Их семейная Нобелевская

Герти Тереза (Радниц) Кори и Карл Фердинанд Кори не первая супружеская пара, удостоенная Нобелевской премии: «семейную» награду в области естественных наук получили в 1903 году физики Мария Склодовская-Кюри и Пьер Кюри. В 1935 году лауреатами стали их дочь Ирен и ее муж Фредерик Жолио-Кюри, химики. Не были Герти и Карл Кори и первыми выходцами из Чехии, отмеченными Нобелевским комитетом: в 1905 году премию мира получила Берта фон Шуттер (урожденная графиня Кински), писательница и активный участник международного пацифистского движения. Но Кори стали первыми выпускниками Карлова университета, получившими высокую награду — Нобелевскую премию по физиологии и медицине 1947 года.

Супруги поделили между собой половину премии, другая ее часть досталась ученому из Аргентины Бернардо Альберто Усае. Однако формулировка Нобелевского комитета «За открытие каталитического превращения гликогена», которое назвали величайшим прорывом в биохимии XX века, относится именно к результату их исследований.

Будущие нобелиаты были ровесниками, родились в 1896 году в Праге в благополучных интеллигентных семьях. Герти, старшая из четырех дочерей химика, директора сахарного завода Отто Радница и его жены Марты, урожденной Нейштадт, с детских лет проявляла интерес к естественным наукам. Правда, домашнее образование, которому отдавали предпочтение родители девочки до ее десятилетия, было скорее гуманитарным: история, литература, музыка, рисование... В 1906—1912 гг. Герти училась в женском лицее, но для воплощения в жизнь ее планов этого было недостаточно. Потому в 1912—14 гг. она самостоятельно проходит курс естественных наук в мужской реальной гимназии в Дечине, экстерном сдает экзамены и получает второй аттестат. В том же 1914 году Герти становится студенткой медицинского факультета Карлова университета, где в то время в должности профессора педиатрии работал брат ее матери.

Там же она встретила Карла Фердинанда Кори, своего будущего мужа, ставшего верным соратником и коллегой по профессии на многие годы. Это была нежная любовь-дружба, которая связала их почти на сорок лет, вплоть до смерти Герти от рака в 1957 году. Свою будущую жену Карл описывал так: «Она отлично училась, обладала обаянием, жизнелюбием, умом, чувством юмора и любовью к пешим прогулкам — качествами, которые немедленно привлекли меня». Чем привлек ее Карл, биографам узнать не удалось, но тот факт, что Герти ждала своего возлюбленного все годы, пока шла Первая мировая война и еще пару лет после, говорит сам за себя.

Семья Карла Фердинанда Кори имела прочные академические связи и глубокие научные корни. Его отец, профессор Карлова университета Карл Исидор Кори — известный зоолог. Мать, Мария Кори (Липпих) была дочерью знаменитого итальянско-чешско-австрийского ученого Фердинанда (Франца) Липпиха, который служил профессором в университете в Праге и своими трудами внес значительный вклад в теоретическую физику. Он также изобрел прецизионный поляриметр — прибор, и в наше время используемый в фармакологии, медицине и пищевой промышленности для определения концентрации растворов оптически активных веществ. Правда, он так и не удосужился получить на него патент, а значит, не заработал денег. Этот факт часто со смехом обсуждался в семье как типичное проявление непрактичности настоящих ученых и их оторванности от мирских дел и забот. В Карловом университете профессором химии работал и дядя Кори — Фридрих Липпих. Вильгельм Липпих, его прадед, был анатомом в университете Падуи и профессором в Вене. В научных кругах были известны и другие представители обоих семей. Даже младшая сестра Карла Кори, Маргарет, стала преподавателем в Карловом университете и затем вышла замуж за генетика из Праги Феликса Майнкса.

Через два года после рождения Карла-младшего его отец, чьи научные интересы распространялись и на гидробиологию, получил должность директора зоологической станции в Триесте, и семья переехала на берега Адриатики. Здесь молодой человек получил классическое образование в гимназии, где изучал латынь и древнегреческий. Интерес к естественным наукам проявился, когда он наблюдал за типичной адриатической фауной в аквариуме морской зоологической станции. Затем, отправляясь в походы с отцом на научном катере «Адрия», он приобрел практические знания по океанографии и гидробиологии. Семья, окружение, разговоры о науке и занятия ею близких не могли не сказаться на выборе им будущей профессии. «Имея за спиной плеяду университетских профессоров, было бы странно, если бы я двинулся в ином направлении», — напишет в конце 60-х годов ХХ века нобелевский лауреат в своем автобиографическом эссе «Зов науки» (The Call of Science). В 1914 году Карл поступает на медицинский факультет Карлова университета. В то время это был кратчайший путь для тех, кто думал о карьере ученого-естественника.

Знакомство с очаровательной Герти сделало и без того увлекательный процесс учебы еще более интересным. Молодые люди вместе занимались, строили научные и жизненные планы. В 1916 году они даже написали и опубликовали первую совместную работу. Находилось время и для загородных прогулок, и для катания на лыжах, которые оба обожали.

Но романтика закончилась, когда Карла призвали в армию и он был вынужден отправиться на фронт. Сначала он оказался в подразделении лыжников, где чуть не погиб. Но и после перевода в санитарные части, что было ближе ему профессионально, угроза жизни не стала меньше. Несмотря на прививку от брюшного тифа, Карл все же заразился им и болел тяжело и долго.

По выздоровлении молодому человеку было поручено организовать лабораторию для проведения анализов поставляемых в армию продуктов, но здесь пришлось столкнуться с новыми проблемами: недобросовестностью, подлогом, доносом и предательством. В последний год войны Карл служил в прифронтовом госпитале, куда были призваны лучшие врачи из Будапешта. Под их началом он прошел ускоренный практический курс клинический медицины и патологии. Разумеется, все это обогащало молодого человека профессионально и добавляло ему жизненного опыта, но он был рад вернуться в мирную жизнь.

В 1920 году Карл окончил университет, получил диплом доктора медицины и отправился в Вену, к своему первому месту работы и к началу семейной жизни. Они поженились с Герти в том же году, для чего она перешла из иудаизма в католичество.

Работая в австрийской столице, первую половину дня Карл Кори посвящал лаборатории, вторую — клиническим исследованиям. Нашла себе работу и Герти: она стала ассистентом в детской клинической больнице и подумывала о карьере педиатра, но по-прежнему увлеченно занималась научными исследованиями, в том числе отклонениями в развитии детей из-за дисфункции щитовидной железы. Занималась она столь увлеченно, что мало заботилась о собственном здоровье: заработав ксерофтальмию (сухость роговицы и конъюнктивы глаза), она едва не лишилась зрения. Но, к счастью, проблему смогли решить в Праге.

К моменту возвращения жены в Вену Карл уже понял, что с ее трудоустройством могут возникнуть проблемы. Его научный руководитель был серьезным специалистом в интересовавшей их обоих области биохимии, но антисемитом. Шансов получить у него работу у Герти не было. Однако именно в это время несколько научных центров в США заинтересовались результатами исследований Карла, он получил предложение о работе, которое принял не колеблясь. Через полгода к нему присоединилась жена, о чем он хлопотал несколько месяцев. Оба понимали, что уезжают навсегда, и в 1928 году приняли американское гражданство.

Никаких препятствий для совместной работы больше не было, и в конце 1930-х — начале 1940-х гг. Кори начали изучать углеводный обмен и продолжили научные исследования в своей лаборатории в Вашингтонском университете. Практически сразу лаборатория получила международное признание как важный центр биохимии, здесь был открыт «цикл Кори», принесший им Нобелевскую премию. И в подтверждение нерушимости и плодотворности своего научного союза Нобелевскую лекцию 11 декабря 1947 года супруги читали вдвоем: первую часть — Карл, вторую — Герти.

Получив мировое признание уже будучи американцами, супруги не забывали о своей пражской alma mater. Неслучайно в философском эссе «В это я верю» (This I Believe), написанном Герти Кори для Национальной Академии наук США в 1954 году, она особо подчеркнет: «Я верю, что я смогла внести свой вклад в науку благодаря ресурсам, полученным мною от обеих цивилизаций: моему европейскому образованию и свободе и возможностям, которые затем дала мне эта страна».

ВРЕЗКА

Кори-цикл — циклический процесс метаболизма сахара в клетках и превращения его в энергию в мышцах, также известный как цикл молочной кислоты. В 1936 году супруги Кори обнаружили, что мышечный гликоген (форма хранения сахара в мышцах) разбивается на молочную кислоту и затем переносится в печень, где превращается в глюкозу, которая возвращается в мышцу и снова используется в качестве источника энергии.

Волшебные капельки ртути

Через двенадцать лет после признания выдающимся достижением открытия Герти и Карла Кори Нобелевский комитет принял решение о награждении еще одного выпускника Карлова университета. С формулировкой «За открытие и развитие полярографических методов анализа» в 1959 году Нобелевскую премию по химии получил Ярослав Гейровский.

Будущий нобелевский лауреат родился 20 декабря 1890 года в Праге в семье Леопольда Гейровского и его жены Клары (урожденной Ганловой), происходившей из древнего рода краловоградского епископа Карла Боромейского Ганла, и был четвертым из пятерых детей. Его отец, профессор римского права, декан юридического факультета Карлова университета и ректор в 1909—1910 гг., был патриотом своей страны, человеком передовых взглядов, всячески поддерживал первого президента Чехословакии Т. Г. Масарика и дружил с ним. Но сын гораздо больше, чем политикой, интересовался естественными науками, музыкой (уроки игры на фортепьяно ему давала Берта Шкроупова, внучка автора чешского гимна) и спортом (болел за пражскую команду Slavia).

После окончания Академической гимназии в 1909 году Ярослав поступил в Карлов университет, где продолжил увлеченно изучать математику, физику и химию под руководством ведущих специалистов того времени, профессоров Франтишека Завишки, Богумила Кучеры и Богумила Браунера. Работы последнего, а также авторитет сэра Уильяма Рамзая (лауреата Нобелевской премии по химии за 1904 год «в знак признания открытия им в атмосфере различных инертных газов и определения их места в периодической системе») повлияли на решение Гейровского продолжить учебу в Англии. Это был неординарный шаг, поскольку в то время большинство молодых чешских исследователей предпочитали завершать образование в Германии, Франции или Швейцарии. Однако Гейровский, отучившись два семестра в Карловом университете, в 1910 году поступил в Университетский колледж в Лондоне, где и получил степень бакалавра в 1913 году. Лекции У. Рамзая и дальнейшая работа в должности научного ассистента у его преемника Ф. Дж. Доннана положили начало исследованиям Гейровского в области электрохимии.

Первая и Вторая мировые войны оставили след в судьбе ученого, хотя ни в одной из них он не участвовал. В 1914 году во время каникул в Праге он был призван в австро-венгерскую армию, но из-за проблем со здоровьем признан негодным к строевой службе. Работа в военном госпитале в качестве химика и рентгенолога дала возможность завершить диссертацию по электрохимии алюминия и в 1918 году, незадолго до окончания войны, получить степень доктора философии в Карловом университете. В 1919 году Гейровский становится помощником профессора Кучеры и под его руководством изучает электрокапиллярные явления на примере ртути: так начался путь молодого ученого к открытию поляризации и к Нобелевской премии.

Затем последовали статьи, доклады, новые звания и назначения. В 1921 году Ярославу Гейровскому присуждается степень доктора естественных наук в Университетском колледже, в следующем году он становится адъюнкт-профессором и деканом химического факультета Карлова университета. Работа над совершенствованием метода идет успешно, она не прерывается и после немецкой оккупации Чехословакии в 1939 году, хотя факультет был закрыт и переведен в Германию. Благодаря знакомству с немецким профессором Иоганном Бемом (наполовину чехом по происхождению), которому в 1935 году Гейровский помог избежать преследований нацистов и перебраться в Пражский университет, власти Протектората никаких препятствий деятельности ученого не чинили.

Неприятности начались после войны, когда некоторые наиболее «революционно» настроенные коллеги обвинили их обоих чуть ли не в коллаборационизме. В 1946 году Гейровского вынудили уйти в отставку, и потребовались разбирательства, защита со стороны искренне возмущенной научной общественности и учеников, а также покаянное письмо самого ученого, чтобы он смог продолжить свои изыскания. И уже в 1950 году Гейровский стал директором нового Центрального института полярографии при Карловом университете, который через два года в связи с ростом числа научных лабораторий и расширением штата был преобразован в Институт полярографии Академии наук Чехословакии.

Несмотря на очевидность вклада Гейровского в мировую науку, его путь к Нобелевской премии оказался долог. В общей сложности его номинировали восемнадцать раз: четырнадцать раз (1934, 1938, 1940, 1944, 1947, 1950, 1952—1959) на премию по химии, один раз (1940) по физике и трижды (1948, 1949, 1953) по физиологии и медицине, пока в 1959 году он не был наконец удостоен Нобелевской премии по химии «За открытие и развитие полярографических методов анализа». Гейровскому были присуждены ученые степени и звания ведущих университетов мира, он был не только почетным, но и действительным членом многих иностранных академий, в том числе и АН СССР. Научные связи с Советским Союзом у него установились еще до войны, были у него и ученики из СССР.

Евгения Варасова родилась в посаде Малая Вишера Новгородской губернии 17 мая 1905 году в семье почетного гражданина Николая Варасова, заведующего местной библиотекой, и дочери посадского головы Натальи. После окончания трудовой школы в 1921 году она отправилась в Петроград и поступила в университет. Однако как дочь «лишенца» вскоре была отчислена, несмотря на возражения профессоров, сразу разглядевших в ней студентку талантливую и целеустремленную. К счастью, земляк Варасовой, Александр Чистовский, живший в то время в Чехословакии, был готов помочь и оформил девушке фиктивное приглашение как своей невесте.

Оказавшись в Праге, в 1924 году она поступила в Карлов университет на факультет естественных наук. За годы учебы Евгения не только выучила чешский, но и опубликовала в местном журнале научную статью по полярографии — одну из первых, подготовленных выходцами из России. Ее познания в математике, неорганической и физической химии и экспериментальной физике позволили блестяще сдать экзамены, и как одна из лучших студенток на куре по окончании университета в мае 1930 года Варасова получила ученую степень. После не менее блестящей защиты диссертации она была оставлена на факультете в должности ассистента профессора Гейровского.

Для Евгении Варасовой это значило осуществление самых фантастических планов и мечтаний. Ведь к тому времени лаборатория Гейровского стала центром притяжения для физиков и химиков всего мира. В 1925—1926 гг. там побывал в командировке и академик В. И. Вернадский. Оценив возможности метода, он высказал идею о переводе на русский язык книги по полярографии. И именно Варасова, которая владела и чешским языком, и самим методом, стала переводчицей книги Я. Гейровского «Полярографический метод. Теория и практическое применение», изданной в Ленинграде в 1937 году. Чешский ученый посвятил русское издание Вернадскому, но в предисловии написал также: «Очень обязан своей бывшей ученице и сотруднице Е. Н. Варасовой (Ленинград) за точный и тщательный перевод с чешского».

К тому времени Е. Варасова уже вернулась из Чехословакии на родину, и ее научный руководитель вряд ли узнал, что через год, 1 июня 1938 года, ее арестовали по «подозрению в шпионаже в пользу Германии». Особой тройкой 31 октября 1938 года она была приговорена к высшей мере наказания и расстреляна в Ленинграде 3 ноября 1938 года.

Сам Ярослав Гейровский, гениальный ученый, жизнелюб с прекрасным чувством юмора и широкой душой гостеприимного хозяина, в 1963 году после тяжелой болезни подал в отставку с поста директора Института полярографии, которому в 1964 году было присвоено его имя, но продолжал по мере сил участвовать в его жизни. Он умер в Праге 27 марта 1967 года и похоронен на Вышеградском кладбище.

ВРЕЗКА

Полярография и полярограф. Химикам уже было известно, что любое вещество в растворе под действием проходящего через жидкую среду электрического тока изменяется характерным для него образом, а значит, может быть идентифицировано. Однако традиционные электроды не годились для точных измерений, так как растворенные вещества, собираясь на их поверхности, наслаивались друг на друга и искажали получаемые результаты. Для повышения точности их заменили на капли ртути, падающие из пробирки в резервуар. Поверхность капли абсолютно чистая, что позволяет успешно измерять и напряжение, и силу тока, что и выяснил Гейровский в начале 1920-х гг. Поэтому вместо традиционного кропотливого взвешивания ртутных капель, которые выполняли роль электродов, он решил измерить ток, возникающий в цепи при наложении на электрод определенного потенциала. В 1924 году вместе с японским коллегой Мацудзо Сиката он создал аппарат с автоматической регистрацией результатов, который и сейчас известен как полярограф Гейровского. Благодаря этому методу и прибору стало возможным не только проводить точный качественный анализ, но и исследовать микроскопические образцы веществ.

Не только душеприказчик Кафки

Макс Брод, еще один получивший всемирную известность выпускник Карлова университета, был писателем, музыкальным и театральным критиком, редактором, композитором, либреттистом, переводчиком... Но чаще всего его вспоминают, когда речь заходит о творческом наследии Франца Кафки: именно благодаря Броду, точнее, его осознанному отказу выполнить последнюю волю писателя человечество получило возможность читать и перечитывать «Процесс», «Замок» и другие его произведения. Вопреки желанию Кафки Брод после его смерти в 1924 году не уничтожил рукописи, сохранил их, вывез из страны и принял решение о публикации. Первое собрание сочинений Кафки начало выходить в издательстве Schocken в 1935 году.

Редкий случай, когда история помнит точную дату знакомства двух известных личностей. Они встретились в пору своего студенчества, 23 октября 1902 года, на лекции Артура Шопенгауэра. Именно двадцатилетний Кафка, что было весьма необычно при его закрытости и застенчивости, первым подошел к после лекции к Броду с каким-то вопросом, потом проводил его домой, положив тем самым начало долгой дружбе. Кафка часто бывал в гостеприимном доме родителей Брода, где всегда были рады молодежи. Там же он познакомился Фелицией Бауэр, которую считал своей подругой и невестой.

С Максом Кафка встречался часто, до женитьбы Брода практически ежедневно. Сфера их жизненных интересов и литературных пристрастий во многом совпадала. Брод познакомил своего друга с Феликсом Вельчем, и втроем они составили ядро так называемого Der enge Prager Kreis (Закрытого пражский круга), неформального объединения молодых еврейских интеллектуалов, пишущих на немецком языке. Друзья бродили по Праге, сидели в пивных и кофейнях или собирались на квартире Оскара Баума, читали друг другу свои рукописи, дискутировали.

Уже тогда стало ясно, что несмотря на значительную разницу характеров (Макс, в отличие от склонного к депрессии, одолеваемого порой суицидальными мыслями задумчивого интроверта Франца, был общительным предприимчивым оптимистом) помощь друга на протяжении более чем двух десятков лет будет много значить для Кафки. Макс Брод поддерживал Кафку психологически, беспрестанно искал мотивацию для его литературных опытов, пытался знакомить с издателями. «Поэтическое значение Кафки, бесспорность оригинальности и подлинности творческого и языкового содержания его работ — вопреки всем сомнениям, всем теоретическим контроверзам — в доказательствах не нуждаются, — считал Макс Брод. — Открытая дверь не станет более примечательна оттого, что в нее ломятся».

С одной стороны, он служил для друга примером правильной организации повседневной жизни и творческого процесса. Так, устроившись после окончания университета клерком в пражское почтовое ведомство, где от него не требовалось постоянного присутствия, он располагал свободным временем. Последовав его примеру, Кафка нашел похожее место в страховом обществе. Загруженность работой оказалась минимальной, что оставляло время для писательских опытов. Об их результатах вскоре узнал весь мир.

Но вернемся к Максу Броду. Он родился в Праге 27 мая 1884 года в еврейской семье, более трехсот лет связанной со столицей Богемии. Его отец, Адольф Брод, был директором банка, человеком закрытым и отстраненным. Мать, Фанни Брод, урожденная Розенфельд, напротив, казалась на его фоне вулканом энергии и веселья. Она увлеченно занималась домом и детьми: у Макса были брат и сестра. По собственному признанию Брода, его детство «было океаном бальзама», и это несмотря на необходимость все время носить жесткий корсет из-за проблем с позвоночником.

Макс отличался отменным музыкальным слухом и при поддержке матери с шести лет брал уроки фортепьяно у талантливого, но из-за неуверенности в себе не слишком удачливого композитора Адольфа Шрайбера. Самоубийство последнего в 1920 году глубоко поразило Брода и натолкнуло его на мысль написать биографию друга и учителя. Она стала первой в череде биографических книг, которые принесли ему известность как музыковеду. Особое место в исследованиях отводилось еврейской музыке и композиторам еврейского происхождения, в частности Феликсу Мендельсону и Густаву Малеру. Но интересовало его и творчество чешских авторов, в частности «отца моравской национальной оперы» Леоша Яначека. Их биографии, написанные Бродом, до сих пор высоко ценятся специалистами, в то время как книги о Франце Кафке часто критикуются за очевидную ангажированность автора и «присвоенное им монопольное право на истинное толкование трудов» покойного друга.

Окончив в 1907 году юридический факультет Карлова университета, Брод не работал по специальности: его творческому потенциалу было тесно в сюртуке судебного клерка. Уже в те годы он много писал: критические статьи и рецензии, музыку к собственным пьесам, либретто опер и оперетт, политические эссе и романы. Наиболее известные из них, «Еврейки» (1911), «Арнольд Беер: судьба еврея» (1912), «Путь Тихо Браге к Богу» (1916), «Реубени, князь иудейский» (1925), написанные еще до отъезда автора из Чехословакии, показывают интерес к национальным и религиозным корням. Все его художественные произведения и публицистику пронизывает мысль, что иудаизм, представляя собой «чудо этого мира», является решающей ступенью на пути человека к совершенству, в отличие от «продолжения этого мира» в язычестве и «его отрицания» в христианстве.

Этот тезис выдвигается и в наиболее известной философской работе Брода «Язычество, христианство, иудаизм» (1921). Он не ограничивался теоретическими построениями, с начала 1910-х гг. был активным деятелем сионистского движения, в 1918 году принимал участие в создании Национального совета евреев Чехословакии, стал его вице-президентом.

С таким политическим и интеллектуальным багажом оставаться в оккупированной фашистами Чехословакии было смертельно опасно. Прекрасно осознававший угрозу Макс Брод вместе с женой успел покинуть страну практически в последний момент. Они отправились в Палестину, поселились в Тель-Авиве, где Брод прожил до своей смерти 20 декабря 1968 года. Он много писал, в том числе музыку, издавал произведения Франца Кафки, работал в театре и никогда не был отстраненным созерцателем. Напротив, всей своей жизнью он опровергал собственные слова: «Человек мало что делает из любви, довольно многое — из ненависти, но большую часть — из равнодушия».

ВРЕЗКА

«Дорогой Макс, моя последняя просьба: все, что я оставил позади себя, сожги непрочитанным», — говорилось в письме, которое было обнаружено в столе Кафки после его смерти в 1924 году в возрасте 41 года. Так и не выполнив просьбу друга, Брод напишет: «„Америка“, „Процесс“, „Замок“, „Превращение“, „В штрафной колонии“ — все это представляется только случайной добычей, чрезвычайно малой в сравнении с тем, чего лишила нас судьба в виде ранней смерти Кафки. Чтобы оценить все, нужно постоянно иметь в виду и то, что осталось в набросках, не обретя законченных очертаний. И такой титан жил среди нас, как карлик. „Только нищие скромничают“, — утверждает Гете. Но кто близко наблюдал Кафку, мог бы вывернуть этот афоризм наизнанку: „Всякий хвастун — нищий“».

Литература:

Koryta J. Jaroslav Heyrovský. Praha, 1990.

Gerty Teresia Cori. A Biographical Memoir by Joseph Larner. National Academy of Science. Washington D.C., 1992.

Брод М. О личности Кафки// Кафка Ф. Созерцание. Письма к Максу Броду. СПб., 2009.