября 1946 года приговорил:

К смертной казни:

• главнокомандующего ВВС Германа Геринга;

• министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа;

• начальника штаба Верховного командования Вермахта Вильгельма Кейтеля;

• начальника Главного управления имперской безопасности СС Эрнста Кальтенбрунера;

• министра восточных оккупированных территорий и главного идеолога нацистской партии Альфреда Розенберга;

• генерал-губернатора оккупированной Польши Ганса Франка;

• протектора Богемии и Моравии Вильгельма Фрика;

• гауляйтера Франконии Юлиуса Штрейхера;

• генерального уполномоченного по использованию рабочей силы Эрнста «Фрица» Заукеля;

• комиссара Нидерландов Артура Зейсс-Инкварта;

• начальника оперативного управления Верховного командования Вермахта Альфреда Йодля;

• начальника Партийной канцелярии НСДАП Мартина Бормана (заочно).

К пожизненному заключению:

• Заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса;

• министра экономики Вальтера Функа;

• главнокомандующего военно-морскими силами Третьего рейха адмирала Эриха Редера.

К 20 годам тюремного заключения:

• руководителя Гитлерюгенда в 1931—40-х гг., затем — гауляйтера Вены Бальдура фон Шираха,

• личного архитектора Гитлера, министра вооружений и военной промышленности Альберта Шпеера.

К 15 годам тюремного заключения:

• протектора Богемии и Моравии в 1939—41 гг. Константина фон Нейрата.

К 10 годам тюремного заключения:

• главнокомандующего военно-морскими силами Третьего рейха адмирала Карла Дёница.

Были оправданы:

• начальник Службы внутренней прессы министерства пропаганды Ганс Фриче;

• канцлер Германии в 1932 году, а затем посол в Австрии и в Турции Франц фон Папен;

• министр экономики в 1934—37 гг., министр без портфеля в 1937—42 гг. Ялмар Шахт.