От Средних веков до нас дошла в основном корреспонденция государственных и церковных деятелей. Эпоха Возрождения оставила примеры эпистолярного обсуждения самых разнообразных насущных проблем. Такова была, например, переписка Эразма Роттердамского. Отдельный интерес представляют Пастоновы письма: около тысячи писем трех поколений семьи Пастонов за 70 лет, первым из которых было послание юной Марджери Брюс своему жениху Джону Пастону в 1477 году.

Настоящий расцвет эпистолярной литературы приходится на эпоху Просвещения. Яркими примерами публицистического направления являются «Письма к провинциалу» (1656—1657) Б. Паскаля, «Письма суконщика» (1723—1724) Дж. Свифта, «Персидские письма» (1721) Ш. Л. Монтескье. Частная переписка представлена «Письмами» маркизы де Севинье (публиковались с 1726 года), которые без всякого сомнения могут быть отнесены к художественной прозе.

Чуть позднее появляется жанр романа в письмах. Таковы «Памела» (1740) С. Ричардсона, «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) Ж. Ж. Руссо, «Путешествие Хамфри Клинкера» (1771) Дж. Смоллетта, «Страдания юного Вертера» (1774) Гете, «Опасные связи» (1782) Ш. де Лакло. Это, конечно, не подлинная переписка, а всего лишь литературный прием, но он свидетельствует о том, что границы между частной корреспонденцией и литературой зачастую весьма эфемерны.

В России замечательными памятниками эпистолярного жанра являются послания протопопа Аввакума, переписка Ивана Грозного с князем Курбским. В памяти нашей нетленны и «Письма русского путешественника» (1789—1792) Н. М. Карамзина, и «Роман в письмах» (1829) А. С. Пушкина, и «Бедные люди» Ф. М. Достоевского.

Безусловными качествами художественной прозы обладает частная переписка русских писателей: П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым и А. И. Герцена с Н. М. Огаревым, письма А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и других классиков русской литературы ХIХ века.

Нельзя не остановиться особо на переписке Пушкина. Например, его письмо С. А. Соболевскому от 9 ноября 1826 года, выдержанное в шутливом тоне, содержит еще и замечательные стихотворные строки, написанные, скорее всего, экспромтом и представляющие собой, по собственному выражению автора, путеводитель от Москвы до Новгорода.

Мой милый Соболевский — я снова в моей избе. Восемь дней был в дороге, сломал два колеса и приехал на перекладных. Дорогою бранил тебя немилосердно; но в доказательства дружбы (сего священного чувства) посылаю тебе мой Itinéraire от Москвы до Новагорода. Это будет для тебя инструкция. Во-первых, запасись вином, ибо порядочного нигде не найдешь. Потом

На голос: Жил

да был петух

индейский¹

У Гальяни иль Кольони

Закажи себе в Твери

С пармазаном макарони

Да яичницу свари.

На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай (именно котлет)

И отправься налегке.

Как до Яжельбиц дотащит

Колымагу мужичок,

То-то друг мой растаращит

Сладострастный свой глазок!

Поднесут тебе форели!

Тотчас их варить вели,

Как увидишь: посинели —

Влей в уху стакан шабли.

Чтоб уха была по сердцу,

Можно будет в кипяток

Положить немного перцу,

Луку маленькой кусок.

Яжельбицы — первая станция после Валдая. В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет,

У податливых крестьянок

(Чем и славится Валдай)

К чаю накупи баранок

И скорее поезжай.

На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким образом, ты будешь иметь от скуки какое-нибудь занятие. Прощай, пиши.

Не менее занимателен отрывок из пушкинского письма А. А. Дельвигу от середины ноября 1828 года из Малинников:

…На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович² их взбуторажил, он к ним прибежал: дети! дети! мать вас обманывает — не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин — он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут и всем вам будет по кусочку — дети разревелись: «Не хотим черносливу, хотим Пушкина». Нечего делать — их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь — но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили. Здесь очень много хорошеньких девчонок (или девиц, как приказывает звать Борис Михайлович³), я с ними вожусь платонически, и от того толстею и поправляюсь в моем здоровьи — прощай, поцалуй себя в пупок, если можешь…

Иной характер имеет его короткая переписка с петербургской красавицей Каролиной Собаньской в феврале 1830 года, напоминающая страницы любовного романа. Недаром долгие годы эти два его черновых письма рассматривались пушкинистами как художественные тексты, наброски неосуществленного художественного замысла.

Итак, первое письмо Пушкина от 2 февраля 1830 года:

Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни.

Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами — всякая другая забота с моей стороны — заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не сумел насытиться. Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму. Там смогу я совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть...

Тогда же, 2 февраля, Каролина Собаньская написала Пушкину:

В прошлый раз я забыла, что отложила до воскресенья удовольствие видеть вас. Я упустила из виду, что должна буду начать этот день с мессы, а затем мне придется заняться визитами и деловыми разъездами. Я в отчаянии, так как это задержит до завтрашнего вечера удовольствие вас видеть и послушать вас. Надеюсь, что вы не забудете о вечере в понедельник и не будете слишком досадовать на мою докучливость, во внимание ко всему тому восхищению, которое я к вам чувствую.

К. С.

Господину Александру Пушкину.

Воскресенье утром.

Пушкин в тот же день ответил прекрасной Каролине (приводим первую часть письма):

Вы смеетесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания, итак я увижу вас только завтра — пусть так. Между тем я могу думать только о вас.

Хотя видеть и слышать вас составляет для меня счастье, я предпочитаю не говорить, а писать вам. В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки. Вы — демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в Писании.

А вот отрывок из письма Пушкину от 21 августа 1831 года другого нашего классика, которого по стилю изложения можно узнать без представления:

Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Я к фактору, и он после некоторых неловких уклонений, наконец, сказал, что: ш т у ч к и, к о т о р ы е и з в о л и л и п р и с л а т ь и з П а в л о в с к а д л я п е ч а т а н и я, о ч е н ь, д о ч р е з в ы ч а й н о с т и з а б а в н ы и н а б о р щ и к а м п р и н е с л и б о л ь ш у ю з а б а в у. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни (разрядка Н. В. Гоголя. — В. Е.).

Не менее богатое эпистолярное наследие оставил нам ХХ век несмотря на свершившиеся в нем революции и войны. Илья Эренбург где-то посетовал, что в ХIХ веке письма писались в спокойных барских усадьбах, а от него и его современников останутся лишь телеграммы. Но, к счастью, оказался в этом неправ. Хотя стиль переписки в ХХ веке (не в календарном, а по формуле Анны Ахматовой, в «настоящем ХХ веке») в соответствии с ускорившимся ритмом жизни действительно изменился.

Сегодня изданы и вошли в обиход переписка Александра Блока с Андреем Белым (1903—1919), Владимира Маяковского с Лилей Брик (1919—1923), Марины Цветаевой с Борисом Пастернаком (1922—1936), Виктора Шкловского с Борисом Эйхенбаумом и Юрием Тыняновым (1920-е — 1930-е), Марка Азадовского с Юлианом Оксманом (1944—1954). Обширна переписка Максима Горького: с русскими журналистами начала ХХ века, с Леонидом Андреевым, с советскими писателями. Нельзя не упомянуть переписку Корнея Чуковского со своим сыном Николаем, а также Лидии Чуковской с отцом, Давидом Самойловым и Алексеем Пантелеевым.

В ХХ веке возник и совершенно особый вид эпистолярной литературы — послания верховному правителю страны: Сталину писали Михаил Булгаков, Евгений Замятин, Андрей Платонов, Анна Ахматова. Борис Пастернак, Михаил Зощенко, Илья Эренбург, Михаил Шолохов, Александр Фадеев. Все эти письма приводятся в обширном исследовании Бенедикта Сарнова «Сталин и писатели».

Не так давно наша эпистолярная литература обогатилась изданием писем Велимира Хлебникова. В октябрьском номере «Нового мира» за 2011 год опубликована переписка Александра Солженицына с Корнеем Чуковским, а в журнале «Октябрь» — Василия и Майи Аксеновых с Беллой Ахмадулиной и Борисом Мессерером.

О последней как составитель и публикатор этой переписки скажу чуть подробнее.

Как известно, Аксенов вынужден был покинуть страну в июле 1980 года после скандала с «Метрополем»: он был лидером группы писателей и поэтов, осмелившихся издать (в 12 экземплярах!) этот альманах без разрешения властей и, следовательно, без всякой цензуры. Перед отъездом на него и его жену Майю было совершено покушение, но они, к счастью, не пострадали. Официально он отправился читать лекции по русской литературе в иностранных университетах, однако через несколько месяцев после отъезда его лишили советского гражданства.

Белла Ахмадулина и Борис Мессерер, тоже участники альманаха, остались дома, но, как и немалое количество соотечественников, находились в состоянии внутренней эмиграции. Ахмадулина и Мессерер этого не скрывали: они не принимали участия в советских общественных мероприятиях, демонстрировали неприятие политики властей, открыто общались с иностранными корреспондентами и дипломатами. И, конечно, поддерживали преследуемых властью друзей, принимали участие в их судьбе.

Переписка Василия и Майи Аксеновых с Беллой Ахмадулиной и Борисом Мессерером вошла в книгу «„Ловите голубиную почту“... Письма 1940—1990 гг.» (М., 2015).

Первые письма Аксенова датированы концом сентября 1980 года, первое письмо Ахмадулиной — 4 января 1981 года. Временной разрыв объясняется отсутствием надежного канала для передачи почты: письма «за бугор» и оттуда шли не меньше двух месяцев, а главное — перлюстрировались и часто просто не доходили до адресата.

Ахмадулина пишет Аксенову, что после «Метрополя» в Москве возникло новое независимое объединение «Клуб беллетристов», куда вошли молодые писатели Филипп Берман, Николай Климонтович, Евгений Козловский, Владимир Кормер, Евгений Попов, Дмитрий Пригов, Евгений Харитонов, сообщает об их намерении издать «Каталог», о последовавшей за этим кгбэшной слежке за участниками клуба, обысках и допросах, а затем и об аресте одного из них.

Вырвавшийся на свободу Аксенов пишет Ахмадулиной о встречах со старыми друзьями, знакомыми и просто коллегами: художниками, музыкантами, актерами. Перечисление имен ошеломляет: Владимир Максимов, Владимир Войнович, Виктор Некрасов, Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Анатолий Гладилин, Михаил Шемякин, Лев Копелев и Раиса Орлова, Фридрих Горенштейн, Лев Збарский, Андрей Тарковский, Максим Шостакович, Мстислав Ростропович... Без преувеличения можно сказать, что это цвет русской культуры того времени. Вот уж действительно, как замечает Аксенов в одном из писем, нужно же было создать такую эмиграцию из страны в мирное вроде бы время! А в «Бумажном пейзаже», одном из первых романов, написанных за рубежом, Аксенов соответственным образом переиначивает известную комсомольскую песню:

Едем мы друзья,

В дальние края!

Станем эмигрантами и ты, и я.

И дальше:

Мама, не скучай,

Слез не проливай,

В Кливленд поскорее с дядей Мишей приезжай…

Ахмадулина сообщает Аксенову об уходе из жизни близких людей (Ильи Вергасова, Евгения Харитонова, Александра Тышлера, Надежды Мандельштам) и их похоронах, о творческих муках и озарениях, посылает свои стихи, радуется его новым книгам.

Аксенов делится литературными новостями, сетует на разобщенность русской эмиграции, переживает за судьбу сына от первого брака Алексея, оставшегося на родине, следит за событиями в Москве по сообщениям средств массовой информации, иногда иронически вопрошает: «Как вам без М. А. Суслова? Тяжело?» — это в январе 1982 года, когда начался уход из жизни престарелых советских вождей.

Из опубликованной переписки видно, какую неоценимую помощь русской культуре и отдельным ее представителям оказывали в те мрачные годы иностранные дипломаты и корреспонденты зарубежных газет, благодаря которым стала возможна, в частности, почти вся эта переписка. И ведь были не только письма — они передавали на Запад произведения писателей и поэтов, которые тогда не могли быть опубликованы на родине, а теперь составляют культурное достояние России. Неоценима самоотверженная деятельность Карла и Эллендеи Профферов, четы американских славистов, влюбленных в русскую литературу, основавших в университетском городке Анн Арбор (штат Мичиган) знаменитое издательство «Ардис». Начиная с 1971 года в «Ардисе» вышли на русском языке романы Владимира Набокова, Михаила Булгакова, Андрея Платонова, Василия Аксенова, Андрея Битова, Владимира Войновича, Фазиля Искандера, поэтические книги Осипа Мандельштама, Иосифа Бродского, Семена Липкина, Инны Лиснянской, Владимира Сосноры и многих других прозаиков и поэтов.

И есть еще одна важная тема — судьба литературного поколения, ощущение того, что творческое содружество шестидесятых (Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, Василий Аксенов) перестало существовать: его участники потеряли друг друга, разъединились, разошлись в стороны, о чем с горечью пишет Белла Ахмадулина. Василий Аксенов вспоминает в связи с этим строки из ее давнего стихотворения: «...Ну, вот и все. Да не разбудит страх Вас беззащитных среди дикой ночи. К предательству таинственная страсть, Друзья мои, туманит ваши очи...». Через двадцать с лишним лет он вернется к этой важной для них теме в своем последнем завершенном романе «Таинственная страсть».

Эта уникальная переписка не потеряла своей актуальности и сейчас, когда Россия все быстрее скатывается в, казалось бы, давно отринутое прошлое.