Создатель слова «робот», не доживший даже до пятидесятилетнего возраста, оставил большое и яркое наследие: детективные рассказы, пьесы, газетные репортажи, книги для детей, философские эссе, переводы. Казалось, он хотел заполнить все литературные ниши молодой Чехословацкой республики.

Первая мировая война во многом определила его сознание и направление творческого поиска: книги Чапека пропитаны духом пацифизма, антифашизма, неприятием насилия и революций. Как распорядится человек своим бессмертием, абсолютной энергией, неограниченной разрушительной силой? Для развития этих гипотез лучше всего подошел жанр фантастики. Здесь влияние Чапека сказалось и на русской литературе, от Стругацких до Пелевина.

Огромную роль в судьбе будущего чешского классика сыграл его старший брат Йозеф, художник и писатель, с которым они создали общую творческую мастерскую. Карел работал в редакции газеты Lidové noviny, занял пост драматурга в знаменитом пражском Виноградском театре. В 1920 году он встретил писательницу и актрису Ольгу Шайнпфлюгову, которая в 1935 году стала его женой. Йозеф, Карел и Ольга образовали ядро сообщества чешских интеллектуалов, служивших моральным камертоном страны. Карел Чапек входил в ближайшее окружение первого президента Чехословакии Т. Г. Масарика и много сделал для героизации его образа.

Будучи на родине писателем номер один, Карел Чапек добился и международного признания: он номинировался на получение Нобелевской премии по литературе, основал Чехословацкий пен-клуб, выдвигался Гербертом Уэллсом на пост президента Международного пен-клуба, стал членом Комитета Лиги Наций по литературе и искусству. Однако тучи над Европой уже сгущались.

«Идет борьба за нашу душу»

Мюнхенский договор 1938 года и уступка гитлеровской Германии Судетской области стали для Чапека личной трагедией. Его мир буквально рухнул — «саламандры», о которых он предупреждал, подступили вплотную.

19 сентября 1938 года, за несколько дней до финальной точки Мюнхенского сговора, Карел Чапек обратился по радио со следующим воззванием: «Дорогие сограждане! Разыгрывается самая жестокая драма нашей новейшей истории. Идет борьба не только за нашу землю, но и за нашу душу, за душу каждого из нас. Будьте начеку в эти страшные дни, не позволяйте себе никаких колебаний. Нравственные позиции не могут быть сданы, что бы ни случилось. Наша национальная вера, вера гуситов, вера Коменского, вера наших будителей, вера Масарика — это вера в справедливость. Не верьте злу, хотя бы оно временно и восторжествовало. Мы доживем до того дня, когда вавилонская башня лжи и насилия рухнет. Колесо истории нельзя остановить. Безрассудство и злая воля не будут править миром. <…> Чех, словак, немецкий согражданин, не думайте в этот момент о вашей личной судьбе. Мы перенесем все испытания, если будем твердо верить в будущее нашего народа и твердо надеяться на лучший мировой порядок. Для этого мы будем работать, даже если придется держать в одной руке меч, а в другой орудие труда».

В отличие от президента Эдварда Бенеша, который после Мюнхена ушел в отставку и покинул страну, Карел Чапек категорически отверг эмиграцию.

И тогда писатель превратился в мишень: Чапека буквально засыпали анонимными письмами и звонками с издевательствами и угрозами; ему даже били окна. Анонимки поступали и в газету Lidové noviny. Содержание некоторых писем было настолько грязным и оскорбительным, что жена и друзья не решались показывать их писателю.

«Бедолага Карел Чапек, ты, который вилял хвостом и кадил фимиам Пражскому Граду, что ты скажешь теперь, негодная тварь? Теперь ты сам получишь ту „белую болезнь“, которой дразнил Гитлера, а, может, и спровоцировал его напасть на нас!» Такими пассажами пестрели анонимки.

В толпе зараженных «белой болезнью»

Почему на знаменитого писателя обрушился этот поток ненависти? Военный историк Эдуард Стеглик считает, что людям просто требовалось переложить на кого-то вину за мюнхенскую капитуляцию Чехословакии: «Всегда найдется кто-то, кого проще обвинить в крушении своих иллюзий. Часть народа возлагала вину на Масарика и Бенеша, однако Бенеш к тому времени уже уехал, а Масарика не было на этом свете. Поэтому люди стали искать кого-то, кто был рядом. Это усугублялось и тем, что Чапек выделялся из толпы, отличался от других — своей интеллигентностью, популярностью, всемирным успехом, хрупким здоровьем. Ведь его легко было подкараулить, чтобы напасть, он не мог защищаться».

Карел Чапек страдал болезнью Бехтерева — хроническим поражением суставов. Единственным оружием писателя оставалось его перо — он написал рассказ «Аноним», очерк «Как это было».

«Чапек пытался быть выше подобных нападок, не отвечать ненавистью на ненависть, понять, что это за люди, откуда в них все это берется. Однако в конце жизни для него это стало слишком тяжелым испытанием. В финале пьесы „Белая болезнь“ Чапек предсказывает свою судьбу. Я часто вспоминаю эту сцену, когда вижу сегодняшние митинги: „Ислам нам тут не нужен!“, „Чехия — для чехов“. Расизм, угрозы расправы — все это очень похоже на сцену, когда доктор Гален готов отдать свое лекарство, способное спасти от болезни и людей, и самого диктатора, однако попадает в толпу, прославляющую смерть и войну. Его слабый голос не слышен, а пузырьки с лекарством просто оказываются раздавленными», — говорит теолог и священник Томаш Галик.

Простудившись в августе 1938 года во время наводнения, Карел Чапек уже не смог поправиться. 25 декабря писатель скончался от воспаления легких. Смерть стала для него одновременно и спасением: он не дожил нескольких месяцев до того дня, когда в Прагу вошли нацистские войска, не увидел, как его родина превратится в протекторат Богемия и Моравия. Тогда имя Карела Чапека уже значилось в гестаповских списках на арест. Брат писателя Йозеф был схвачен в 1939 году и умер в концлагере в апреле 1945-го.

АНЯ, цитаты на выбор, если сочтешь нужным сделать врезки:

Все не так плохо: нас не продавали — нас выдали даром.

Вот доказательство того, что мы действительно не хотим войны: мы воюем без объявления войны.

О воле народа обычно говорят те, кто ему приказывает.

В Священном Писании правильно сказано: иногда стены рушатся от одного крика. Но одним криком ничего не построишь.