— Аркадий, в связи с вашим отъездом (как вы не раз подчеркивали — вынужденным и временным) ощущаете ли вы более пристальное внимание к себе со стороны СМИ?
— Конечно, сейчас внимание повышенное. Сразу после отъезда я давал по десять интервью в день. Безусловно, произошедшее со мной интересует прессу.
— Как основатель проекта «Журналистика без посредников», вы общаетесь с читателем напрямую, без редакторов. Нет ли у вас ощущения, что те вопросы, которые люди хотели бы задать власти, оппозиции или себе, они адресуют вам?
— С читателем нужно говорить, а если ты работаешь в Фейсбуке, ты говоришь с людьми напрямую. Чем интересна «Журналистика без посредников»? Я не поставляю людям информацию, я только говорю с ними о базовых вещах: предлагаю им удержаться в рамках здравого смысла, почувствовать себя не пациентом психиатрической клиники, а нормальным человеком в нормальном обществе. Я ищу своих и пытаюсь остаться в маленьком здравомыслящем обществе, сохранившемся в этой гигантской психушке. Сегодня людьми более востребованы не информация или расследования, а нормальное человеческое общение.
— Вы неоднократно подчеркивали, что отдельные публицисты и оппозиционеры оказывают крайне мало влияния на общество, и тем не менее власть на них давит. Чего-то она все-таки опасается?
— Сложно говорить, что на этих людей давит именно власть как репрессивная система. Безусловно, Путин испугался протестов в 2011—2012 гг., и начались репрессии. Безусловно, страна движется в сторону авторитаризма. Но сегодня те, кто находится у власти, отчетливо видят, что никакого Майдана не будет, никакой опасности для них нет. Они взяли курс на подавление инакомыслия и поиск внутренних врагов. Сейчас сидит где-нибудь какой-нибудь полковник ФСБ, у которого подходит время сдачи квартального отчета и которому срочно нужны показатели, а он весь год занимался лишь тем, что «кошмарил бизнес» и «пилил бабло». Ведь не поедет же он воевать с исламским терроризмом… Он хватает какого-нибудь блогера, сажает его на восемь лет в тюрьму и получает новые звездочки, звания и должности.
— Сегодня в российском обществе все поставлено с ног на голову: агрессия против соседней страны называется борьбой за мир, угроза засыпать ядерным пеплом признается допустимым выражением, а любой несогласный немедленно маркируется как маргинал или русофоб. Что это: специфика национального сознания или результат телевизионной пропаганды?
— Самое мощное оружие, которое есть у Путина, не искандеры, не ядерные боеголовки и не подводные лодки, а зомбоящик. Такого не было ни в Советском Союзе, ни даже у Геббельса. Но нужно признать, что пропаганда легла на подготовленную почву. Когда в 1991 году бронзового Феликса Дзержинского возили мордой по асфальту, казалось, что прошлое ушло и не вернется никогда. Но слома не произошло: не было ни люстрации, ни декоммунизации. И через девять лет в цари выбрали подполковника КГБ, а через двадцать лет он сделал со страной то, что сделал. Это не особенности российского менталитета: через подобное проходили Италия, Германия и другие страны. А сегодня этот мрак опять поднимается в мире, достаточно посмотреть на Турцию.
— А если бы важные исторические вехи (сталинские репрессии, события Первой и Второй мировых войн и др.) были осмыслены обществом, это помогло бы избежать сегодняшних ошибок? Сознание людей изменилось бы?
— Страна так и не вырвалась из «совка». Немцев двадцать лет принудительно денацифицировали, выросло поколение, которое сказало: мы больше не та гитлеровская Германия, мы новая страна. И если бы в России была проведена десоветизация и декоммунизация, сегодня мы жили бы в другом государстве — без войны, без узурпации власти.
— Вызывает ли спекуляция информацией, которая есть на любой войне, милитаризацию общественного сознания?
— Та накачка, которая шла годами и идет сейчас, несомненно влияет и на милитаризацию сознания, и на рост ксенофобии и ортодоксального религиозного фанатизма. Эта накопленная в обществе агрессия никуда не исчезнет и когда-нибудь приведет к взрыву.
У Геббельса работали профессионалы, они были вооружены сверхидеей, которой и забивали людям головы. В России же не могут ничего, хотя и вкачивают в пропаганду миллиарды долларов. Безумный зомбоящик — уникальная структура, в которой профессионалов раз-два и обчелся, и никакой идеологии у них нет. Я все это знаю, поскольку сам работал в Останкино, когда там еще можно было работать.
На телевидении есть профессионал — Константин Эрнст. Он понимает, что делает, и знает, как манипулировать сознанием, однако среди его подчиненных профессионалов уже нет: их всех уволили и посадили на их место амбициозных мальчиков и девочек из российской провинции, согласных работать за мизерную зарплату. Эти мальчики и девочки ничего не умеют и, пытаясь угодить редактору, несут сущую ахинею.
— При каких условиях в России на смену войне может прийти созидательная повестка?
— В том государстве, которое есть сейчас, это невозможно. Пока у власти находится Путин, в России всегда будет война, Россия всегда будет с кем-то воевать. А так как Путину 64 года и он в отличной физической форме, он обеспечен нам надолго.
— Вы не раз говорили, что социология в России разрушена. Как в таких условиях понять, сколько людей в действительности поддерживает курс Владимира Путина, сколько находится в оппозиции к власти, а сколько отмалчивается?
— Этого не знает никто, этого не знает даже власть. На мой взгляд, никакой России как единой страны нет, а есть десятки параллельных «россий», которые не пересекаются между собой: Россия работницы почты в Усть-Илимске не встречается с Россией топ-менеджера «Газпрома». Общество предельно атомизировано, и я не всегда понимаю, что означают слова «русский народ». Я (Аркадий Бабченко), Егор Просвирин и Рамзан Кадыров — разве мы один народ? Совершенно непересекающиеся вселенные.
Российское общество, на мой взгляд, состоит из сотен тысяч отдельных группок людей, сплоченных друг с другом какой-то общей бедой и ненавидящих все остальные группки. Сколько их и кто они, в каком мире живут и о чем думают, поддерживают или не поддерживают Путина — сегодня этого не знает никто; что вообще происходит в стране — неясно. Одна из теорий, почему в последнее время власти разрешают «Марши несогласных», состоит в том, что они просто хотят посчитать, сколько людей в действительности протестно настроено.
— Сегодня много говорят о необходимости изучения массированных кампаний по дезинформации, которые Россия обрушила на другие страны (к инструментам влияния причислили даже игру КВН). Запад, впервые столкнувшись с медиаинвазией со стороны Кремля, оказался к ней не готов, и только теперь начинают вырабатываться меры противодействия, одна из них — повышение медийной грамотности читателя и зрителя. Адекватна ли угрозе это мера?
— Я себя сегодня чувствую Сизифом, который закатил все-таки камень на гору, сел и закурил. Сколько раз я встречался с иностранными корреспондентами и давал интервью, столько раз я им говорил: будьте осторожны — пропаганда! Я говорил это годами, везде, где только мог, но только теперь, кажется, это начали понимать. Сегодня мы видим, насколько глубоко это проросло, какие гигантские средства вкачиваются в кремлевскую пропаганду. Даже для меня, алармиста и паникера, это стало открытием.
КВН — не самый глубокий уровень: все началось с общей дебилизации общества, программы Киселева и Соловьева легли на подготовленную почву. Этого не могло бы случиться без отупляющих шоу Регины Дубовицкой, без всех этих сериалов про «похождения Бешеного»...
Страны с низким уровнем преступности — это страны с наиболее скучным телевидением: самое скучное, которое мне довелось смотреть, — это телевидение Швейцарии. Не надо ничего запрещать, но почему вы показываете «похождения Бешеного» в прайм-тайм, почему вы делаете это в «детское время»?.. Началось все не с вбивания в голову пропаганды, а с привыкания общества к убийствам и крови.
Приезжаю я во Львов; слышал, что там борются с российским телевидением. И вот я вхожу в кафе, за соседним столиком сидят ветераны АТО, только что вернувшиеся с войны, а на гигантском, во всю стену телевизионном экране транслируется НТВ и показывают там очередные «похождения Бешеного». Ребята, что вы делаете? Запретите это!
Свобода слова — одна из базовых ценностей западного мира, и она должна быть, но, хотите вы того или нет, она должна контролироваться. СМИ ни в коем случае нельзя притеснять, однако как журналист я выступаю за точность формулировок: Russia Today и Первый канал — это не средства массовой информации, это средства массовой пропаганды, и пропаганду эту нужно рубить на корню, пресекать ее на месте.
— Но грань очень тонка. Где провести черту между информацией и пропагандой?
— Надо понимать, что мы находимся в состоянии гибридной войны, и на этой войне следует применять меры гибридного военного времени. Канал Russia Today должен быть запрещен везде за пределами России. В России влияние пропаганды уже состоялось, а сегодня мы видим новый уровень экспансии — за рубеж. Хорошо, что опасность этой экспансии стали понимать, хорошо, что ей начали противостоять.
— Означает ли это, что в эпоху фейков и соцсетей за информацию надо сражаться?
— Я действительно думаю, что за информацию теперь придется сражаться. Начнет действовать фактор доверия, будет иметь значение репутация. В социальных сетях читатель будет выбирать автора, которому он интуитивно доверяет, журналиста, который готов отвечать за написанное собственным именем. Я, например, готов.
— На каком языке говорить со зрителем, отравленным пропагандой? И есть ли общественный запрос на хорошую журналистику и аналитику?
— Как говорить со зрителем, отравленным пропагандой, я не знаю. Я с ним вообще не говорю, поскольку он мне неинтересен. Я не собираюсь переделывать взрослых людей, которые, несмотря на свой возраст, ничего не поняли. Если ты хочешь читать про распятых мальчиков — читай на здоровье, а я ищу своего читателя и создаю свой мирок вокруг себя. Когда я пишу, я не всегда отслеживаю информационную повестку дня, в ней есть события важные (например, убийство депутата Вороненкова), а есть совсем неважные (подумаешь, Украина не пустила Юлию Самойлову на «Евровидение»). Я пишу только о том, что заинтересовало лично меня.
У меня перед глазами есть хороший пример — журналист Павел Пряников. Он создал собственный мир — журнал «Толкователь», в котором пишет потрясающие тексты о староверах в сибирской деревне в 1921 году и об их борьбе с большевиками и белогвардейцами. Не оторваться! Это и есть пример качественной журналистики, хотя и не откликающейся на актуальную информационную повестку, но востребованной.
А что до массового зрителя: до тех пор, пока у вас в руках не окажется джойстика от Первого канала, вы Первый канал не победите. Зомбоящик — мощнейший инструмент, с ним Фейсбук не сравнится. Возьмите в руки этот джойстик, и через полгода это будет совсем другая страна. Закономерный вопрос: что же это за страна такая, которой можно легко управлять с помощью джойстика от телевизора?.. Лично мне такая страна неинтересна, но такова специфика всех стран с авторитарной властью.
— В 2016 году широко рекламировался фильм о коррумпированных российских чиновниках «Из России с наличкой», затем появилось «Панамское досье», теперь «расследования о кроссовках». Но коррупционные разоблачения, приводящие к отставкам и уголовным процессам в других странах, в России должной реакции не вызывают и ситуации не меняют. А что может ее изменить?
— По моему мнению, ситуацию в России уже ничто изменить не может, поскольку время упущено. В 2011 году было уникальное положение: Путин не был президентом; на троне сидел местоблюститель Медведев, который приветствовал протесты, делая знаки: ребята, вы только начните, а я вас поддержу, поскольку сам хочу быть царем; армия и милиция были такими нищими, что готовы были штурмовать Кремль; гражданский протест поднялся до небес, а законодательство, наказывающее за нарушения при проведении митингов, было травоядным. Но момент был упущен. Диктатура теперь укрепилась, в армию и полицию закачали громадные средства, обеспечивающие их лояльность, «Крымнаш» поддержало восемьдесят процентов населения, а зомбоящик прочистил им мозги — Россия уподобилась крепости, окруженной кольцом врагов, внешних и внутренних. Если теперь найдется сила, способная вывести людей на улицы, то через четыре часа в Москве будут стоять дивизии, включая танковые, которые, как обещал Песков, «размажут печень по асфальту». По-моему, сегодня сделать уже ничего нельзя, а можно только стоять и смотреть, как поезд летит под откос, и успеть вовремя отскочить в сторону. Когда этот поезд гикнется, надо бежать, вытаскивать из-под него раненых, спасать людей и начинать строить новый паровоз и думать, в какую сторону на нем ехать.
— Могут ли помочь дискуссионные площадки, форумы и конференции о России, проходящие вне России?
— Они нужны, однако не для того, чтобы устроить мозговой штурм или выработать какие-то решения. Когда ты живешь под постоянным прессингом, в окружении совершенно неадекватных людей, а потом приезжаешь на такой форум и попадаешь в общество людей адекватных, существующих в реальном мире, — это как из океана вынырнуть на поверхность, сделать глоток кислорода и снова туда погрузиться. Меня, например, это заряжает, еще полгода я могу выдержать. Но на общую ситуацию такие площадки не влияют.
К тому, что мы уже сказали о милитаристской накачке, ксенофобии и агрессии внутри России, я бы добавил следующее. Есть люди, которые хотят видеть свою страну процветающей, демократической, с гражданским обществом, то есть передовым европейским государством ХХI века, но они не будут действовать такими методами, которые готовы применить безумные сталинисты, нацисты, ксенофобы и поп Смирнов. Мы с вами не можем взять в руки автомат или вешать врагов на столбах, а они могут и будут. И если вдруг произойдет столкновение, то, как показывает практика, малочисленные, но сплоченные, агрессивные и не имеющие внутренних запретов группы победят. Игорь Стрелков с тысячей организованных вооруженных мужчин поставил на уши стотысячный город. Как этому сопротивляться и что с этим делать — я не знаю.
— После аннексии Крыма Россия рисковала оказаться в международной изоляции, однако она прочно встроена в мировой политический и экономический процесс. Как в этих условиях должна вестись коммуникация с ней?
— Той изоляции, которая ожидалась, не произошло, обвала экономики не произошло, падения цен на нефть до такого уровня, при котором этот режим мог бы начать разрушаться, также не произошло: в условиях пятидесяти долларов за баррель он может существовать десятилетиями. Санкции — точечные, масштабных санкций введено не было. Очевидно, мир устал от ситуации с Крымом и Донбассом; пройдет еще два-три года, и политики уже будут готовы отказаться от санкций.
Конечно, простых решений не существует, но, если бы решение зависело от меня, я бы окружил Россию стеной, как Северную Корею, и варитесь вы там внутри, но за стену и не думайте соваться. Я бы обрубил все к чертям! Но понятно, что в реальности сделать это невозможно, поскольку экономики разных стран прочно сплетены. Весь вопрос в том, где находится граница допустимого. На мой субъективный взгляд, Европа ради своего благополучия готова прощать слишком многое из того, чего я бы прощать не стал, и идет на сотрудничество с теми, с кем я бы не сотрудничал.
— Возможен ли после всего случившегося диалог между Россией и Украиной?
— Таких отношений, какие были между нашими странами, уже не будет: Украину Россия потеряла, вектор развития страны прочно развернулся, и в скором времени в ней ничто уже не будет напоминать о России. В ближайшие лет десять-двадцать ни о каком диалоге можно даже не заикаться. Посудите сами: жили себе мирно две страны, а когда Украина заболела, у нее поднялась температура и начался грипп, то здоровенный сосед-бугай пришел к ней, стукнул дубиной, вынес из дома все да еще в углу нагадил — о чем с ним после этого говорить, а главное — зачем?..