Так назвала свою автобиографическую книгу журналист и публицист Ярослава (Славка) Пероуткова — коллега, соратница и супруга одного из самых известных представителей демократической чешской журналистики ХХ века, противника нацизма и коммунистического тоталитаризма Фердинанда Пероутки. Не утратить себя, не превратиться в спутницу-тень знаменитого мужа, оставаться личностью и найти свое место в жизни — для этого требуется незаурядный ум, сила воли и искренность чувств. У нашей героини все это было.

До их встречи

Ярослава Фенцлова (в будущем — Славка Пероуткова) родилась 9 ноября 1922 года в Трутнове. Старший брат ее отца Антонин был совладельцем и управляющим знаменитой театральной площадки — Смиховской арены, а отец, Ярослав Фенцл, весьма успешно занимался книготорговлей и издательским делом, а также владел туристическим агентством. Его бизнес давал семье возможность много путешествовать и отдыхать на популярных курортах. В детстве Ярослава с сестрой Ольгой проводили лето на Адриатике: Югославию как место отдыха облюбовали богатые клиенты пана Фенцла. На всю жизнь запомнилось Славке и организованное отцом путешествие на яхте по Средиземному морю с посещением Франции, Испании и Африки. Дела у предпринимателя шли прекрасно, он даже купил для семьи жилье на улице Novotného lávka — один из самых престижных адресов в Праге. Но кризис 1930-х гг. положил конец процветанию, и в 1933 году, когда Славке было одиннадцать лет, ее отец покончил жизнь самоубийством. Считалось, что поводом стал провал его грандиозных планов открыть отель мирового уровня, но реальных причин выяснить так и не удалось, предсмертной записки Ярослав Фенцл не оставил. Впоследствии Славка не раз признавалась, что трагический и необъяснимый уход отца тяжелым грузом лежал на ее душе всю жизнь.

Дни безоблачного счастья и финансового благополучия закончились, забота о детях полностью легла на плечи матери. С началом войны стало еще сложнее. Надежды на то, что оккупация Чехословакии и Протекторат — это ненадолго, не оправдывались, и пани Фенцловой пришлось всерьез задуматься о будущем дочерей. Чтобы уберечь Ярославу от отправки на работы в Германию, она записала ее на годовые частные курсы секретарей, но это не уберегло девушку от повестки из бюро по трудоустройству. Двадцатилетней Ярославе было предписано явиться на комиссию.

По какому принципу немецкий офицер осуществлял отбор, понять было невозможно, он просто командовал каждому следующему в очереди: налево, направо, налево, направо. Так волею случая вместо Германии Славка оказалась в Управлении по воспитанию молодежи — месте с отвратительной репутацией «пропагандистской машины». Она вспоминала, однако, что «была счастлива и потому, что не надо было ехать в Германию, и потому, что определили в отделение физкультуры и спорта, где не было политики. Это место оказалось тихой гаванью в океане неприятной работы». Среди ее коллег были в основном чехи: бывшие преподаватели физкультуры, тренеры и даже члены запрещенного общества Sokol, то есть люди, которым, как она считала, можно было доверять.

Но, как оказалось, не всегда. Примечательный эпизод произошел с одним из ее начальников, доктором Тойнером, которого она знала еще и как лечащего врача своего дяди. Как-то раз он поджидал Славку перед выходом из больницы, где она навещала родственника, и предложил проводить до дома. О чем они могли говорить? О ситуации в стране, о политике… Славка рассказала о печальном опыте своей тетушки, которая сдала помещение в принадлежавшем ей отеле в городе Двур Кралове для собрания некоей ассоциации. И только потом узнала от своего официанта, что ее арендаторы оказались членами профашистской организации Vlajka. «Представляете, эти „влайкаржи“ носят специальный значок под лацканами пиджаков и пальто!» — эмоционально воскликнула девушка и, чтобы пояснить свои слова, отвернула лацкан пальто своего спутника. И увидела там тот самый значок. «Не могу даже описать свой ужас, — вспоминала она, — я думала, что сразу попаду в тюрьму. Он ужасно покраснел, я это очень хорошо помню, а я, наверное, побелела. Однако доктор не донес на меня, просто молча вежливо проводил до дома».

Вряд ли такое поведение лояльного гитлеровским властям доктора-коллаборанта можно объяснить внезапной вспышкой порядочности и чешского патриотизма. Скорее всего, он просто был неравнодушен к очаровательной девушке. Ярослава действительно была очень хороша собой. С детских лет она мечтала об артистической карьере, ей постоянно говорили о сходстве с Гретой Гарбо. Несколькими годами позже, в 1948 году, фотография Славки появилась на обложке популярного журнала Vlasta. На нее обратил внимание тогда еще никому неизвестный режиссер Йиржи Крейчик и предложил главную роль в фильме «Совесть» (Svědomí, 1948) — первой психологической драме в чешском послевоенном кинематографе. Славка отказалась, заявив, что сценарий ей не нравится. Однако, похоже, дело было не в качестве текста и плохо прописанных диалогах, а в сугубо личных переживаниях, поскольку в основе сюжета оказались отношения между молодой девушкой и женатым мужчиной. Роль в конечном счете получила Ирена Качиркова, что положило начало ее успешной карьере актрисы. А ведь звездой могла бы стать Славка, но она предпочла иной путь.

Их познакомила дочь

Со своим будущим мужем Фердинандом Пероуткой Славка познакомилась через его дочь Еву сразу после окончания войны, в июле 1945 года.

С Евой они встретились за несколько лет до этого совершенно случайно: оказались во время бомбежки в одном подвале. Ева Пероуткова, на костылях и с ногой в гипсе, спустилась туда в числе последних, и никто не встал и не предложил ей присесть. Славка уступила ей свое место. Они разговорились, и на Ярославу произвели огромное впечатление открытость и смелость, с которыми Ева рассказывала об отце, находившемся в концентрационном лагере, о матери-еврейке, вынужденной носить желтую звезду на одежде, о том, что родители давно в разводе, но она любит обоих… Дочь Фердинанда Пероутки была всего на два года старше Ярославы, и они быстро подружились. В тот же день Ева проводила новую подругу домой, а после войны, когда та искала работу, предложила замолвить за нее слово перед отцом.

К тому времени Пероутка уже готовился занять пост главного редактора газеты Lidové noviny (в годы Третьей республики Svobodné noviny). Лишь при третьей встрече он сказал: «Ну, может быть, я мог бы найти для вас место в бухгалтерии». Ярослава честно призналась, что никогда не была сильна в математике и не представляла себя на этой работе. Она вспоминала тот их давний, во многом судьбоносный разговор: «Фердик, глядя мне прямо в глаза, сказал: „Знаешь что? Я, наверное, стану главным редактором „Лидовок“, мне нужен будет секретарь, давай попробуем“. Так мы и пробовали все три года, пока ему не пришлось уехать за границу».

Очевидно, что симпатию друг к другу оба почувствовали с первых дней знакомства. «Не знаю почему, но я представляла Евиного отца маленьким, толстым, лысым, серьезным. Однако при первой встрече увидела высокого, стройного, моложавого мужчину с русыми волосами. Ему было около пятидесяти, мне на двадцать семь лет меньше… Мне нравились его юмор, терпимость и мудрость. И то, что он был джентльменом. Можно сказать, я даже завидовала Еве, что у нее такой отец. Но все сложилось по-другому…»

В то время знаменитый журналист был женат вторым браком. А для Ярославы, по крайней мере, поначалу, он оставался в первую очередь боссом и отцом ее ближайшей подруги. По ее собственным словам, она буквально «сходила с ума от почтения к нему», но в ответные чувства долго не верила и любые знаки внимания со стороны Пероутки считала своего рода проверкой. Так было и с приглашением на прием к министру иностранных дел Яну Масарику, где они впервые появились как пара. Славка прекрасно помнила, как приняла за чистую монету слова шефа, что пойти должна она, поскольку ни больная жена, ни беременная дочь не могут его сопровождать. Помнила она и переживания спутника по поводу ее наряда. «Ему было важно, как я одета. А я, как чувствовала, позаимствовала у своей двоюродной сестры самое красивое платье, какое только можно себе представить! <…> Мы приехали туда, кругом были важные и знаменитые люди, но я никого не знала. Зато все их внимание было обращено на меня. Еще бы! Пероутка привел на прием вместо жены секретаршу. Впрочем, тогда я совсем не так это воспринимала, просто чувствовала себя ужасно потерянной и уязвимой в этой компании и буквально вцепилась в Пероутку».

Позднее Ярослава вспоминала: «Весть о наших отношениях довольно быстро распространилась по Праге. Двадцать семь лет разницы, он женат, публично известен, я практически никто. Пражское общество разделилось на два лагеря, но большинство оказалось на стороне Пероутки, и среди них были супруги Янотовы». Что вполне объяснимо: Мария Янотова была первой женой Фердинанда. Они развелись еще в конце 1920-х, но «Маня № 1» недолюбливала его вторую жену, «Маню № 2», Марию Гулкову. Фердинанд Пероутка был мужчиной увлекающимся, однако на сей раз внимание публики к его частной жизни и новой спутнице явно вышло за рамки любопытства по поводу очередного светского адюльтера. Это был неподдельный интерес, поскольку Пероутка был тем, кого сейчас назвали бы «лидером общественного мнения», очень важной фигурой в журналистской и политической среде Первой республики и послевоенных лет.

Муж своей третьей жены

Фердинанд Пероутка родился в Праге 6 февраля 1895 года. Учился в гимназии, но в 1913 году ушел оттуда до получения аттестата. В восемнадцать лет начал журналистскую карьеру, время от времени публикуя статьи в журнале Čas, основанном в 1886 году Яном Гербеном, где активно печатались Томаш Гаррик Масарик, Йозеф Кайзл, Карел Крамарж.

Биографы иногда называют Пероутку журналистом-активистом. Возможно, так и было. Сначала он писал в основном на темы культуры и даже принимал участие в публичных акциях авангардистов. Однако первая же статья о русской революции в 1917 году положила начало его карьере политического обозревателя и писателя. После возникновения независимой Чехословакии он работал редактором газеты Tribuna, в 1924 году стал одним из основателей, затем и главным редактором (до 1939 года) журнала Přítomnost, который до Второй мировой войны был ведущим изданием демократической направленности, освещавшим политическую и культурную жизнь Первой республики. На его страницах продолжались дискуссии, которыми так славились знаменитые «пятницы» на вилле Карела Чапека и встречи интеллектуалов в президентской резиденции Ланы. Братья Чапеки дружили с Фердинандом Пероуткой. Финансировался Přítomnost в том числе из президентского фонда, Т. Г. Масарик печатался в нем под разными псевдонимами, а редакторскую работу и публикации Пероутки считал образцом честной журналистики.

Как обозреватель газеты Lidové noviny и публицист Пероутка освещал внутреннюю и международную политику. Из-под его пера вышел ряд книг, в том числе фундаментальный труд «Строительство государства» (Budování statu), посвященный созданию и первым шагам нового государства — Чехословацкой республики. С годами Фердинанд становился все более последовательным критиком нацизма и коммунизма — идеологий, которые считал пагубными для общества. Его статьи вызывали гнев как чешских левых, коммунистов, так и правых, склонных к поддержке идей и политики Гитлера. Пероутка крайне жестко высказывался о действиях фюрера, его агрессивных планах и ложных обещаниях.

После публикации в 1939 году эссе «Динамичная жизнь», в котором он призывал соотечественников не поддерживать фашизм и избегать риторики в его духе, Пероутка был арестован и отправлен в концлагерь Дахау, а затем переведен в Бухенвальд. Однако в мае 1944 года заключенного неожиданно доставили в пражское отделение гестапо, где, как казалось оккупантам, ему было сделано щедрое предложение — возможность вернуться к журналистской работе. Конечно, ему придется писать в лояльном Протекторату и рейху духе, но зато он будет свободен. Свобода такой ценой Пероутку не устраивала, и он категорически отказался работать в коллаборационистском издании. В отчете гестаповцев появилась запись: «Освобождение Пероутки из тюрьмы было бы неразумным. Есть опасения, что его освобождение не окупится».

Свободу он обрел лишь в конце войны, ее принесли американские войска. Пероутка смог вернуться к семье и журналистской работе, снова писал политические статьи и пьесы. Но не за горами был новый поворотный момент в его жизни — коммунистический путч, в результате которого журналист был обречен на изгнание.

После перехода через границу в Баварию Пероутка отправился в уже хорошо освоенный чешскими эмигрантами Лондон. Как уважаемый на родине общественный деятель, он был тепло встречен, но достойной работы, в том числе на ВВС, получить не смог — все позиции уже были заняты. Не сумев найти источники существования в Великобритании, Пероутка уехал в Соединенные Штаты и устроился на основанное в 1950 году RFE — Радио Свободная Европа. Там как основателю и директору Чехословацкой службы ему было поручено разработать концепцию вещания и нанять сотрудников. 1 мая 1951 года состоялась первая официальная передача из штаб-квартиры RFE в Мюнхене. И началась она словами Фердинанда Пероутки: «Это голос свободной Чехословакии».

Слушатели любили его программы и радиоэссе, коллеги уважали за профессионализм и называли «мистер Чехословакия». По отзывам будущей сотрудницы RFE Ольги Капецкой, комментарии Пероутки были особенно важны, потому что «он не только объяснял события дня, но и давал картину прошлого, рассказывал, какой была жизнь при демократии во времена Первой республики». За годы работы на посту директора Чехословацкой службы (1951—1961), а затем в качестве внештатного сотрудника Пероутка посвятил многие свои программы идеям Т. Г. Масарика, Э. Бенеша и других демократических лидеров той поры. Он защищал правоту и доброе имя жертв политических преследований, таких как Милада Горакова. Пероутка с настороженностью смотрел на реформы Пражской весны и с горечью — на их крах в результате советского вторжения в августе 1968 года.

Как и других известных эмигрантов, на родине его постоянно ложно обвиняли то в трусости, то в предательстве. Прекрасно зная, что архивы Первой республики при коммунистах были закрыты, он убеждал чехословацкую молодежь расспрашивать пожилых людей о жизни в то время, чтобы опровергнуть официальные обвинения в свой адрес. «Если Rudé právo утверждает сегодня, что когда-то я написал ту или иную фразу, откуда вы знаете, что это правда? <…> Все книги о нашей истории у вас отняли, так как же тогда вы можете знать, что действительно произошло?»

Долгие годы Пероутка был интеллектуальным кумиром чехословацких диссидентов и прогрессивно мыслящих граждан страны. Однако последствия многолетнего отрыва от родины со временем становились все более заметными. Подавление Пражской весны привело к появлению на RFE новой волны чехословацких эмигрантов и, как следствие, к поколенческому и отчасти идеологическому разрыву между бежавшими из коммунистической Чехословакии с разницей в двадцать лет. По мнению некоторых исследователей работы RFE/RL, «старшее поколение казалось совершенно оторванным от реальности. Люди новой волны были более квалифицированными в журналистике и телерадиовещании, у них имелся свежий опыт жизни в стране. Отлично, что они появились, но старшее поколение, уехавшее в 1948 году, их, более молодых и левых, не понимало».

После 1968 года Пероутка, и так не слишком вовлеченный в политическую активность коммюнити в изгнании, почти полностью отошел от связанных с нею дел. Он ушел в беллетристику: писал романы, сводил воедино свои публицистические тексты, но пятнадцатиминутные еженедельные комментарии для радио продолжал делать почти до конца своих дней. Фердинанд Пероутка скончался 20 апреля 1978 года в США. После Бархатной революции его прах был перевезен в Чехию и захоронен в Вышеградском пантеоне.

Двое на пути друг к другу

Но вернемся к истории отношений Фердинанда и Славки. После февраля 1948 года политическая ситуация в стране изменилась настолько, что не питавший по поводу коммунистов никаких иллюзий Пероутка прекрасно понял: в лучшем случае он скоро окажется в тюрьме за свои политические взгляды, в худшем — его просто убьют. И принял решение эмигрировать вместе с женой и… молодой возлюбленной. Девушке это не показалось чем-то неприемлемым. У жены Пероутки уже тогда был диагностирован рак, и его нежелание разводиться при таких обстоятельствах она приняла с пониманием, как данность. Тем более что любимый шеф предполагал их дальнейшее общение и совместную работу за границей. Увы, судьба и чешские пограничники распорядились иначе. В мае 1948 года супруги Пероутки успешно пересекают границу, а Славке Фенцловой сделать то же несколькими днями позже не удалось. Ее схватили, отправили в тюрьму в Клатовы и отпустили домой лишь после нескольких допросов в Главном полицейском управлении. За попытку вновь нелегально пересечь границу Славке пригрозили пожизненным заключением и обязали ежедневно отмечаться в полиции.

Фердинанд был страшно расстроен. Он пишет одному из своих друзей: «То, что Славку схватили на границе, что ее здесь нет, меня чуть не уничтожило. Ты знаешь, я обычно не жалуюсь и не говорю о личном, но я хочу, чтобы ты знал обо мне всю правду. Никогда в жизни я не переживал такого ужасного времени, как эти два месяца. И поверь мне, я в своем уме. И не знаю, переживу ли я это». Разумеется, Пероутка пытался что-то предпринять, слал из Лондона все новые и новые планы побега, увы, нереализуемые. Выходом из ситуации оказался фиктивный брак, который Ярослава заключила с Цецилом Дии — англичанином, приехавшим в Прагу жениться на совсем другой девушке. Невеста передумала, и общие друзья убедили неудачливого жениха стать героем-спасителем. Сразу после свадьбы, которая состоялась 20 октября 1948 года, Ярослава подала заявление на получение заграничного паспорта на имя Славки Дии, попрощалась с мамой и сестрой (больше они никогда не виделись) и вскоре оказалась в Лондоне.

В британской столице Фердинанд Пероутка и Славка жили в одном доме, но в разных квартирах на разных этажах, хотя фактически он был свободен: его жена уехала на лечение в США. Но в браке оставалась Ярослава: получить развод от фиктивного мужа оказалось не таким простым делом. Это обстоятельство осложняло девушке и без того тяжелую эмигрантскую жизнь. Как супруга британского подданного, она не получала пособия, полагавшегося бежавшим от коммунистического преследования. В течение двух лет единственным более или менее постоянным источником средств к существованию была крохотная зарплата няни. Пероутка был убежденным противником того, чтобы его жены работали, полагал, что содержание семьи — обязанность мужчины. Но тут ему пришлось смириться: не имея работы и даже относительно стабильных поступлений за свои статьи и редкие выступления в эфире ВВС, он мало чем мог помочь любимой женщине.

В 1950 году в надежде получить работу Пероутка переезжает в США, на сей раз со Славкой. Они вместе устраиваются на RFE. Он снова босс, она секретарь, диктор, актриса в радиопостановках, редактор детских программ…

23 марта 1955 года, после смерти второй жены Пероутки, Фердинанд и Славка официально стали супругами.

Тридцать три года и после…

Впереди у семейной пары Пероутковых еще двадцать три года, полных любви и взаимопонимания, хотя жизнь в США не была легкой. По собственному признанию Славки, она чувствовала себя в Америке гораздо счастливее, чем Фердинанд: «Конечно, он был очень рад, что мы вместе, но скучал по жизни в Чехословакии. Беда была, вероятно, в том, что он не остался в Германии. Ведь немецкий язык он знал так же хорошо, как чешский, и все немецкие газеты боролись бы за него. Только уехал он не за собственным благополучием, а чтобы что-то сделать для родины».

И на посту главы Чехословацкой редакции ему действительно многое удалось. Работа на RFE давала семье финансовую независимость, однако не полностью удовлетворяла амбиции Пероутки. За признание, восхищение, к которым он уже привык на родине, в Америке ему пришлось бороться. А сил и энтузиазма для этого уже не хватало. К тому же в начале 1970-х гг. с приходом нового руководства на радиостанцию он теряет свои позиции формального и неформального лидера. Остается надежда добиться успеха в беллетристике. Однако найти издателя для своих художественных произведений ему так и не удалось. Возможно, это объяснялось языковым барьером: Ярослава прекрасно говорила по-английски, а он гораздо хуже, потому при встречах с американцами предпочитал отмалчиваться. Впрочем, общались Пероутковы в основном с чехами.

Вести с родины не добавляли Пероутке оптимизма. Славка вспоминала, что в разговоре с Вацлавом Гавелом, приезжавшим к ним в середине 1960-х, чтобы взять у него интервью, Пероутка призвал диссидентов быть осторожными: еще слишком рано надеяться на перемены. В отличие от жены, которая считала, что падение режима близко, и которой «очень нравился этот социализм с человеческим лицом, как у Дубчека», он смотрел на происходящее в Чехословакии без особых надежд. Не порадовала его и новая волна эмигрантов осени 1968 года, среди которых оказалось немало бывших коммунистов, его давних противников.

Сам же Пероутка до конца жизни оставался последовательным социал-демократом. И если в негативном отношении к коммунистам их с женой взгляды полностью совпадали, то на многие другие политические вопросы они смотрели совершенно по-разному. «Я никогда не была социалисткой, тем более коммунисткой. В 1946 году я голосовала за национально-социальную партию. Мне не нравился Бенеш и его манера подражать Масарику. А уж после войны и его решений по депортации немцев — и подавно», — утверждала Славка. Фердинанд же всегда отзывался о втором президенте с уважением и благодарностью.

Детей у Пероутковых не было, их домашняя жизнь была тихой и спокойной. Поэтому Славка не сразу заметила, как обычная немногословность мужа стала переходить в глухое молчание. Он замыкается в себе, ни с кем, даже с ней, не разговаривает, ужасно скучает по родине. Становится ясно, что у Фердинанда Пероутки депрессия. Стремительно ухудшается и его физическое здоровье. То, что супруги долгое время считали хроническим заболеванием сердца, оказалось раком легких в очень запущенной стадии. Пероутка ложится в больницу с надеждой на успешное лечение, однако скоро понимает, что шансов у него нет. «Он мужественно все переносил, был храбрым, но ослабел так, что мне пришлось переворачивать ему страницы газеты», — вспоминала Славка. Фердинанд оставался любящим, заботливым мужем и истинным джентльменом до последних дней, даже в госпитале порывался уступить свою кровать Славке, которая дежурила около его постели ночами.

После смерти мужа Славка Пероуткова еще более десяти лет прожила в Америке, в Чехию вернулась по приглашению властей в 1989 году. Все годы в эмиграции, а потом и на родине она много времени уделяла систематизации архива Фердинанда Пероутки — считала своим долгом донести до широкой общественности плоды размышлений последовательного демократа, чехословацкого патриота и одного из умнейших людей своего времени. Первым результатом стала ее книга «Человек настоящего» (Muž přítomnosti), вышедшая в знаменитом издательстве Шкворецких Sixty Eight Publishers и переизданная в 1995 году издательством Lidové noviny под название «Дневники, письма, воспоминания» (Deníky, dopisy, vzpomínky). В том же году по инициативе Славки Пероутковой и при ее непосредственном участии была учреждена Премия Фердинанда Пероутки (Cena Ferdinanda Peroutky) — одна из самых престижных в чешской журналистике. В 2005 году на родине были опубликованы мемуары «Третья жена своего мужа. Тридцать три года с Фердинандом Пероуткой» (Třetí ženou svého muže — Třiatřicet let s Ferdinandem Peroutkou) — книга, подсказавшая заголовок этой статьи.

Ярослава (Славка) Пероуткова скончалась в Мюнхене 13 августа 2017 года в возрасте 94 лет.

Литература

Peroutková S. Třetí ženou svého muže — Třiatřicet let s Ferdinandem Peroutkou. Praha, 2005

Orzoff А. Battle for the Castle: The Myth of Czechoslovakia in Europe, 1914—1948. Oxford University Press, 2009

Kosatík Р. Ferdinand Peroutka: pozdější život (1938—1978). Praha, 2011

Otáhal М. Ferdinand Peroutka: muž přítomnosti. Praha, 1992