Нормализация: мягкое начало

Слово «нормализация» впервые появилось в Московском протоколе, подписанном 26 августа 1968 года. Стоит ли говорить, что стороны вкладывали в него различный смысл. Чехословацкая делегация настаивала на том, что для нормализации обстановки требуется вывод из страны войск стран Варшавского договора и освобождение всех занятых ими зданий и помещений. А как иначе партийные и государственные деятели могли вернуться к исполнению своих обязанностей, чтобы направить жизнь в привычную колею? Из Кремля все виделось иначе. Советское руководство называло нормализацией возвращение «заболевшей демократией» Чехословакии в здоровые ряды братских стран, отказ от реформ и идеи «социализма с человеческим лицом». Присутствие войск должно было стать гарантией сговорчивости пражских реформаторов.

Силы были неравными. Москва располагала мощными рычагами давления на Александра Дубчека и его единомышленников, и введенные войска были лишь одним из них. Однако за спиной реформаторов во власти стояли те, кого в Московском протоколе назвали «контрреволюционными силами»: миллионы граждан, вдохнувших воздух Пражской весны, студенческая молодежь, крупнейшие рабочие профсоюзы. Ширились акции протеста с требованием прекращения оккупации, звучала критика в адрес руководства, которое делало все больше уступок Москве.

Массовое сопротивление реставрации старых порядков, навязанной под дулами танковых орудий, не удивительно. Реформаторскую Программу действий Дубчека с энтузиазмом приняло около 60 процентов граждан страны, еще 21 процент приветствовал бы и более радикальный подход, за ограниченную реформу или вообще за отказ от перемен выступали лишь около 17 процентов населения. Протестующие требовали отказа от соглашательской позиции, настаивали на продолжении начатых в январе 1968 года реформ

Внутри правящей партии продолжались дискуссии, неминуемый раскол в ее руководстве на реформаторское и консервативное крыло был уже не за горами, но диалог пока не перерос в откровенную травлю сторонников демократии. И даже радикально настроенные оппозиционеры действовали легально, хотя власти уже начинали использовать против них силовые структуры. Историки называют эти несколько месяцев «мягкой нормализацией», конец которой пришел на апрельском 1969 года пленуме ЦК КПЧ со смещением Дубчека и приходом к власти Г. Гусака.

Жестко, еще жестче

Первыми, к кому коммунисты проявили суровость, стали их товарищи по партии. По-настоящему нормализация, то есть окончательная ликвидация остатков реформ 1968-го, началась большими чистками в чешской компартии после октябрьского 1969 года пленума ЦК КПЧ, продолжалась весь 1970 год и даже дольше. К 1971 году среди 115 членов ЦК КПЧ осталось лишь 26 человек, начавших работу там до 1966 года, а в провинциальных партийных органах порой происходила полная смена команд. В целом процесс затронул более 300 тысяч коммунистов. Исключением дело никогда не ограничивалось: за ним следовало понижение в должности или перевод на менее престижную, низкооплачиваемую работу, увольнение с дальнейшим запретом заниматься преподаванием, наукой, журналистикой, творчеством, переселение в квартиру меньшей пощади, не говоря уже о притеснениях, которым подвергались члены семей.

Начались гонения на представителей других партий и общественных объединений. Клуб убежденных беспартийных KAN, Клуб бывших политзаключенных K231, Организация чешских скаутов Junák, Чешский лагерный союз, крайне левый Ленинский союз молодежи были упразднены. На их месте возникли новые, лояльные власти Союз социалистической молодежи и пионерская организация. Через чистки и так называемое «обновление» прошли даже Союз чешских садоводов и Чешская ассоциация пчеловодов.

В армии и органах безопасности работали ревизионные комиссии, составленные из проверенных коммунистов-догматиков и молодых партийных новобранцев, активно поддерживающих антидемократический курс нового ЦК. Избежать коммунистического контроля не смогла и церковь: в августе 1970 года была зарегистрирована Ассоциация католического духовенства Pacem in Terris, существовавшая на государственные деньги и якобы призванная бороться «за мир во всем мире» и «дружбу между народами», а на деле — следить за священнослужителями и внутренней жизнью церкви.

Конец свободе слова

Однако главное внимание партийных руководителей гусаковского призыва было сосредоточено на тех организациях и коллективах, работа которых выходила за рамки партийности и к которым прислушивались все граждане страны.

Сильнейший удар был нанесен по средствам массовой информации. Свои кабинеты были вынуждены покинуть многие работники и даже руководители радио и телевидения. Так случилось с занимавшим пост директора в 1963—69 гг. коммунистом Йиржи Пеликаном. Он безоговорочно поддержал реформы Дубчека и реформировал ТВ, сделав его действительно свободным и информативным, за что после прихода к власти Гусака был «сослан» культурным атташе в Италию, где попросил политическое убежище, а затем получил гражданство.

Йиржи Швейковский, диктор и комментатор Чехословацкого телевидения, был одним из тех, кто практически подпольно вел репортаж о событиях 21—25 августа 1968 года из запасных студий. «21 августа это была студия Skaut, в тот же день после полудня мы перебрались в студию Tesla в районе Глоубетин. На следующее утро начали снова в Tesla, а продолжили в студии Исследовательского института средств связи им. А. С. Попова в Праге 4. <…> 23—25 августа в нашем распоряжении оставалась только резервная студия в высотном доме в Петршинах», — вспоминал он.

В ходе нормализации Швейковский был уволен без права восстановления в должности. Долгое время он оставался безработным, пока не нашел место помощника водителя и грузчика. До своей реабилитации в 1990 году и возвращения на телевидение сменил еще несколько неквалифицированных профессий и одновременно писал «в стол» детективы, статьи и готовил книгу о заэкранной жизни ЧТ в 1968—69 гг.

Йиржи Швейковский умер 7 января 2018 года в возрасте 92 лет.

Гонениям и травле подверглись печатные СМИ, а с ними редакторы газет и журналов. Некоторые периодические издания, такие как «Репортер», «Литературные страницы» или «Студенческие страницы», были закрыты. Многим журналистам было запрещено публиковаться.

Людвик Вацулик был отлучен от профессии одним из первых. Этот журналист обладал потрясающим чувством юмора, он был автором острых фельетонов, которые мгновенно становились предметом обсуждения. Его злободневные статьи сравнивали с публикациями Карела Чапека. Вацулик был коммунистом с 1948 года, работал в партийной печати, вел молодежные программы на радио, за год до вторжения стал членом Союза писателей. Но, будучи человеком широких взглядов и не принимая ограничений творческой свободы, выступил с речью, отвергающей руководящую роль партии, во главе которой в то время еще находился Антонин Новотный. Говорил он и о недопустимости цензуры и ограничения свободы слова. На работу в «Литературные новости», одно из самых демократичных, свободолюбивых изданий, ориентированных на людей мыслящих и неравнодушных, Вацулик перешел еще в 1965 году. Еженедельник полностью поддерживал Программу действий Дубчека, а с началом оккупации стал одним из главных очагов сопротивления, публиковал материалы о негласных договоренностях с Москвой и критические статьи о соглашательстве властей, выпускал листовки. Сам же Людвик Вацулик стал автором манифеста «Две тысячи слов» (см. «Русское слово» № 6/2018), что сделало его одним из опаснейших врагов режима Гусака и привело в ряды диссидентов.

Чистке подвергся и Союз чешских писателей: из его рядов были изгнаны неблагонадежные члены, а возглавил его номенклатурный беллетрист и партийный активист Ян Козак. Как только профессиональная солидарность и поддержка были ликвидированы, немедленно последовал запрет на дальнейшую публикацию книг тех авторов, которые своим творчеством и публичными выступлениями не вписывались в картину мира реставраторов «истинного социализма». Вынужденно эмигрировали из страны Милан Кундера и Йозеф Шкворецкий, было запрещено издавать и переиздавать произведения Ивана Климы, Ладислава Мнячко, Евы Кантурковой, Павла Когоута. Книги Богумила Грабала, Владимира Неффа, Франтишека Кожика публиковались, но ничтожными тиражами. Стоит ли удивляться, что каждый четверг, в день завоза в книжные магазины новой продукции, у их дверей с рассвета выстраивались длинные очереди: не так много было почитателей «творчества» Яна Козака и не менее плодовитого писателя-соцреалиста Алексея Плудека, чьими книгами были завалены все прилавки.

Йозеф Шкворецкий, доктор философии, автор романов «Трусы» (1948—49 гг., опубликован в 1958) и «Конец нейлоновой эры» (1956), сразу после их публикации подвергся гонениям. Обе книги были запрещены коммунистическими властями, автор потерял работу в журнале «Мировая литература». Он продолжал писать, поддерживать демократические начинания в стране, полностью принял Программу действий. В 1969 году стал редактором журнала Союза писателей «Пламя», который предоставлял страницы авторам с любыми политическими взглядами. Неудивительно, что в том же году журнал был закрыт. Об этом, как и о том, что на родине приостановлена подготовка публикации его нового автобиографического романа «Танковый батальон», Шкворецкий узнал, находясь в США с лекциями. Тогда они с женой приняли решение о невозвращении. Обосновавшись в Торонто, в 1973 году они учредили издательство 68 Publisher, главной идеей которого стала публикация произведений чехословацких писателей-эмигрантов, а также книг, запрещенных на родине. К началу 1990-х гг. их было издано 227. Коммунисты в 1978 году лишили супругов чехословацкого гражданства. Оно было им возвращено лишь после Бархатной революции, а в 1990 году Шкворецкий и его жена были удостоены ордена Белого орла за заслуги по популяризации чешской литературы в мире.

Цензура и подкуп

Чистки сделали свое дело: к середине 1970-х гг. в официальных СМИ и литературной среде не осталось явных противников режима. Те же, кто не был согласен с новой политикой, скрывали свои убеждения из боязни потери работы. Властям даже не пришлось официально возобновлять институт политической цензуры, создавать новые органы надзора. Правительству во главе с Густавом Гусаком удалось породить новый тип скрытой, неофициальной цензуры, основанной на страхе. Для этого достаточно было по указанию партийных органов провести несколько контрольных проверок в театрах, на киностудиях и в книжных издательствах и по их результатам снять с должности всех руководителей, допустивших «контрреволюционные» высказывания. Остальное довершал страх. Прошедшие чистки или чудом их избежавшие директора театров, главные редакторы и издатели настолько боялись потерять свои места, что политическую цензуру обеспечили сами.

«Нормализаторами» был взят на вооружение и классический прием попеременного использования кнута и пряника. Власти шли на прямой подкуп. 22 мая 1970 года Бюро ЦК КПЧ утвердило новое положение о зарплате, в котором речь шла о корректировке гонораров в прессе, на радио и телевидении. На эти цели ежегодно выделялось около 10 миллионов крон из государственного бюджета и 17 миллионов давала хозяйственная деятельность издательств. Деньги предназначались для поддержки «желаемого уровня лояльности в средствах массовой информации». Эти «премиальные» сохранялись в СМИ вплоть до ноября 1989 года. Платили их и за «правильные» сценарии, пьесы и т. п.

Кино в застое

Киноиндустрия оказалась следующим после СМИ объектом чисток. Генеральным директором Чехословацкого кино с 1969 по 1989 год был один из самых последовательных проводников политики нормализации, ортодоксальный коммунист Йиржи Пурш. Все эти годы именно он решал, какие фильмы следует снимать, кто станет их режиссером и какие актеры будут в них задействованы. В его руках оказалась судьба многих прославленных представителей чехословацкой новой волны. Некоторые уже снятые фильмы были изъяты из проката либо к нему не допущены. По аналогии с советскими картинами, положенными на полку, их называли trezorové (сейфовые) filmy. Среди них оказались «О праздниках и гостях» Яна Немца, «Дело начинающего палача» Павла Юрачека, «Жаворонки на нитке» Йиржи Менцеля, «Сжигатель трупов» Юрая Герца, «Ухо» Карела Кахини и др.

В такой обстановке многие кинематографисты работать не смогли: не вернулся на родину уехавший в США в 1967 году работать по контракту Милош Форман, покинули Чехословакию Иван Пассер, Войтех Ясны, Яна Бокова, Вацлав Райхль, Отакар Воточек, Бернар Шафарик, Ян Немец. Надолго были отлучены от мира кино Павел Юрачек, Йиржи Менцель и Вера Хитилова.

На студию Баррандов пришли совсем другие люди и стали снимать совсем другое кино — «кино красной волны». Предпочтение отдавалось «комедиям молодых» типа «У моего брата есть брат», идеологически выдержанным детективам вроде «Майора Земана», лентам на производственную тему, подобным трилогии «Шипучее вино», «Зрелое вино» и «Молодое вино» режиссера Вацлава Воличека по сценарию Милоша Мацоурека. Любой, кто знаком с вкладом этих художников в чешский кинематограф, поймет, что творили они не по своей воле.

Из зарубежных картин на экраны выходили фильмы из СССР и других братских стран или французские и итальянские комедии и ленты, которым при желании легко было приписать бичевание пороков капиталистического общества: преступности, проституции, наркомании.

Как любое тоталитарное государство, Чехословакия периода нормализации тяготела к масштабным проектам. В экономике это были «стройки века»: автострада Прага — Братислава, атомная электростанция Дукованы. В кинематографе таким проектом, до сих пор вызывающим у зрителей и историков кино чувство неловкости за его создателя, стала трилогия Отакара Вавры «Дни предательства», «Соколово» и «Освобождение Праги».

Но нашлись в 1970-80-х гг. работники кино, которые безоглядно служили режиму и делали это без принуждения.

Карел Стеклы — одна из самых противоречивых фигур, отразившая конфликт художественного мастерства и приверженности коммунистической идеологии. В 1930-е гг. он плодотворно сотрудничал с авангардным Освобожденным театром, написал сценарии ко многим известным фильмам, в 50-е стал режиссером культовых лент «Бравый солдат Швейк» и «Швейк на фронте». Трудно сказать, какими мотивами он руководствовался, снимая «Бегемота», «За рулем враг» и «Там, где гнездятся аисты». Первый фильм — черная комедия с элементами абсурда, в которой издевательски выведены активные деятели Пражской весны, второй и третий показывают непримиримую борьбу «здоровых» сил с врагами социализма в таксопарке и в колхозе. И историки кино, и зрители, которых почти силой загоняли на их просмотры, оценивают эти картины и с художественной, и с технической точек зрения как самые худшие в истории чехословацкого кинематографа. Впрочем, режиссер по этому поводу не слишком переживал, ведь его труды были высоко оценены властью и хорошо оплачивались.

Театр в опале

Театр как «идеологическое оружие» беспокоил коммунистов в последнюю очередь: его аудитория сравнительно невелика, а держать под контролем репертуар оказалось проще, чем литературные публикации, СМИ или замыслы вкусивших свободы творчества кинорежиссеров. Именно потому некоторые площадки (пражские театры Na zábradlí и S. K. Neumanna в районе Либень, театр Победоносного февраля в Градце Кралове, Западночешский театр в Хебе и ряд других) довольно долгое время оставались прибежищем опальных режиссеров, артистов и драматургов.

Относительная свобода закончилась с назначением на пост руководителя Союза чешских театральных деятелей актрисы театра и кино, коммунистки Йиржины Шкворцовой, одной из самых активных участниц нормализации в области культуры. Она рьяно приступила к своим обязанностям, и вскоре потерял работу и был вынужден покинуть страну выдающийся режиссер Отомар Крейча, от театра отлучили Вацлава Гавела и Яна Гроссмана.

Негласный запрет был наложен на привлечение к работе известных своими демократическими взглядами и свободомыслием актеров Власты Храмостовой, Рудольфа Грушинского, Карела Хегера, Йиржи Сухи, Яна Вериха. Одних не приглашали совсем, другим разрешали только участие в радиопостановках, третьих не допускали на телевидение и не снимали в кино...

Изменился и театральный репертуар. Выбор часто оставался за художественными руководителями, и те даже без указаний сверху отдавали предпочтение классике: Шекспиру, Мольеру или Тылу. Активно ставили пьесы русских и советских драматургов. Даже в Национальном театре шли такие идеологические «шедевры», как «Встают новые бойцы» Антонина Запотецкого и «Кремлевские куранты» Николая Погодина.

Удержаться почти на прежнем уровне удалось немногим театрам малых форм: Na zábradlí, Драматическому клубу, либерецкому коллективу Ypsilonka, театру Na provázku в Брно. А вот пользовавшийся огромной популярностью Semafor сдал позиции, и уход из жизни двух ведущих актеров, Йиржи Шлитра и Йиржи Гроссмана, объясняет это лишь отчасти. Ограничения, наложенные на выступления Йиржи Сухи, и поступившее сверху указание разделить театр на три коллектива тоже внесли свой негативный вклад.

Власта Храмостова, известная и востребованная актриса, ставшая театральной легендой в ролях Марии Стюарт, Анны Карениной и Роксаны, в 1970 году выступила против отстранения от работы режиссера Театра на Виноградах Франтишека Павличека и была немедленно оттуда уволена. До закрытия театра Za Branou играла там, но вскоре лишилась и этой возможности. А после того, как она вместе с мужем, оператором Станиславом Милотой, подписала Хартию 77, профессиональная деятельность актрисы была запрещена, и несколько лет пара делала на дому лампы.

Однако театр не отпускал, и 2 октября 1976 года в своей квартире в Виноградах Власта устроила сценические чтения неопубликованной книги Я. Сейферта «Все красоты мира», которую запрещенный поэт и будущий лауреат Нобелевской премии посвятил ей. Среди гостей был цвет чехословацкого диссидентского движения: Вацлав Гавел, Павел Когоут, Иван Клима, Павел Ландовский и Ян Паточка.

Представление произвело впечатление, слухи о нем разнеслись по всей стране, спектакли повторили двадцать раз. Успех окрылил, вскоре были поставлены несколько пьес современных опальных авторов и, наконец, «Макбет», где главные роли исполнили Власта Храмостова и Павел Ландовский. Вскоре он эмигрировал, как и Павел Когоут, который адаптировал драму для представления в квартире. Последней премьерой стала пьеса Франтишека Павличека «Давным-давно это было, или Справка о захоронениях в Чехии», где аллегорически, через рассказ о жизни Божены Немцовой и ее отношениях с австрийской цензурой, описывалась нормализация. Первый спектакль был записан на магнитофон и передан в Швецию. Позднее удалось записать на камеру еще два спектакля и через контакты в Лондоне переслать на австрийское телевидение, благодаря чему их смогли посмотреть зрители в Южной Богемии и Моравии.

Такая активность, публикации на Западе и постоянные визиты опасных гостей не могли не привлечь внимание секретной полиции. Вскоре несколько посетителей «квартирников» Храмостовой были схвачены агентами в штатском, завезены в район Йичина и брошены там в снег со словами: «Забудьте о театре!» Чтобы не подвергать друзей и соратников опасности, в 1980 году актриса приняла решение прекратить представления на дому.

За четыре года своего существования театр сыграл более 70 спектаклей, причем не только на Виноградах, но и в других квартирах в Праге, Брно и Оломоуце, а также на даче Вацлава Гавела в Градечке.

Судьба диссидента

В рамках небольшой статьи невозможно рассказать о всех способах, которыми власть двадцать лет изощренно отравляла жизнь тысячам чехословацких граждан, лишая их возможности работать по специальности, читать любимых авторов, выезжать за границу, свободно говорить и творить. Невозможно поведать и о судьбах всех тех, кто оказал сопротивление режиму и поплатился за это свободой и даже жизнью: каждый из них достоин стать героем романа.

Ян Паточка, философ, один из авторов Хартии 77, наряду с Вацлавом Гавелом и министром иностранных дел ЧССР периода Пражской весны Йиржи Гаеком был спикером Хартии, уполномоченным говорить от имени людей, ее подписавших, с властями и мировым сообществом. На допросах в службе государственной безопасности (а только с 5 по 17 января его вызывали туда семь раз) он молчал, чем побудил сотрудников задать издевательский вопрос: «Если пан профессор является спикером, то почему же он молчит?» На что он с достоинством ответил: «Молчание — это тоже своего рода заявление». В начале марта 1977 года после очередного допроса, который продолжался более 11 часов, он оказался в больнице, куда к нему продолжали являться следователи StB. А 13 марта 1977 года Ян Паточка умер от кровоизлияния в мозг.

На многосерийный фильм хватило бы и невероятных поворотов в судьбах музыкантов The Plastic People of the Universe. Судебный процесс над участниками рок-группы, о которой Ян Паточка говорил: «Эта музыка мне не нравится, но я буду бороться за то, чтобы ее могли свободно играть», стал формальным поводом к созданию Хартии-77.

И, конечно же, немыслимо рассказать кратко об огромной роли, вкладе в общее демократическое и правозащитное дело одной из ключевых фигур в истории современной Чехии — Вацлава Гавела. Но нельзя не упомянуть хотя бы о том, что коммунистические власти дважды всерьез вмешались в его профессиональную судьбу: сначала, ссылаясь на «неправильное» происхождение, закрыли ему доступ к высшему образованию в сфере искусства, а затем в ходе нормализации, когда к нему пришел первый успех как к драматургу, отлучили от театра и попытались лишить любимого дела — возможности писать.

Вацлав Гавел, вынужденно покинув театр Na zábradlí, не сдавался и продолжал искать возможности для постановки своих пьес. В этом ему помог коллега — театральный режиссер, драматург и тоже рабочий сцены Андрей Кроб. Именно он решился поставить «Оперу нищих» уже запрещенного драматурга, написанную им по мотивам одноименной пьесы Джона Гея. В 1974—75 гг. они набрали труппу из своих друзей и знакомых, в основном непрофессиональных актеров, и тайно репетировали в любых доступных помещениях. Наконец было объявлено, что премьера состоится 1 ноября 1975 года в зале трактира U Čelikovských в Горних Почерницах. Поскольку авторство Гавела удалось скрыть, официальное разрешение властей было получено без особых проблем. Без осложнений прошел и премьерный спектакль, хотя на нем присутствовал сам драматург и многочисленные гости из диссидентских кругов: писатели, театральные деятели. Полицейские репрессии начались после представления, к следователям вызывали и автора, и членов труппы, и зрителей. Этот спектакль стал единственной публично показанной в Чехословакии пьесой Гавела за все двадцать лет «серой мглы» нормализации.

Народ безмолвствует?

А что же народ? Куда исчезли все те сотни тысяч сторонников дубчековской Программы действий, поверивших в наступление Пражской весны?

Сначала многие пытались протестовать и возмущаться. Одной из самых массовых демонстраций стало шествие в день похорон Яна Палаха, а на последние масштабные протестные действия народ вышел в первую годовщину вторжения.

Власти действовали предельно жестко. Но не только это останавливало тех, кто еще недавно был готов идти в борьбе до конца. Нормализация вызвала страх и апатию во всех слоях общества, а пропаганда лишь «отполировала» результат. Об этом очень точно написала Дана Киндрова, свидетельница событий, запечатлевшая их в знаменитых сериях фотографий: «В то время мало кто мог путешествовать за границу, поэтому проводили время на приусадебных участках и на дачах. Время тогда было серое, поэтому далеко не все фотографы снимали. Я много фотографировала в те годы первомайские манифестации. Мама мне говорила: нужно этот ужас снимать, это история, и это рано или поздно закончится, это не может быть навсегда. И действительно, в этих манифестациях и была сконцентрирована атмосфера нормализации. Ведь это были не 50-е гг., когда в Чехословакии хватало фанатичных приверженцев режима. В 70-е и 80-е люди играли комедию. Они думали по-своему, но знали, что на заводе или в школе нужно говорить то, что слышишь по телевизору. И на манифестациях, как мне кажется, эта атмосфера передавалась визуально: мы приходили туда с плакатами, аплодировали по команде, а потом возвращались в свою частную жизнь».

Литература

Паздерка Й. Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968. М., 2017

Hulík Š. Kinematografie zapomnění: Počátky normalizace ve Filmovém studiu Barrandov(1968—1973). Praha, 2011

Williams K. The Prague Spring and its Aftermath. Czechoslovak Politics, 1968—1970, New York, 1997

Blažejovský J. Normalizační film. Praha, Cinepur № 11 / 2002

Задорожнюк Э. Г. От крушения Пражской весны к триумфу «Бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения Чехословакии (август 1968 — ноябрь 1989 г.). М., 2008