Как Иван Матвеев стал поэтом Иваном Елагиным

По одной из версий, принадлежащей советской поэтессе Людмиле Титовой, это произошло в 1937 году в Киеве, когда 16-летняя Людмила и 18-летний Иван проводили время в чтении друг другу стихов любимых ими поэтов: Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Александра Блока. И вот из блоковской строки, в которой упоминался Елагин мост в Санкт-Петербурге, Ваня Матвеев и взял себе творческий псевдоним¹.

По мнению Татьяны Фесенко, писательницы Русского Зарубежья, близко знавшей Елагина в американский период его жизни, псевдоним появился действительно в Киеве, однако произошло это уже в годы Второй мировой войны, во время нацистской оккупации. В 1943 году Матвеев, его первая жена Ольга Штейнберг (поэтесса, получившая известность под псевдонимом Ольга Анстей) и ее мать, носившая то же имя и отчество, что и ее дочь, и потому звавшаяся в их семье Ольгой Старшей, изготовили сборник стихов. Отпечатанный на пишмашинке «в количестве 1 экземпляра, из коих один нумерованный», он предназначался в качестве подарка другу их семьи Юрию Трачевскому в знак благодарности за поистине царский подарок: четырехтомный словарь русского языка Владимира Даля — вещь, для всякого литератора совершенно необходимая, а в условиях нацистской оккупации просто бесценная, поскольку такие «ненужные и вредные» книги нацисты целенаправленно уничтожали. По утверждению Фесенко, основанному на рассказах самого Елагина и его первой жены, сборник состоял из пародий на стихи Анны Ахматовой, Владимира Маяковского, Игоря Северянина и других поэтов, и именно в нем Иван и Ольга Матвеевы впервые использовали свои в будущем широко известные псевдонимы².

Версия третья, наиболее распространенная, гласит, что поэт Иван Елагин родился в 1946 году, когда Ивану Матвееву было уже 27 лет. И произошло это не в Киеве, откуда Иван вместе с женой и тещей бежал осенью 1943 года при приближении к нему большевистских войск, а в одном из лагерей в союзной оккупационной зоне поверженного Третьего рейха. Лагерь Шлесхайм, находившийся вблизи Мюнхена, был переполнен «дипишниками» — так, от англоязычной аббревиатуры DP (displaced person, перемещенное лицо), стали именовать после завершения Второй мировой войны тех из советских подданных, кому волею судьбы пришлось оказаться на территории Центральной Европы. Подразумевалась при этом та ее часть, куда не смог ступить кирзовый сапог сталинского «солдата-освободителя».

Сотни тысяч «дипишников» разместились по множеству созданных в западной части Германии лагерей, мечтая только об одном — суметь избежать принудительной репатриации на горячо ими нелюбимую родину. Одним не везло — и их как потенциальных «врагов народа» ждали медвежьи углы в Сибири и концлагеря, другим удавалось раздобыть фальшивые документы, подтверждающие, что на день начала Второй мировой они гражданами СССР не являлись и, стало быть, отправлять их туда никак невозможно. Иван и Ольга Матвеевы возвращения под советское ярмо сумели избежать и остались жить в лагере Шлесхайм.

Условия в «дипийских» лагерях, поначалу мало чем отличавшиеся от казарменных, постепенно улучшались. Не имевшие возможности работать, «перемещенцы» старались по мере сил наладить не только быт, но и культурную жизнь. В июле 1946 года в лагере Менхегоф вышел первый номер литературного журнала «Грани». Его изданием занялись представители Народно-трудового союза (НТС). Узнав о появлении журнала, Иван Матвеев передал в редакцию несколько своих стихотворений. Они были приняты. Встал закономерный вопрос: под каким именем публиковать? Привлекать к своей персоне повышенное внимание советских органов ему совершенно не хотелось. Раздумывая над тем, какой фамилией подписать публикацию, Иван взглянул на стену комнаты и увидел висящую на ней литографию с изображением Елагина моста — того самого, памятного ему по стихам Блока.

Читатели второго номера журнала «Грани», вышедшего в октябре 1946 года, могли обнаружить на станицах 29 и 30 несколько стихотворений никому неведомых поэтов: А. Котлина, Сергея Бонгарта, Вяч. Завалишина, Р. Воробьева и других. Два стихотворения — «Уже последний пехотинец пал…» и «Смеркается. И запах хвои слаще…» — были подписаны: Иван Елагин. Многие литературоведы, изучающие жизнь и творчество Ивана Елагина, считают данную публикацию его поэтическим дебютом, хотя сам он этого никогда публично не подтверждал.

Благословение Великого Муфтия

В первые послевоенные годы у «перемещенных» литераторов, обитавших в беженских лагерях, возникла своеобразная мода — посылать свои произведения в Париж Ивану Бунину, чтобы нобелевский лауреат, пребывающий в статусе безоговорочного авторитета, оценил и, возможно, дал свое напутствие молодому собрату по перу, поддержав тем самым никому пока неизвестного поэта или беллетриста.

Великий Муфтий — как полуиронично-полупочтительно именовали Бунина в литературной среде Русского Зарубежья — никому в добром слове не отказывал. Будучи человеком весьма ядовитым и злопамятным, Бунин готов был без устали костерить за что угодно тех из эмигрантских литераторов, которые принадлежали к одному с ним поколению, но не позволял себе публично поносить «дипишников», пусть даже и откровенных графоманов. Автор «Окаянных дней» хорошо понимал, что это такое — будучи творчески одаренным человеком, суметь выжить в большевистском аду, а затем уцелеть в жуткой мясорубке мировой войны. Поэтому, отвечая на письма «перемещенцев», журил их, что называется, в приватном порядке, никогда не забывая при этом и похвалить — если, конечно, было за что.

Не избежали общего соблазна и Иван Елагин с Ольгой Анстей. В 1948 году они послали Бунину свои первые сборники стихов — елагинские «По дороге оттуда» и «Ты, мое столетие!» и «Дверь в стене» Анстей.

Ответа долго не было, однако ожидание оказалось ненапрасным. В письме, посланном в январе 1949 года из пансионата «Русский дом» в городке Жуан-ле-Пен, где Бунин приходил в себя после тяжелой болезни, говорилось:

Дорогой поэт, Вы очень талантливы, часто радовался, читая Ваши книжечки, Вашей смелости, находчивости, но порой Вы неумеренны и уж слишком нарочиты в этой смелости, что, впрочем, Вы и сами знаете и от чего, надеюсь, Вы скоро избавитесь.

Желаю Вам всего доброго <…>.

Ив. Бунин³

Два с половиной месяца спустя получила ответ и Ольга Анстей:

Дорогая Анстей, я <…> совершенно искренне говорю Вам, что Вы меня порадовали, что Вы истинно талантливы и что дай Вам Бог не сбиться с пути, а все развиваться и развиваться — благородно, серьезно (и больше никогда не писать «листье», «воздух невероятен», «В тенетах кислых досад»...). Вы оба — и Вы и Елагин — так резко выделяетесь в несметной толпе так называемых «поэтов» и «поэтесс» парижских и нью-йоркских!

На правах старика целую Вас и жму руку Елагину. Мне прислали его стихи «Европе». Это нечто совершенно редкое по таланту, по блеску, великолепной «ударности»!⁴

Поразившее Бунина произведение Елагина, которое он назвал «Европе», — это стихотворение без названия из книги «По дороге оттуда». В нем автор сравнивал Землю с монетой, которой играют в орлянку Бог и Дьявол:

Ты — подброшенная монета,

И гадают Дьявол и Бог

Над тобою, моя планета,

На какой упадешь ты бок.

Ты летишь! Ты попала в штопор,

Не раскрылся твой парашют.

Затрещала твоя Европа,

И портные твои не сошьют.

В торжествующем урагане

Голос Бога уже невесом.

Ты в космическом балагане

Стала чортовым колесом.

По тебе пробегают танки

И пожар по тебе клубит,

И уже отдаленный ангел

Над тобой в вышине трубит.

Этот день — он настанет скоро!

И в последнем огне горя,

Разлетятся твои соборы,

Министерства и лагеря...

Но не слышит земная челядь,

Что уже распаялась ось:

Что-то мерит и что-то делит,

Что-то оптом и что-то врозь...

И молиться уже бесполезно,

Можно только кричать в небеса:

— Зашвырни нас куда-нибудь в бездну,

В бездну с чортова колеса!⁵

На американской земле

В мае 1950 года в нью-йоркский порт вошел военный транспорт «Генерал Балу», прибывший из Западной Германии. Из его трюмов на причал хлынула толпа «перемещенных лиц», после пятилетнего прозябания в беженских лагерях получивших от правительства США разрешение на проживание и работу в Америке. В течение нескольких лет этой счастливой возможностью воспользовалось примерно 500 тысяч «дипишников». Получивших въездные визы в США грузили в немецких портах на транспортные корабли и перевозили через Атлантику в Нью-Йорк, Бостон, Филадельфию. В числе ступивших на американскую землю пассажиров «Генерала Балу» были Иван, Ольга и их пятилетняя дочь Елена, родившаяся в феврале 1945 года⁶ в берлинском бомбоубежище во время налета союзной авиации и потом вынесшая со своими родителями все тяготы беженского житья-бытья⁷.

Сразу же по прибытии в США супруги Матвеевы расстались. Их брак кончился задолго до этого дня. Еще в беженском лагере под Мюнхеном Ольга влюбилась в князя Николая Кудашева, белогвардейского офицера, эмигранта первой волны, также писавшего стихи. Но Кудашев был женат, и его представления о том, что такое супружеская жизнь, расходились с представлениями о том же Ольги. Расставшись и проживая далее порознь, Иван и Ольга формально продолжали оставаться мужем и женой, чтобы не усложнять оформление бумаг на въезд в Америку. После переезда разводу ничто уже не препятствовало. Ольга оставила себе фамилию мужа.

В Нью-Йорке она с дочерью Еленой поселились на Манхэттене; Иван сначала жил в Бруклине, но потом тоже перебрался на Манхэттен. Они остались друзьями. Как вспоминает Елена Матвеева, отец часто приходил к ним в гости, брал ее гулять, водил в кино, зимой они вместе катались на коньках в Центральном парке.

В Америке бывшие супруги Матвеевы изначально оказались в неравных стартовых условиях. Ольга, еще в Киеве окончившая техникум иностранных языков, знала немецкий и английский и скоро получила хорошо оплачиваемую работу, став переводчицей в одном из подразделений ООН. Иван никакими иностранными языками не владел, поэтому его в США ждала только неквалифицированная работа: он мыл полы в ресторанах, служил ночным портье в отеле, чистил клетки в зоопарке.

Свет в конце тоннеля забрезжил в 1952-м. Руку помощи Ивану Матвееву протянул Марк Вейнбаум, российский экономический эмигрант добольшевистской еще поры, владелец и главный редактор американской русскоязычной газеты «Новое русское слово». Ивана взяли на работу в редакцию — приемщиком платных объявлений. В обязанности Матвеева входило не только принимать тексты, приносимые в контору посетителями, присылавшиеся по почте или диктовавшиеся по телефону, но и редактировать их — в тех случаях, если текст был написан не вполне грамотно или косноязычно. Среди поступающих объявлений частенько встречались перлы из разряда «нарочно не придумаешь», что не могло не забавлять обладавшего хорошим чувством юмора приемщика.

Десятая муза

В свободные минуты Иван Матвеев развлекал сослуживцев тем, что слету сочинял рифмованные эпиграммы, стихотворные пародии и стишки «на случай» — все это он с оттенком ироничного пренебрежения называл «десятой музой», никогда не относясь к этой стороне своего поэтического таланта серьезно. Однако в редакции «НРС» эти его способности незамеченными не остались, и поэту Елагину было предложено сочинять фельетоны «на злобу дня» — этот жанр пользовался устойчивой популярностью, способствуя повышению тиража. Иван стал регулярно радовать читателей своей рифмованной сатирой. Объектами ее были главари советского тоталитарного режима, включая Отца Народов и Корифея Всех Наук. Когда коллеги, отсмеявшись над очередным фельетоном, принимались выражать Елагину свое восхищение его талантом, поэт смущенно отмахивался: «Это не поэзия — это вирши. Так любой может…»

В газете «Новое русское слово» он поработал десять лет — до 1962 года.

В 1959 году базировавшаяся в Мюнхене антисоветская организация ЦОПЭ (Центральное объединение послевоенных эмигрантов) выпустила пятую по счету книгу Ивана Елагина «Политические фельетоны в стихах: 1952—1959». В кратком предисловии издатели утверждали:

Злободневность событий, вызвавших эти стихотворные фельетоны, стала уже историей, — однако история эта продолжается, почему и фельетоны еще сохраняют для читателя интерес⁸.

В отличие от подавляющего большинства стихотворений Елагина, публиковавшихся «под тремя звездами» и получавших известность по первой строке, почти все из 52 рифмованных фельетонов, собранных под обложкой этой книги, имели названия: «Отец и дети» (про Сталина и его приспешников), «Герой заплечного труда» (Лаврентий Берия), «Микоян в Америке», «Хрущев и корова», «Хрущевский доклад», «Никита-коробейник»…

Совершенно не страдая от отсутствия в фельетонах хотя бы видимости подлинной поэзии, с легкостью необычайной рифмуя «Сталин — гениален», «Хрущев — трущоб», «Никита — корыто», «Булганин — крестьянин» и «Микоян — будет пьян», Иван Елагин на все лады высмеивал кремлевскую камарилью. А с чем только не рифмовался у него Маленков! Тут и «венков», и «деньков», и «окороков», и «башмаков», и «портков», и, само собой, «дураков» — эта рифма так и просилась на язык при упоминании фамилии тогдашнего председателя Совета министров СССР. Но, надо сказать, сам Иван Елагин книгу «Политические фельетоны в стихах» не любил, в библиографию свою не включал и без крайней надобности вообще старался о ней не упоминать.

Поэма без названья

В те же годы — конец 1950-х — начало 1960-х — ЦОПЭ выпускало литературный альманах «Мосты». Это было лучшее из всех печатных изданий Русского Зарубежья, ориентированное на читателя, обладающего взыскательным литературным вкусом. Иван Елагин входил в его редакционную коллегию и являлся постоянным автором. Почти в каждом номере «Мостов» (альманах выходил два-три раза в год) публиковались его новые стихи.

В номере десятом, выпущенном в 1963 году, было помещено одно из наиболее известных произведений Елагина — «Поэма без названья»⁹. Она посвящена его ближайшему другу, художнику и поэту Сергею Бонгарту, автору широко известного графического портрета Елагина — того, что был использован для оформления суперобложек его собрания сочинений в двух томах, изданного в Москве в 1998 году.

В 250 строках этого сочинения Елагин развернул фантастическую картину катаклизма, грозящего современному материалистично-механистичному миру, от которой наверняка испытал бы священный трепет сам автор «Божественной комедии», упоминаемый в ней. Мир, описанный в «Поэме без названья», Елагин не любил и не скрывал этого. Образность же и объемность рисуемых в его стихах картин достигалась примерно теми же средствами, с помощью каких художники изображают опавшие листья, кажущиеся потом зрителю только что принесенными с улицы и приклеенными к холсту. Это называется одним словом — мастерство.

Поэтическая диссертация

Вскоре после того как Иван Елагин начал работать в «Новом русском слове», он поступил на вечерние курсы в славянском отделе Нью-Йоркского университета. Завершив обучение, Иван сдал экзамены для получения докторской степени по филологии. Осталось написать диссертацию и защитить ее. Но какую тему выбрать? На помощь одолеваемому сомнениями соискателю пришел его добрый знакомый, глава славянского отдела Нью-Йоркского университета Роберт Магидов. Магидов, очень любивший стихи Елагина, сказал: «Иван Венедиктович, докторских научных диссертаций много, а хороших поэтов мало. Будет более ценно, если вы создадите стихотворный перевод какого-нибудь значительного произведения американской литературы на русский. А мы вам его засчитаем за диссертацию». Он предложил несколько произведений на выбор. Елагин выбрал поэму Стивена Винсента Бене «Тело Джона Брауна» — грандиозное по объему (более 12 000 строк) сочинение о Гражданской войне в США.

Эта работа заняла несколько лет. Помощь в ней оказывала его бывшая жена Ольга, ставшая фактически редактором перевода. Наконец русская версия поэмы была готова и представлена руководству славянского отдела Нью-Йоркского университета. Перевод был признан выдающимся¹⁰. В 1969 году Ивану Матвееву была присвоена докторская степень по филологии, дающая право стать университетским преподавателем.

Проработав год в своей альма-матер, Матвеев перешел в университет штата Пенсильвания в городе Питтсбург, куда и переехал в 1971 году со своей семьей — второй женой Ириной Даннгейзер (они поженились в 1958 году) и родившимся в 1967 году сыном Сергеем. В Питтсбурге прошли последние шестнадцать лет жизни Ивана Елагина.

«Мне незнакома горечь ностальгии»

В середине 1960-х гг. стихи Ивана Елагина стали понемногу проникать сквозь начавший ржаветь «железный занавес» в Советский Союз. Вскоре на бывшей родине у него образовался не особо многочисленный слой преданных читателей и почитателей, среди которых были и некоторые маститые советские поэты, например, Евгений Евтушенко.

Оказавшись в Соединенных Штатах с какой-то очередной «миссией доброй воли», Евтушенко разыскал Елагина в Нью-Йорке. Два поэта встретились в ресторане. Евтушенко начал с того, что прочитал Елагину наизусть его стихотворение:

Мне незнакома горечь ностальгии.

Мне нравится чужая сторона.

Из всей — давно оставленной — России

Мне не хватает русского окна.

Оно мне вспоминается доныне,

Когда в душе становится темно —

Окно с большим крестом посередине,

Вечернее горящее окно.¹¹

После чего сообщил не страдающему ностальгией Елагину, что, если бы тот вернулся «домой», то мог бы стать членом Союза писателей СССР, получить квартиру в Москве, а главное — стотысячные тиражи и баснословные гонорары. И тут же предложил выпить на брудершафт. От второго предложения Елагин отказываться не стал, а на первое коротко ответил, что никуда возвращаться не намерен, поскольку его дом здесь, в Нью-Йорке. Уговаривать его Евтушенко не стал, по-видимому, посчитав свою миссию выполненной, но на замечание Елагина о том, что при советской власти в России нет свободы, распетушился и заявил: «Да, конечно, свободы нет. А цензура есть. Но ты, Ваня, можешь здесь свободно говорить и печатать все, что хочешь, — а тебя мало кто слышит. А вот я в России скажу шепотом несколько слов — и меня слышит вся страна!»

Эту встречу с человеком в люстриновом пиджаке «с искрой» и в невообразимом галстуке поэт Иван Елагин не мог забыть очень долго.

Через несколько лет ему привелось повстречаться еще с одним советским литератором. Ленинградский прозаик Даниил Гранин, впоследствии описавший Ивана Елагина как человека, более похожего на банковского клерка, чем на поэта, предложил ему сотрудничать с советской печатью. Для начала — опубликовать несколько нейтральных стихотворений в газете «Голос Родины», а там видно будет. Елагин спросил, что это за газета. Узнав, что это специальное издание, предназначенное для распространения только за пределами Советского Союза, которое рассказывает эмигрантам, как плохо жить на Западе и как прекрасно «дома», он сказал: «Нет, это — увольте. Не хочу. Но „нейтральные“ стихи отчего бы и не опубликовать. Вполне готов. Например, в журнале „Новый мир“». Услышав про «Новый мир», советский писатель Гранин только хмыкнул и махнул рукой.

При жизни Ивана Елагина в Советском Союзе не было опубликовано ни единой его строки.

Поэт «Нового журнала»

Основным местом публикации стихов Ивана Елагина на протяжении 1960—1980-х гг. был выходивший в Нью-Йорке с 1942 года эмигрантский «Новый журнал». Сотрудничество с этим изданием началось еще в 1949 году, когда он жил в Западной Германии¹². В следующем номере была помещена одна из первых рецензий на елагинские книги¹³.

Оказавшись в Нью-Йорке, Елагин продолжил печататься в «Новом журнале»: на протяжении 1950-х гг. у него было восемь публикаций, насчитывавших 19 стихотворений. Редактор «Нового журнала» Михаил Карпович относился к Елагину доброжелательно, но, будучи человеком иного поколения и воспитания, больше ценил Осипа Мандельштама. Когда в 1953 году эмигрантское Издательство имени Чехова выпустило первую большую книгу Елагина, озаглавленную, как и его первая маленькая книжечка, «По дороге оттуда», ответственный секретарь «Нового журнала» Роман Гуль написал на нее хвалебную рецензию¹⁴. Однако на протяжении всех 1950-х гг. Елагин оставался лишь одним из многих поэтов, чьи стихи публиковались на страницах «Нового журнала».

Все изменилось после того, как в 1958 году во Франции умер Георгий Иванов, считавшийся в редакции «Нового журнала» поэтом-фаворитом: его стихи всегда публиковались отдельно от «прочей поэтической публики», как именовал автор «Садов» и «Роз» коллег по перу. Этот особый статус был предоставлен Иванову Гулем, который ему явно благоволил. Беллетрист Гуль сам стихов никогда не сочинял, однако обладал тонким литературным вкусом и с легкостью отличал подлинную поэзию от всяческого рифмоплетства. Он понимал, что журналу необходим новый поэтический лидер, с чьим именем ценители поэзии отныне могли бы ассоциировать его название.

Выбор у Гуля, сменившего на посту редактора скончавшегося в 1959 году Карповича, был небогатый: из числа поэтов первой волны эмиграции к тому моменту не осталось уже почти никого, кто мог бы соответствовать «духу времени», а среди представителей волны второй Елагин был абсолютно вне конкуренции. Решению Гуля способствовало еще и то обстоятельство, что между ним и Елагиным, несмотря на серьезную разницу в возрасте (без малого четверть века), происхождении и мировоззрении, уже давно установились приятельские отношения.

Начиная с 66-го номера «Нового журнала», вышедшего в 1961 году, в котором была опубликована поэма Ивана Елагина «Льдина»¹⁵, редкий выпуск этого издания обходился без одного-двух, а то и трех стихотворений Елагина. За 1960-е гг. у него в этом журнале было 30 публикаций (55 стихотворений); в 1970-е — 23 публикации (38 стихотворений), в 1980-е — семь (12 стихотворений).

Всего же за 36 лет сотрудничества поэта Ивана Елагина с «Новым журналом» (1949—1985) он опубликовал в нем 126 поэм и стихотворений (включая одно, помещенное дважды). Издательством «Нового журнала» были выпущены и две его поэтические книги, «Отсветы ночные» (1963) и «Косой полет» (1967); там же публиковались и рецензии на них¹⁶. Почти до конца жизни главного редактора, скончавшегося в Нью-Йорке в июне 1986 года, Иван Венедиктович и Роман Борисович поддерживали дружеские отношения, да и пережил Елагин Гуля всего на полгода.

«Звездное шуршание мгновений»

Поэт Иван Елагин скончался 8 февраля 1987 года в возрасте 68 лет у себя дома, в Питтсбурге, от скоротечного онкологического заболевания. Перед смертью Елагин успел увидеть и подержать в руках свою последнюю, по счету одиннадцатую, книгу — сборник лучших его стихотворений «Тяжелые звезды».

Иван Елагин был глубоко верующим, но совершенно нерелигиозным. Он был убежден в том, что каждый человек находится на Земле не просто так, а выполняет миссию, возложенную на него Высшими Силами. После смерти же он возвращается туда, где находится его истинный дом, — в Небесную Сферу. Именно поэтому в стихах Елагина так часто упоминаются звезды и всевозможные производные от этого слова.

Незадолго до того, как отправиться в свой последний полет, он написал четверостишие, которое распорядился опубликовать после его смерти. Последняя воля поэта была исполнена. Это стихотворение не имеет авторского названия, но получило известность как «Письмо с того света»:

Здесь чудо все: и люди, и земля,

И звездное шуршание мгновений.

И чудом только смерть назвать нельзя —

Нет в мире ничего обыкновенней.¹⁷

Автор выражает искреннюю благодарность Елене Матвеевой — за всестороннее содействие при подготовке данной публикации.

1 См.: Титова Л. Мне казалось, мы будем жить на свете вечно... (Из воспоминаний об Иване Елагине). Киев, 1995.

2 См.: Фесенко Т. О. Н. Анстей (Люша) // Новый журнал (Нью-Йорк). 1985. № 161.

3 Письмо Ивана Бунина — Ивану Елагину от 12 января 1949 г. Цит. по: Рубеж (Москва – Владивосток). 1992. № 1 (863). С. 98.

4 Письмо Ивана Бунина — Ольге Анстей от 28 марта 1949 г. Цит. по: Новый журнал. 2004. № 235.

5 Елагин И. По дороге оттуда. Мюнхен: [Издание автора], 1947. С. 65.

6 Первый ребенок Матвеевых, дочь Инна, родившаяся в 1943 году во время скитаний Ивана и Ольги по Европе, умерла в январе 1944 года в польском городе Ольштыне (по-немецки — Алленштайне). Елагин написал об этой трагедии одно из лучших своих стихотворений — «Памяти дочери», строка из которого дала название его первому сборнику «По дороге оттуда» (1947).

7 Письмо Е. Матвеевой — П. Матвееву от 10 июля 2018 г. Далее: вся информация о частной жизни И. Елагина и О. Анстей в США, включая истории о встречах И. Елагина с Е. Евтушенко и Д. Граниным, заимствована из данного источника.

8 Елагин И. Политические фельетоны в стихах. 1952—1959. Мюнхен: Изд. ЦОПЭ, 1959. С. 5.

9 Елагин И. Поэма без названия [sic!] // Мосты (Мюнхен). 1963. № 10. С. 59—64.

10 В 1979 году сделанный И. Елагиным перевод поэмы С. В. Бене «Тело Джона Брауна» был выпущен в виде книги американским издательством Ardis.

11 Елагин И. Отсветы ночные. Нью-Йорк: Изд. «Нового журнала», 1963. С. 11.

12 См.: Елагин И. Стихотворения // Новый журнал. 1949. № 22. С. 99—100.

13 Раич Е. Елагин И. «По дороге оттуда»; Елагин И. «Ты, мое столетие!» [Рец.] // Новый журнал. 1950. № 23. С. 297—300.

14 Гуль Р. Елагин И. «По дороге оттуда». [Рец.] // Новый журнал. 1954. № 36. С. 318—319.

15 Елагин И. Льдина // Новый журнал. 1961. № 66. С. 79—84.

16 Иваск Ю. Елагин И. «Отсветы ночные» [Рец.] // Новый журнал. 1963. № 74. С. 294—297; Глинка Г. Елагин И. «Косой полет» [Рец.] // Новый журнал. 1967. № 88. с. 277—279.