В его биографии можно усмотреть целый ряд предпосылок к его действенному милосердию. Но очевидно и то, что великолепным примером для его деятельности послужила Русская акция помощи Чехословацкого правительства.

На формирование характера Владимира Кульмана, будущего епископа Мефодия, несомненно, оказал влияние пример его отца, профессора-слависта Николая Карловича Кульмана, который был учителем детей Великого князя Константина Константиновича, известнейшего благотворителя, «отца всех кадет». Детство и юность он провел в Санкт-Петербурге, ставшем в начале XX века столицей благотворительности Российской империи, особенно широко и повсеместно развернувшейся во время Великой войны. Женский педагогический институт, где читал лекции Н. К. Кульман, устраивает в своих стенах лазарет для раненых воинов, слушательницы становятся в нем сестрами милосердия.

Затем следует трагический 1917 год, переезд семьи в Николаев, ужасы чередующихся переходов города из рук в руки, бегство морем в Варну, окончание гимназии. В 1921 году Кульманы попадают в Прагу, к самому началу разворачивающейся Русской акции помощи. Сходство масштабов, продуманности, длительности Русской акции Чехословацкого правительства и милосердного служения приходского иеромонаха, затем епископа Мефодия, удивительно.

Именно в Праге, обучаясь на стипендию, как и другие русские студенты, на философском факультете Карлова университета в 1921—1926 гг., а затем работая в Славянской библиотеке до 1928 года, Владимир Кульман принимал участие в самоорганизации русских эмигрантов, посещал кружок Русского студенческого христианского движения, молился в храме св. Николая на Староместской площади вместе с епископом Сергием (Королевым). Его научным руководителем был Владимир Андреевич Францев, он учился у Евгения Александровича Ляцкого, сохранились несколько писем из его переписки с чешским славистом Йозефом Патой, он посещал лекции Никодима Павловича Кондакова. Весь этот интеллектуальный запас не пропал даром.

Позже, в 1948—1974 гг., он будет выпускать ежемесячный журнал «Вечное» и святоотеческие книги. Издательское дело владыки Мефодия не знает себе равных. Политически и религиозно нейтральное положение журнала, который ставил своей задачей только приоткрыть «вечную сокровищницу православной веры и православной церкви»¹, не имеет ли своим началом политическую нейтральность русских беженцев в Чехословакии? Владыка сам об этом не говорил, но он не мог не видеть эту отрешенность от текущего исторического момента в русских собраниях в Праге. А нацеленность Русской акции на образование, на подготовку кадров для служения России после большевиков, не сродни ли его устремленности к вечности, к приготовлению всякой души христианской к Царству Божию, знанию Слова Божия и писаний Святых, для того чтобы принести этим пользу Родине?

Но не только печатным словом служил батюшка Мефодий русским изгнанникам. На первой же проповеди после назначения в храм Христа Спасителя в Аньер он говорит: «Трудно спокойно молиться, когда знаешь, что некоторые члены семьи находятся в нужде. Прихожане должны быть дружной семьей и оказывать помощь нуждающимся»². Вот эта действенная, регулярная, длительная помощь в Аньере очень соответствует тому, что видел о. Мефодий еще в Праге: «При широкой материальной поддержке Чехословацкого правительства и моральном сочувствии политических и общественных кругов Чехословацкой республики, беженская проблема стала разрешаться при помощи вызванных к жизни русских учреждений и организаций, ставящих своей задачей удовлетворение как духовных, так и материальных нужд беженства. Помощь денежная, вещевая, юридическая, трудовая, медицинская, помощь оканчивающим студентам, устройство артелей, мастерских, столовых, защита интересов русских беженцев в международных организациях, организация высших и низших школ, библиотек, архивов, исследовательских институтов…»³

Те же задачи в той или иной степени стремился решить в своем приходе о. Мефодий. Широкой материальной помощи французского правительства не было, но в «Приходском листке» всегда печатались парижские адреса, по которым можно было получить ту или иную поддержку от города или благотворительных организаций. Множество русских учреждений, от Союза русских шоферов в Париже до Толстовского фонда в Америке, сотрудничали с маленьким храмом в Аньере. Здесь, в отличие от Праги, не было крупных научных институтов и русских высших школ, но четверговая школа для детей и лекторий для взрослых привлекали лучших преподавателей Свято-Сергиевского богословского института. Пример здравницы Пражского Земгора нашел продолжение в приходской амбулатории для безработных и нуждающихся⁴ и в Убежище для неимущих женщин в Аньере, с 1935 года ставшем Воскресенской женской монашеской общиной со старческим домом в местечке Розе-ан-Бри.

Помощь русским школам и русским ученым и писателям за пределами Чехословакии имеет логическое сходство с помощью Аньерского прихода, а позже Епархиального Палестинского комитета, русским монастырям в Святой Земле. В течение 20 лет ежегодно совершались паломничества, на перекладных, на пароходах, поездах, автобусах и верблюдах, с чемоданами теплых вещей и собранными денежными пожертвованиями для русских монастырей в Иерусалиме, которые с 1914 года не имели паломников, а значит — и доходов. Не имея возможности помогать своей родине, русские беженцы много сил и средств отдали для помощи земной Родине всех христиан. «Святая Земля с ее монастырями и храмами, осталась, быть может, единственной нетронутой частью „Старой России“»⁵.

О Праге владыка Мефодий не забывал. В Чехословакии остались жить его мать и две сестры, которых он навещал ежегодно до 1939 года. В пражской Славянской библиотеке он обнаружил Послание Патриарха Тихона: «Несколько лет назад, занимаясь в одной из библиотек г. Праги и разбирая полученные из России книги, я неожиданно нашел небольшой листок желтоватой бумаги, на котором был напечатан текст послания Святейшего Патриарха Тихона к русскому народу. Послание это было издано летом 1918 г. и распространялось по всей России»⁶. Этот документ произвел огромное впечатление на владыку Мефодия. В послании говорилось: «Пред лицом страшного, совершающегося над страной нашею суда Божия, соберемся все вокруг Христа и Святой Его Церкви. <…> Взываю ко всем вам, архипастыри, пастыри, сыны Мои и дщери во Христе: спешите с проповедью покаяния, с призывом к прекращению братоубийственных распрей и раздоров, с призывом к миру, тишине, к труду, любви и единению»⁷.

О еще одном добром чехословацком впечатлении владыка Мефодий упоминает в Слове при наречении во епископа в 1953 году. При посещении Прикарпатской и Пряшевской Руси он увидел славянский народ, «сумевший столетиями хранить свою веру и национальное сознание среди инославного и иноплеменного моря»⁸. Вот это сохранение веры и стало делом епископа Мефодия, наравне с неизменной благотворительностью ближним и дальним, примеров которой в рамках Русской акции помощи было в избытке. Добросердечие, самоотверженность, широту, продуманность, постоянство в деле живой и многообразной помощи нуждающимся епископ Мефодий еще студентом видел в Чехословакии. Этот пример он продолжил, преумножил и применил к тому жизненному полю, на которое послал его Христос.

Владыка Мефодий стремился передать дальше ту эстафету христианского делания, внутреннего и внешнего, которую он принял от своих наставников в России, Болгарии, Чехословакии, Франции и в Святой Земле. Монах Антоний (Кузнецов), русский эмигрант, вернувшийся к вере в Константинополе и подвизавшийся в 1925—1964 гг. в Лавре св. Саввы Освященного, сомолитвенника епископа Мефодия, ставшего одним из авторов журнала «Вечное», писал: «Радостно то, что согласно Вашим сведениям, многие, как в России, так и в рассеянии обращаются к Богу и вступают на путь молитвенного делания. Очень хорошо, что Вы болеете душой за Россию, скорбите об отступлении человечества от Бога и зовете всех, кого можете, на истинный путь. Занимаетесь, как видно, и сами духовным подвигом. Но чтобы быть застрахованным от всякого заблуждения и прелести, старайтесь, что бы вы ни делали, всегда мысленно вопрошать себя: „А угодно ли Богу то, что я делаю?“ И такие вопрошения надо делать не два и не три раза, а сотни раз в день, пока это не обратится в привычку постоянно „ходить пред Богом“»⁹.