Полезно было бы всем недовольным советским строем честным людям побыть некоторое время в добровольческой атмосфере: сразу забыли бы все свои недовольства. Возьми все недочеты советской России, всю ее разруху, отбрось все идейное и хорошее и на это место поставь дикий пьяный разгул офицерщины, безмерный бандитизм, взяточничество, какой-то животный антисемитизм, словом, все самые отрицательные стороны человечества, и пред тобою будет добровольческий строй. Незадолго до их ухода из Одессы я нашел себе работу в одном украинском кооперативе, учредившим у себя медико-санитарный отдел. Служу там и поныне <…>. Вообще чувствую себя до крайности мерзко, главная же причина та, что вот уже четвертый год не занимаюсь тем, чем должен был, и чем хотелось — чистой медициной. Все мои службы и занятия за это время были исключительно заработком денег…»1
В письмах к брату Александр Александрович постоянно размышлял над своим положением и перспективами: «Думается давно уже о том, чтобы вырваться, наконец, с этой проклятой Украины и уехать к вам на север либо в Италию. Это самая большая моя мечта. Видимо, нельзя даром прожить чуть ли не 10 лет в стране, да при том, самые лучшие, и потом забыть о ней. Не знаю, но часто мне кажется, что Италию я люблю больше России, что она мне ближе и роднее всего. Во всяком случае, нет, несомненно, города наиболее доброго и любимого мною, чем Рим. Не будь у меня Аси и Степана, я давно бы был там. А пока что чувствую себя премерзко. Здесь, в Одессе, это еще усиливается тем, что я, самый преданный сторонник советского строя, не только не принимаю в нем никакого участия, но как-то невольно работаю в среде, явно не симпатизирующей ему. А это ужасно тяжело…»2 По-видимому, доктора угнетало и сознание того, что все могло бы сложиться иначе: в 1919 г. у него уже были взяты заграничные паспорта и итальянский консул предоставлял реальную возможность уехать с семьей в Италию, но жена в тот момент почему-то не захотела ехать.
Летом 1920 г. семья решила все-таки переехать в деревню, где в 100 верстах от Одессы располагалось имение, когда-то принадлежавшее Сухомлиным. С селянами сохранились хорошие отношения, и семье Филипченко были выделены старый усадебный дом с большим садом и десятина земли под огород и пшеницу. Семена и корм для коровы и мелкой живности, выменянных на носильные вещи, местные крестьяне на первое время дали даром. «Доходов-то пока у нас нет никаких, — писал Филипченко брату. — Сначала было чрезвычайно трудно, но теперь как-то пообвык. Мешок в шесть пудов снять с повозки и занести в дом казалось сначала задачей невыполнимой, теперь же делаю это шутя. Вообще, как крестьяне говорят, омужичился я в совершенстве. Встаю в три-четыре часа ночи (по солнцу) <…>. Со светом начинается обычная работа. Накормить кур, свиней, принести воды. Часов в восемь пьем чай, в час обедаем, в шесть — ужинаем, а в восемь вечера уже спим. Вчера купили корову, купили ее за вещи <…>. Вот уже скоро год, как не имеем от вас никаких известий».3
Кроме этого, конечно, доктор Филипченко лечил всех окрестных крестьян, и они съезжались на прием из самых отдаленных деревень. Так А. А. Филипченко и его семья прожили в Качуловке, близь станции Кагулово, больше двух лет. Спустя год сельской жизни, в октябре 1921 г., Филипченко писал брату в Петроград: «Четыре с лишним года тому назад я сделал величайшую ошибку, поехавши в Россию, за что сейчас и расплачиваюсь. Теперь-то для меня ясно, что поездка эта была величайшим легкомыслием с моей стороны. Будь я один — было бы другое дело, но при наличии Аси и Степана это было недопустимо. Чтобы тебе это было яснее, ты должен учесть один психологический момент — я потерял уже одного ребенка и не хочу потерять другого. Пока сыну не будет лет восемь-девять, возраст, когда опасность туберкулезного менингита начинает падать, я никак за него не буду спокоен <…>. В Италии я уже имел почву под ногами и мог жить так, как хочу, занимаясь тем, чем должен. Здесь же, в России, я ни имею ничего своего <…>. Выше я говорил, что, вероятно, мы проживем здесь еще один год, и это, вероятно, максимальный срок»4. Одно время, летом 1922 г., снова забрезжила возможность выезда за границу: «90 % за то, что уедем за границу. На днях как раз в деревню к нам пришел циркуляр о свободном выезде за границу всем желающим. Это обстоятельство устраняет все сомнения и затруднения. Эмигрировать вторично я не стал бы, но легально уехать с возможностью во всякое время вернуться — тут нет для меня никаких сомнений»5. Увы, надежды оказались тщетными — выезд за границу опять не состоялся.
Время летело быстро. Жизнь и связь с Россией постепенно налаживались, и в 1922 г. возникла идея возвращения к «нормальной жизни» в одной из столиц. В январе, размышляя об этом, доктор Филипченко писал брату: «Ох, как надоела мне эта жизнь, если бы вы знали, — хуже каторги, ей Богу! Помнишь, Юрий, мы в Мюнхене говорили как-то на тему о различных периодах в нашей жизни. Как-то на днях я вспомнил об этом. В 1907 г. я пошел на каторгу, в 1912 — женился, в 17 — вернулся в Россию. Все пятилетние периоды, резко отличающиеся всем своим содержанием… Ну, хоть бы кончился этот, в самом деле, в этом году! <…> Если бы ты видел, до чего тяжела наша жизнь… Ведь мы буквально голы, босы, голодны, усталые, вечно грязные… Я, например, вот уже почти два месяца хожу босой и не имею даже рваных сапог, не в чем в Одессу поехать»6. Однако больше всего Филипченко по-прежнему угнетала невозможность творчески работать по специальности и отсутствие, как ему казалось, в этом смысле каких-либо перспектив. «За эти годы я так надорвался здесь (не столько физически, сколько духовно), так растерял все свои знания и навыки, что вряд ли на что-нибудь способен сейчас здесь, в России <…>. И другое: насколько мне пришлось столкнуться за эти годы с русской медициной, мнение о ней у меня создалось очень невысокое… Я видел не менее 10 человек за один-два дня, которые там были бы живы, здесь все они умерли… Я хочу работать в России, но не по-русски…»7 — писал он брату летом 1922 г.
Город, знакомый до слез
Наконец в начале ноября 1922 г., распродав хозяйство, с огромными трудностями из-за распутицы и чудовищной инфляции семья Филипченко добралась до Киева (дорога стоила 300 миллионов руб.). В декабре, на первое время без семьи, А. А. Филипченко появился в Петрограде. Начался последний, 15-летний этап его жизни, к счастью, целиком посвященный науке.
Сначала это была работа сверхштатным ассистентом в клинике проф. Г. Ф. Ланга8, где Филипченко занимался гематологией. Осенью 1923 г. он параллельно начал работать врачом (потом главврачом) в распределительном пункте для беспризорников, где проявил себя не только как знающий врач, но и как воспитатель. С 1925 г. Александр Александрович по приглашению проф. А. В. Прибылева9 перешел в Бактериологический институт им. Пастера, где скоро стал руководителем диагностического, а затем, и созданного им (1929), паразитологического отдела10. По совместительству работал он и заведующим отделом в Институте экспериментальной медицины (с 1931 г.)11. В 1930 г., после смерти проф. В. Д. Зеленского12, В. А. Догель (близкий друг Ю. А. Филипченко) пригласил Александра Александровича в Ленинградский университет. К тому времени интерес доктора Филипченко к паразитологии уже полностью сформировался.
Вдова ученого так вспоминала это время: «За годы с 1924 по 1937 Александр Александрович полностью переквалифицировался из врача в паразитолога. Эти 14 лет он работал не менее 16 часов в сутки. Часто еще больше. Вставая в шесть часов утра, работал дома, потом шел в институт. Вечером опять работал дома, где у него был свой микроскоп и целая лаборатория. За эти годы, кроме того, он изучил английский, немецкий и французский языки. Итальянский он знал раньше и благодаря этому мог читать и по-испански — конечно, только статьи по своей специальности <…>. Он почти никуда не ходил. Для нас со Степой было праздник, если удавалось вытащить его в кино»13.
В своей анкете при поступлении на работу в ЛГУ (1930) А. А. Филипченко не скрыл своего эсерского прошлого, указав членство в партии с 1903 по 1912 г.14 Очевидно, что после 1912 г. он действительно утратил интерес к политической активности, более того, весьма негативно отзывался о своих бывших однопартийцах в переписке с братом (1922): «К современной эмиграции мы с Асей относимся едва ли не более отрицательно, чем ты. А о таких господах, как Черновы, Савинковы, Зензиновы e tutti gli altri — и говорить нечего. Я слишком давно и хорошо их знаю, чтобы мог обмануться на их счет»15. Жена А. А. Филипченко вспоминала: «Невесело было мне и Шуре узнать все, что натворили эсеры за эти годы. Особенно тяжело было Шуре, ибо студентом он был в партии эсеров. В эмиграции связь его с партией совсем ослабла, а после смерти Сазонова были порваны последние нити, соединявшие его с партией»16. Фактически ПСР прекратила свое существование в России в 1923 г., но членство в ней как пятно в биографии осталось, и, возможно, попытка ОГПУ связать Филипченко с некой антисоветской организацией осенью 1930 г. имела эти корни17. Весной 1930 г. внезапно (от инфекционного менингита) умер Ю. А. Филипченко и, соответственно, переписка братьев прекратилась. В воспоминаниях вдовы Александра Александровича о его политических настроениях того времени упомянуто вскользь и вполне комплиментарно с расхожей (советской) точкой зрения: «В этом же году (1931 — С. Ф.) он слышал выступление Кирова перед научными работниками, которое произвело на него огромное впечатление <…>18. Когда же начались разговоры о пятилетках, об индустриализации, он был всем этим очень увлечен и работал с большим подъемом, чувствуя, что и он принимает какое-то участие в этом грандиозном строительстве»19. Конечно, никаких политически критических высказываний А. А. Филипченко не делал, а тем более не занимался подпольной антиправительственной деятельностью. Помимо полной лояльности к существующей власти у него просто не было для этого времени.
Рождение новой науки
Времени у А. А. Филипченко было действительно в обрез в прямом и переносном смыслах — помимо научной деятельности, он был «квартирным врачом», давал медицинские консультации, хлопотал о создании ежегодной медицинской комиссии для общества политкаторжан, куда сам входил, выступал с лекциями по литературе20. Нередко ему приходилось ездить в командировки: в Киев, Москву, Витебск, Ярославль, на Кольский полуостров. Впрочем, как следует и поденных записей, по крайней мере, в 1936 г., он нередко бывал и в концертах. Однако всегда наука оставалась у него на первом месте.
Академик Е. Н. Павловский писал о Филипченко: «С А. А. Филипченко мне приходилось встречаться по работе в Ленинградском паразитологическом обществе, организация которого была осуществлена сравнительно быстро благодаря его энергии <…>21. Паразитологией как специальностью он овладел в сравнительно короткий срок настолько, что стал руководителем лаборатории, труды которой вышли в свет тремя книгами»22. «Профессор А. А. Филипченко является одним из крупнейших представителей советской паразитологи, — писал профессор Ш. Д. Мошковский.23 — Возглавляемое им направление в паразитологии рассматривает явление паразитизма с единственно правильной, эволюционной точки зрения <…>. Сам Филипченко дал ряд ценных работ в области медицинской паразитологии. Ряд ценных для здравоохранения работ проведено и его учениками»24. В. А. Догель отмечал в аналогичной характеристике: «Я познакомился с А. А. Филипченко после того, как он начал читать курс „Паразитология“ в Ленинградском университете, т.е. в 1932—33 г. Тогда я мог оценить А. А. как прекрасного преподавателя, лекции которого отличались и глубиной содержания, и блестящим изложением. Студенты так увлекались этими лекциями, что составили подробный конспект их, который должен был лечь в основу составлявшегося А. А. учебника25. А. А. был широко образованным в своей области человеком и соединял с практическим значением своих работ способность к обобщениям, столь важную для ученого»26.
В 1929 г. В. А. Догель параллельно с работой в ЛГУ возглавил Лабораторию паразитов и болезней рыб в Институте рыбного хозяйства27 и стал активно привлекать своих сотрудников и студентов к паразитологическим исследованиям. В этом же году он отправился со своим учеником Ю. К. Петрушевским28 в первую паразитологическую экспедицию на Белое море, где ими была детально изучена экологическая составляющая в динамике паразитофауны лосося (семги). Это научное направление оказалось очень плодотворным — с течением времени из него и возникла так называемая догелевская школа экологической паразитологии, в которой явление паразитизма рассматривалось не только с прикладной точки зрения, но и с самых широких общебиологических позиций.
Каковы же были работы и идеи А. А. Филипченко в области паразитологии, столь высоко оцененные его именитыми коллегами? С формальной точки зрения, таких работ было не так уж и много (около 30), но это был плод феноменально активной творческой работы всего за 12 лет, причем большинство этих исследований были выполнены без соавторов29. Среди его работ преобладали сначала исследования, связанные с конкретными одноклеточными паразитами — малярийным плазмодием, дизентерийной амебой или посвященные комплексу кишечных простейших человека. Интересовали ученого и проблемы эпидемиологии гельминтов. Написанная им книга по кишечным простейшим30 представляла собою полную сводку по этой теме и весьма способствовала популяризации мало известных в то время сведений. О творческой активности Филипченко можно судить по его сохранившимся в архиве поденным записям 1930—1936 гг.: «Работы в печати (1929—1930 гг.) — 12 шт.; доклады — 17 шт., в основном по амебиазису и кишечным паразитам (1930—1931)»31.
Очевидно, что на постановку и обсуждение проблем в области общей паразитологии Александра Александровича натолкнули работа с литературой и обдумывание структуры и содержания будущего курса «Общая паразитология». Этот курс был начат Филипченко в 1932 г и читался сначала вечерним аспирантам32. По мере прихода новых студентов и шлифовки курса его структура и объем несколько менялись33.
Огромное значение и для самого Филипченко, и для его студентов имела организация в 1935 г. на базе читавшегося курса «Общая паразитология» семинара «Паразитизм как экологическая категория и паразитические адаптации», в работе которого приняло участие около 20 человек34. В предисловии к сборнику, выпущенному по результатам работы этого семинара, Александр Александрович писал: «В весеннем семестре 1935 г. на специальном семинаре Большого практикума лаборатории зоологии беспозвоночных биофака ЛГУ был поставлен цикл докладов <…>. Задачами цикла являлись, с одной стороны, более углубленная проработка студентами и аспирантами некоторых глав читаемого мною курса общей паразитологии, а с другой — более широкая дискуссия той общетеоретической точки зрения на сущность явления паразитизма, которая развивается в моем курсе и которая изложена в вводной статье»35.
Докладчиками на семинаре были студенты-специалисты и аспиранты кафедры зоологии беспозвоночных, а участие в обсуждении докладов принимали и многие сторонние специалисты, так как поставленная тема волновала многих. В то время ни в России, ни за рубежом не было учебников или сводок по общей паразитологии, поэтому представлялось желательным издать наиболее интересные доклады в виде сборника, что и было осуществлено в начале 1937 г. Помимо очевидной научной ценности, сборник имел и дидактическое значение как первая попытка создания учебного пособия силами самих учащихся. В состав авторов вошли три студента: В. А. Афанасьев, А. Г. Кнорре (две статьи) и М. Баженов, а также аспиранты А. В. Иванов, Я. Д. Киршенблат и Е. М. Хейсин36. Среди докладчиков были также В. Д. Дубинин, Б. Е. Быховский и Ю. И. Полянский37.
Сборник открывался статьей «Экологическая концепция паразитизма и самостоятельность паразитологии как научной дисциплины», написанной А. А. Филипченко. В этой сравнительно небольшой работе (11 стр.) Александр Александрович на основании обобщения идей о сущности паразитизма впервые дал обоснование экологической концепции этого биологического явления. Проведя подробный анализ взглядов своих предшественников на сущность паразитизма и определений, позволяющих классифицировать паразитический организм как таковой, Филипченко пришел к следующему выводу. «Паразитизм есть понятие не систематическое, не морфологическое или физиологическое, а чисто экологическое, и, при такой точке зрения, паразит может быть определен как организм, средой обитания которого является другой живой организм (хозяин)<…>38. Следовательно, обитание одного организма в другом, который может рассматриваться как среда обитания первого, есть основной критерий паразитизма».
Учебник общей паразитологии А. А. Филипченко написать не успел, но фактически многие из поколения первых догелевских учеников-паразитологов, далее успешно работавших в этом направлении, должны, как минимум, одновременно считаться и учениками Филипченко: оба основных курса — общей и частной паразитологии — они прослушали у Александра Александровича39.
Позднее определение, сформулированное А. А. Филипченко, несколько в расширенном виде использовал в первом и втором издании своего учебника общей паразитологии В. А. Догель40: «Паразиты — это такие организмы, которые используют другие живые организмы в качестве источника пищи и среды обитания, возлагают при этом частично или полностью на своих хозяев задачу регуляции своих взаимоотношений с окружающей внешней средой»41.
По вновь открывшимся обстоятельствам
Судя по набранному в науке темпу, от А. А. Филипченко можно было ожидать не только учебников по паразитологии, но и деятельного, творческого участия в развитии созданного в ЛГУ научного направления. Однако весенний семестр 1937 г. оказался последним в жизни ученого. 1 августа Филипченко был арестован органами НКВД по Ленинградской области по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде (ст. 58-10).
Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 28 января 1938 г. ему было определено содержание в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет. Его уже отправили на этап, но, видимо, палачам не хватало крови. В марте 1938 г. по тем же основаниям против А. А. Филипченко и его тестя В. И. Сухомлина (77-летнего старика-политкаторжанина) было возбуждено новое уголовное дело по расстрельным статьям: 58-8 и 58-11 (террористический акт и организованная антисоветская деятельность). 20 сентября 1938 г. абсолютно невиновного человека Военная Коллегия Верховного Суда СССР — преступная организация преступного государства — приговорила к расстрелу с конфискацией имущества42. На следующий же день, 21 сентября, Филипченко был расстрелян в Ленинграде43.
Вполне вероятно, что негативную роль в судьбе доктора Филипченко могла сыграть его активность в Обществе политкаторжан, членом которого он был с 1922 г. и до закрытия общества в 1935 г. На это указывала в воспоминаниях и вдова ученого. А. В. Филипченко писала: «Мой муж был арестован, как теперь говорят,„по списку“. Список политкаторжан в Ленинграде был очень большой, боюсь, что он включал в себя почти всех членов общества. Исключения были крайне редки <…>. Когда уводили Шуру, я успела поцеловать у него руку, а Шура сказал мне спокойно: „Ну, в России всегда так было — без сумы и без тюрьмы не проживешь“, — и улыбнулся мне. Он за час до обыска приехал из Сочи, где не дожил срока в санатории, ибо все время болел»44. После ареста отца, В. И. Сухомлина, в январе 1938 г. А. В. Филипченко была на два года выслана в Северный Казахстан; сын Степан был исключен из комсомола и тоже должен был быть выслан, но ему удалось (через зам. наркома военно-морского флота И. С. Исакова)45 добиться разрешения окончить университет, а через год и восстановиться в комсомоле.
Вспоминая эти ужасные годы, А. В. Филипченко писала: «Чтобы передать деньги, приходилось вставать затемно и идти с проспекта Кирова на Литейный46, выходя из дому непременно раньше, чем пойдут трамваи. Только таким образом мне удавалось приходить к тюрьме вовремя, т.е. попасть в очередь хотя бы в первую сотню записавшихся <..>. Я успела сделать еще две передачи папе и мужу, когда получила уведомление, что я должна за свой счет выехать в Северный Казахстан <…>. У прокурора я узнала, что Шура получил восемь лет и выслан на север. Тогда это показалось мне неслыханной несправедливостью. Но что бы я дала потом, если бы этот приговор остался в силе! Человек, который сидел с Шурой в одной камере и которого я видела в 1940 г., рассказал мне, что Шура уже пошел по этапу, но его с дороги вернули обратно. Если бы остался приговор на восемь лет, то это было бы с правом переписки и даже с правом получения посылок. Я бы спасла его <…>. Вернули Шурика после того, как был арестован папа, в январе 1938 г. <…>. Этот человек, который сидел в одной камере с Александром Александровичем, рассказал мне, что мой муж подбадривал всю камеру, говорил им, что это чудовищное недоразумение, которое рано или поздно выяснится, а пока не надо падать духом <…>. В камере было много высокообразованных людей. Организовали нечто вроде университета, и все по очереди читали лекции. Мой муж читал по биологии и по паразитологии <…>»47.
Уже в Казахстане Анна Васильевна получила от подруги из Ленинграда условленную телеграмму: «Еду в отпуск десятого». Цифра означала срок нового приговора мужу. Хотя уже тогда было известно, что 10 лет без права переписки — это расстрел, вернувшись в 1940 г. из Казахстана, А. В. Филипченко поехала в Москву хлопотать о муже. В НКВД ее вежливо выслушали, но ничего вразумительного не сообщили. Все коридоры приемной наркомата были забиты женщинами со всех концов страны — после ареста и расстрела наркома Н. И. Ежова (о которых, впрочем, не было никакой официальной информации) некоторые дела действительно начали пересматриваться48. Увы, судьбы доктора Филипченко это временное послабление уже не могло коснуться. Его дело было пересмотрено только в ноябре 1956 г. «По вновь открывшимся обстоятельствам» приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 20 сентября 1938 г. был отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено. А. А. Филипченко был реабилитирован посмертно.
Готовясь к празднованию 100-летия кафедры зоологии беспозвоночных ЛГУ в 1971 г., ее заведующий проф. Ю. И. Полянский, один из ближайших учеников Догеля, писал: «А. А. Филипченко принимал непосредственное и большое участие в создании нового в то время экологического направления в паразитологии, вылившегося впоследствии в серьезную научную школу, которую возглавил В. А. Догель»49. Однако ни в своей книге о В. А. Догеле, ни в опубликованных им собственных воспоминаниях50 Юрий Иванович ничего подобного не упомянул. Мало того, что А. А. Филипченко был преступно вычеркнут из жизни, где, безусловно, им еще могло быть многое сделано, его фактически вычеркивали и из истории науки, которой он отдал свои лучшие годы. Теперь точки над i расставлены — жалко только, что на это ушло столько десятилетий!
1 Д. 603. Л. 95, 96.
2 Д. 603. Л. 96.
3 Д. 603. Л. 99, 100.
4 Д. 603. Л. 112.
5 Д. 603. Л. 144 об.
6 Д. 603. Л. 122, 145 об.
7 Д. 603. Л. 144.
8 Георгий Федорович Ланг (1875—1948) — терапевт, кардиолог, организатор здравоохранения. Выпускник ИВМА.
9 Александр Васильевич Прибылев (1857—1936) — бактериолог, народоволец, член ПСР.
Медицинское образование получил в Казанском ветеринарном институте, ИВМА и за границей.
10 В Бактериологическом институте Филипченко прошел так называемую «чистку» 1930—1931 г. в результате чего «был оставлен без поручений на 1931 г.» (АСПбГУ Д. 3138.). Очевидно, этому способствовал его арест в сентябре 1930 г. по обвинению в участии в антисоветской организации. Дело было закрыто через три недели (справка 1956 г.).
11 АСПбГУ Д. 3138.
12 Владимир Данилович Зеленский (1879—1930) — зоолог, специалист по пиявкам, профессор, первый заведующий паразитологической лаборатории, которую он создал в ЛГУ (1924).
13 Воспоминания… С. 92.
14 АСПбГУ Д. 3138. Л. 1.
15 Д. 603. Л.145. И все остальные (ит.)
16 Воспоминания… С. 91.
17 «Постановлением ПП ОГПУ в ЛВО от 4 октября 1930 г. определено дело в отношении Филипченко А. А. производством прекратить, т. к. в процессе следствия виновность его в принадлежности к нелегальной антисоветской организации не подтвердилась» (Справка 1956 г. Л. 1).
18 Вероятно, Филипченко не было известно содержание другого выступления С. М. Кирова: «ЧК-ОГПУ — орган, призванный карать, и не просто карать, а карать по-настоящему, чтобы на том свете была заметна прибыль населения» (из речи Кирова на 15-летии ЧК-ОГПУ в 1932 г.).
19 Воспоминания… С. 91.
20 Д. 1028. Л. 305.
21 Первое заседание Паразитологического общества состоялось 9 ноября 1928 г. со следующей повесткой дня: 1. А. А. Филипченко, «Информационное сообщение о возникновении и задачах общества, выборы новых членов общества, выборы должностных лиц»; 2. Е. Н. Павловский «Важнейшие пути современного развития паразитологии». Заседания практически всегда проводились на базе лаборатории Филипченко в Бактериологическом ин-те.
22 Письмо-характеристика, написанное Павловским в январе 1940 г. для предоставления в НКВД. Тогда никто из родных и коллег, видимо, не знал, что доктора Филипченко уже нет в живых, и все надеялись на пересмотр дела.
23 Шабсай Давидович Мошковский (1895—1982) — отечественный инфекционист, эпидемиолог и протозоолог, д-р мед. наук, чл.-корр. АМН СССР.
24 Письмо-характеристика от 30 января 1940 г.
25 Очевидно, этот конспект Догель использовал при написании своего первого учебника по общей паразитологии (Догель, 1941), особенно для I и III его частей.
26 Письмо-характеристика от 7 января 1940 г. На самом деле, В. А. Догель знал А. А. Филипченко как минимум с 1930 г., когда тот начал работать в ЛГУ. Характерно, что он пишет о Филипченко в прошедшем времени — личное дело А. А. Филипченко было закрыто в университете в октябре 1937 г. (АСПбГУ Д. 3138).
27 Современный Государственный научно-исследовательский институт озерного и речного рыбного хозяйства.
28 Юрий Кузьмич Петрушевский (1901—1958) – зоолог-паразитолог, д-р биол. наук; выпускник ЛГУ (1928).
29 См. список литературы Фокин, 2014.
30 Филипченко А. А. Кишечные простейшие и вызываемые ими заболевания. Руководство для врачей и лабораторных работников. Л.: Ленмедиздат, 1933.
31 Д. 1028. Л. 40.
32 Кроме того, уже в 1930/31 г. он начал читать «Частную паразитологию» и курировать «Большой практикум» для кафедральных студентов. Параллельно А. А. Филипченко читал лекции в Военно-медицинской академии по курсу «Патология».
33 Д. 1052. Л. 2—3. Среди архивных документов этого дела сохранились две общие тетради с подробным конспектом двух лекций по курсу «Общая паразитология» (Л. 196—279). Текст тетради №1 (Л. 196—214) соответствует материалу статьи Филипченко, которая открывает сборник 1937 г.
34 Д. 1028. Л. 154. В заглавии сборника «Проблемы общей паразитологии», выпущенного по итогам работы этого семинара, А. А. Филипченко значится профессором, однако, не имея научной степени, фактически он был в ЛГУ приват-доцентом (АСПбГУ Д. 3138).
35 Проблемы общей паразитологии. Сборник докладов студенческого семинара под ред. проф. А. А. Филипченко. Ученые записки ЛГУ. Сер. биол. 1937. Т. 3. Вып. 4. С. 1—118.
36 Четверо из шести участников сборника впоследствии стали известными учеными, а два последних именно в паразитологии: А. В. Иванов (1906—1992), д-р биол. наук, профессор, академик АН СССР; А. Г. Кнорре (1914—1981), д-р биол. наук, профессор, чл.-корр. АМН СССР; Я. Д. Киршенблат (1912—1980), д-р биол. наук, профессор; и Е. М. Хейсин (1907—1968), д-р биол. наук, профессор. Это, конечно, относится и к упомянутым докладчикам: В. Д. Дубинин (1913—1958), д-р биол. наук, профессор; Б. Е. Быховский (1908—1974), д-р биол. наук, академик АН СССР; Ю. И. Полянский (1904—1993), д-р биол. наук, профессор, чл.-корр. АН СССР.
37 Д.1052. Л. 1.
38 Филипченко, 1937. С. 9—10. Это заключение, впрочем, было уже сделано в работе Е. Н. Павловского 1934 г.
39 Послевоенное время, когда вышло второе издание Общей паразитологии В.А. Догеля, составляет уже следующий, основной этап развития экологической паразитологии в России.
40 Догель В. А. Курс общей паразитологии. Л.: Учпедгиз, 1941. 288 с.; Общая паразитология. Л.: Учпедгиз, 1947. 372 с.
41 Первая глава в учебнике общей паразитологии Валентина Александровича 1941 г. «Понятие о паразитизме и паразитах» (С. 4—9) прямо повторяет текст статьи А. А. Филипченко (1937), а первая часть учебника в целом содержит множество ссылок на материалы статей из сборника 1937 г.
42 Архив Президента РФ. Список лиц (135 человек), подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР по 1 категории (ВМН — расстрел). Ленинградская обл., г. Ленинград, Октябрьская жел. дор., Кировская жел. дор. Оп. 24, Д. 418. Л. 242. № 123 Филипченко Александр Александрович (представлено: начальник 1-го специального отдела НКВД СССР старший майор госбезопасности И. Шапиро; утверждено: Сталин, Молотов, Жданов. 12.09.1938.); Справка 1956 г.
43 В. И. Сухомлин умер в тюрьме 7 августа 1938 г., не дождавшись приговора. В некоторых публикациях указано, что умер А. А. Филипченко в 1940 г. Источник этой ошибки — свидетельство о его смерти 13 мая 1940 г., выданное УМВД ЛО 20 июля 1957 г. (Д. 1263) — пример иезуитской лжи советских инстанций. Уже из справки Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 6 декабря 1956 г. было ясно, что Филипченко расстреляли в сентябре 1938 г. (копия справки, архив автора статьи).
44 Воспоминания… Л. 102.
45 Работа С. А. Филипченко в ЛГУ имела какое-то оборонное значение.
46 Филипченко жили на Песочной улице в доме № 31 на Петроградской стороне (теперь ул. проф. Попова).
47 Воспоминания… С. 96, 105, 106.
48 После снятия Ежова из лагерей было освобождено (вследствие пересмотра дел) около 330 тыс. человек (Роговин В. Партия расстрелянных. М.: Аргументы и Факты, 1997. 528 с.)
49 Неопубликованная биографическая справка о А. А. Филипченко (архив кафедры Зоологии беспозвоночных СПбГУ).
50 Полянский Ю. И. Годы прожитые. Воспоминания биолога. СПб.: Наука, 1997. 249 с.