Насколько длительным будет согласованное в Москве прекращение огня в Идлибе, неясно. Оснований для оптимистических прогнозов немного: три предыдущих соглашения такого рода оказались недолговечными. Но главное, пожалуй, в том, что, вмешавшись в войну в Сирии, Путин совершил типичную для него ошибку — не оценил последствия принятого решения. В итоге Россия оказалась в ловушке. Выйти из войны Путин не в состоянии — это обернется нестерпимой для него потерей лица и, вероятно, военных баз в Сирии. А возможность Москвы удерживать под контролем ситуацию в Сирии, в том числе в Идлибе, ограничена. Соответственно, угроза войны, охватывающей Восточное Средиземноморье и Черноморский бассейн, сохраняется, а последствия ее могут оказаться самими трагическими. В нее, в частности, вполне могут быть вовлечены страны Южной и Центрально-Восточной Европы.

«Зоны деэскалации»

Последние события в Идлибе стали ожидаемым продолжением стратегии Дамаска, Тегерана и Москвы, нацеленной на установление контроля режима Башара Асада над всей территорией Сирии, в том числе ликвидацию созданных три года назад «зон деэскалации».

«Зоны деэскалации», согласованные в мае 2017 года

(схема)

В мае 2017 года Россия, Турция и Иран договорились, что в провинции Идлиб и части соседних с ней провинций (Латакия, Хама и Алеппо), в северной части провинции Хомс, в пригороде Дамаска Восточной Гуте и нескольких районах южных провинций Деръа и Кунейтра будут прекращены боевые действия между войсками Дамаска и формированиями вооруженной оппозиции, которые присоединились или намерены присоединиться к прекращению огня. На этих территориях предполагались разнообразные гуманитарные меры, восстановление инфраструктуры, прежде всего водо- и энергоснабжения. Россия, Турция и Иран, названные странами-гарантами, должны обеспечить прекращение вооруженного противоборства. Одновременно было решено продолжить борьбу с ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусрой» и другими организациями, связанными с «Аль-Каидой» или ИГИЛ¹.

Появление таких зон могло создать условия для политического урегулирования. Однако этот процесс был сорван Дамаском при одобрении Москвы и Тегерана, упорно добивающихся уничтожения всех оппозиционных сил. К середине 2018 года войска Асада при поддержке российской авиации и отрядов наемников, созданных и финансируемых Ираном, заняли территории трех зон деэскалации на юге и в центре страны, а также почти половину последней зоны деэскалации в Идлибе. В ее оставшейся части скопилось, по разным оценкам, от 1,5 до 2,0 миллионов беженцев и крупные силы оппозиционных организаций, выдавленных из контролируемых Дамаском районов². И если до войны в Идлибе проживало менее полутора миллионов человек, то к концу прошлого года население увеличилось более чем вдвое. Там, в частности, находится миллион детей³.

Вооруженная оппозиция в Идлибе разделена на две основные группы. Первая — поддерживаемая Турцией Сирийская национальная армия. После объединения в октябре 2019 года с силами Национального фронта освобождения она насчитывает около 80 тысяч человек⁴. Фактически это находящиеся под единым, но не слишком эффективным командованием около тридцати различных вооруженных группировок, частью представляющие так называемые «светские» силы, частью относящиеся к «умеренным» исламистским кругам. Ее боеспособность невелика. Вторая — коалиция «Хайят тахрир аш-Шам», основой которой является родственная Аль-Каиде «Джабхат ан-Нусра»⁵. Хотя по численности (около 30 тысяч боевиков) она уступает Сирийской национальной армии, ее боевая мощь заметно выше.

Уже летом 2018 года стало ясно, что распространение вооруженных действий на Идлиб обернется чудовищной гуманитарной катастрофой: в переполненной беженцами провинции будут разрушены системы жизнеобеспечения, люди будут гибнуть не только от авиабомб и снарядов, но и от нехватки продовольствия, лекарств, жилья. Тем не менее Дамаск и Тегеран настаивали на крупномасштабной военной операции, целью которой является уничтожение оппозиционных сил.

В Москве, похоже, единой точки зрения не было. Часть правящей верхушки, в том числе военное командование, выступали за такую операцию. Так, в начале августа 2018 года журнал «Военный дипломат», отражающий обычно точку зрения Генерального штаба, писал: «…дальше, похоже, наступит очередь Идлиба, куда все это время, как на помойку, вывозили боевиков из других районов Сирии. Несмотря на то, что там — зона деэскалации, похоже, что Дамаск и Москва не собираются терпеть этот гадюшник до бесконечности или просто даже несколько лет. Дело в том, что с одной стороны, может, и нужно дать свезенному туда человеческому мусору уплотниться и перегнить, то есть дождаться, пока и народ там устанет от обилия „защитников шариата“, и конфликты между группировками разгорятся посильнее, а с другой стороны — делать этого не нужно». Конечно, признавали авторы статьи, «легкой прогулки не будет, бандитов там множество», но «учитывая фактор „парового катка“ ВКС (воздушно-космических сил России. — Ю. Ф.), способных сотнями авиаударов раскатать любого врага, шансов на успешную оборону у „бородачей“ нет, это лишь вопрос времени, когда их сомнут»⁶. Аналогичные тезисы до сих пор повторяются во многих публикациях, связанных с российскими военными кругами.

Вместе с тем в российской верхушке имелись деятели, видимо, отдававшие себе отчет в том, что участие России в операции в Идлибе приведет к дальнейшему осложнению отношений с Западом и Турцией, что гуманитарные последствия вторжения в Идлиб будут катастрофическими и ответственность за это будут нести не только войска Асада, но и «паровой каток» российской авиации. Это подтолкнуло Москву к соглашению с Анкарой, известному как Сочинский меморандум (официально — Меморандум «О стабилизации обстановки в зоне деэскалации Идлиб» от 17 сентября 2018 года). Россия и Турция договорились, что зона деэскалации в Идлибе будет сохранена. Россия обязалась предпринять все необходимые меры, чтобы избежать военных операций и сохранить статус-кво. Вдоль линии разграничения сил должна быть создана демилитаризованная зона глубиной 15—20 км.

Это были вполне разумные решения, и если бы их удалось реализовать, то ситуация на севере Сирии была бы относительно спокойной. Однако в Меморандуме была заложена своего рода бомба. Там было сказано, что «все радикальные террористические группы», то есть в первую очередь «Хайят тахрир аш Шам», «будут выведены из демилитаризованной зоны до 15 октября 2018 года» и ответственность за это де-факто возлагалась на Турцию. Но экстремистские группировки наотрез отказались признать эти договоренности и вывести свои силы из демилитаризованной зоны. Заставить их можно было только военным путем. Но это означало бы, что зона деэскалации превратится в зону ожесточенных боевых действий между исламскими радикалами с одной стороны и турецкими войсками и ориентирующимися на них формированиями с другой. Гуманитарные последствия этого были бы самыми тяжелыми, пойти на это Анкара не могла. Это дало Дамаску, Тегерану и Москве основания для обвинения Турции в невыполнении Сочинского меморандума и предлог для наступления на Идлиб.

Ситуация в «зоне деэскалации» Идлиб, май 2017 — январь 2020 гг.

(схема)

Битва за Идлиб

В мае 2019 года войска Асада, главную силу которых составляют отряды проиранских наемников, начали операцию «Рассвет над Идлибом». Ее первая фаза продлилась до середины декабря 2019 года. Несмотря на массированную российскую авиационную поддержку, особых результатов достигнуто не было: были заняты несколько городов к востоку от стратегической магистрали М5, связывающей Дамаск с Алеппо, и сравнительно небольшая территория в южной части зоны деэскалации, однако сама магистраль оставалась под контролем оппозиции.

Вторая фаза началась 19 декабря 2019 года. Известный российский исследователь, ведущий сотрудник ИМЭМО РАН Станислав Иванов писал: «Под давлением радикально настроенного крыла в окружении Асада и спонсоров его режима в Тегеране сирийские правительственные войска предприняли попытку установить контроль за стратегически важной автострадой Дамаск — Алеппо и прилегающими к ней населенными пунктами так называемой зоны деэскалации Идлиб, где сосредоточились отряды сирийской вооруженной оппозиции, радикальные исламистские группировки и турецкие войска. Как и можно было ожидать, ракетно-бомбовые удары, артиллерийско-минометные обстрелы и последовавшее наступление правительственных войск в провинции Идлиб спровоцировали ответные военные действия со стороны турецких войск и их сателлитов»⁷. Новое наступление войск Асада с союзниками в декабре привело к тому, что к началу марта 2020 года около миллиона человек переместилось к турецкой границе. Между тем Турция уже приняла, по приблизительным оценкам, от 3,5 до 3,7 миллионов беженцев из Сирии.

В Дамаске не скрывали, что захват Идлиба, который стал вопиющим нарушением всех российско-турецких соглашений, является шагом к тому, чтобы поставить под свой контроль районы Сирии, населенные курдами. «С военной точки зрения, первоочередная задача сейчас — это Идлиб, — заявил Асад. — <…> После освобождения Идлиба нашей целью будет освобождение восточных районов. Я неоднократно говорил, что Идлиб, с военной точки зрения, — это передовой плацдарм, и они (Асад имел в виду США. — Ю. Ф.) приложили все силы, чтобы воспрепятствовать его освобождению, чтобы мы не смогли двигаться на восток»⁸.

В начале 2020 года линии обороны оппозиции были прорваны. За несколько дней войска Асада заняли два ключевых города, Маарат-Нааман и Саракиб, и взяли под контроль шоссе М5. Было захвачено несколько наблюдательных пунктов турецкой армии и убито 13 турецких солдат. Другие наблюдательные пункты, окруженные сирийской армией, оказались за линией фронта. 5 февраля Эрдоган выдвинул ультиматум: если войска Асада до конца месяца не возвратятся за линии, контролируемые турецкими наблюдательными пунктами, то Турция позаботится об этом сама. Однако «Рассвет над Идлибом» продолжался. В ночь с 27 на 28 февраля асадовские войска и авиация (вполне возможно, российская) расстреляли турецкую колонну, убив 33 военнослужащих. Через насколько дней умерло еще три раненных при этом солдата. В Минобороны РФ заявили, что попавшие под обстрел турки в районе Идлиба не должны были там находиться. В министерстве обороны Турции, в свою очередь, настаивают, что Анкара заранее указала России места дислокации войск. Терпению Эрдогана пришел конец. В турецком обществе нарастало возмущение действиями России и ее сирийских марионеток. Был отдан приказ о начале операции «Весенний щит».

29 февраля и 1 марта в Идлиб были введены дополнительные контингенты турецких войск, их численность достигла 20 тысяч человек⁹. Основные бои разгорелись около города Саракиб, контролирующего пересечение двух стратегических магистралей М5 и М4. Турецкая дальнобойная артиллерия и, что особенно любопытно, ударные беспилотники нанесли войскам Асада тяжелые потери. По турецким данным, были «нейтрализованы» более 2200 сирийских солдат, уничтожены три фронтовых бомбардировщика Су-24, два вертолета, 151 танк, 72 орудия, 8 присланных из России комплексов ПВО «Панцирь», считающихся одной из самых современных российских военных разработок¹⁰. В турецких СМИ появились сообщения о гибели в Идлибе трех генералов сирийской армии, в том числе командующего «Силами Тигра» Сухейля аль-Хасана, одного из ведущих пророссийских деятелей асадовского режима. Но при этом возникла реальная перспектива столкновения с находящимися в Сирии российскими войсками, способного перерасти в полномасштабную войну с применением тактического ядерного оружия.

Начав операцию «Весенний щит», Эрдоган сделал весьма рискованный шаг: вероятность прямого столкновения турецких и российских войск заметно возросла. Но в конечном итоге он добился успеха: Москва была вынуждена пойти на серьезные уступки и согласиться на русско-турецкую встречу на высшем уровне, от которой до этого высокомерно отказывалась. Так, в самом конце февраля Эрдоган предложил Путину провести срочные переговоры в Стамбуле, однако Дмитрий Песков заявил, что на 5 марта у его шефа другие планы¹¹. Встреча Путина и Эрдогана все же состоялась, хотя и не в Стамбуле, а в Москве. Они договорились о прекращении огня в Идлибе и о создании «зоны (или коридора) безопасности» вдоль автострады М4, проходящей от Алеппо через Саракиб на Латакию, и совместном его патрулировании.

Практическая ценность этих договоренностей минимальна. Во-первых, режим Асада и поддерживающий его Иран постараются их сорвать, а разбираться в том, кто выстрелил первым, никто не будет. Не случайно после переговоров Эрдоган заявил, что «Турция оставляет за собой право отвечать на любые нападения со стороны режима (Асада. — Ю. Ф.) своими силами»¹². Эрдоган Путину не верит и правильно делает. Во-вторых, остался неурегулированным вопрос о судьбе части зоны деэскалации к югу от М4 и к востоку от М5. Об этом ничего не сказано ни в выступлениях Путина и Эрдогана, ни в принятом документе. Анкара требует вывода оттуда войск Асада и иранских боевиков. Дамаск при поддержке Тегерана и российских военных намерен занять эту территорию и вырезать там оппозицию. Наконец, никак не решена проблема беженцев.

Ситуация в Идлибе согласно договоренности Путина и Эрдогана от 5 марта 2020 года

(схема)

Уйти нельзя остаться

Положение, в котором Россия оказалась в Сирии, можно описать формулой «сирийская ловушка». В Москве этого, разумеется, не признают. Российские дипломаты и военные утверждают, что в Сирии достигнута решающая победа, режим Асада вот-вот поставит под контроль всю территорию страны, а Россия превратилась чуть ли не в главного игрока на стратегическом поле Ближнего Востока. Реальность иная.

Прежде всего, нет оснований говорить о победе режима Асада. «Некоторые апологеты Асада, — пишет Станислав Иванов, — распространяют ложную информацию о скорой окончательной военной победе его режима. Якобы Дамаск уже сейчас контролирует 90 % территории страны. Хотелось бы уточнить, что фактически правительство Асада с помощью лояльных внутренних и проиранских группировок наемников и ВС РФ контролирует лишь около двух третей САР, где проживает лишь треть довоенного населения страны (7 млн), примерно столько же сирийцев (7 млн) находится в лагерях беженцев в сопредельных странах и еще 7-8 млн — проживают на протурецких и курдских территориях. То есть надо понимать, что две трети сирийцев оказались не с Асадом и любое свободное и демократическое голосование с участием всех граждан САР приведет к смене его режима. Следует отметить, что в последние недели имели место крупные диверсии и теракты на стратегических объектах страны (объекты нефтедобычи, трубопроводы, терминалы и т. п.), что заметно ухудшило и без того сложное социально-экономическое положение в Сирии. Таким образом, называть складывающуюся ситуацию в стране победой Асада и его сторонников было бы крайне ошибочно»¹³. Большая часть прилегающих к турецкой границе районов на севере страны оккупирована турецкими войсками, а практически вся территория к востоку от реки Евфрат подконтрольна силам «Демократического альянса», основу которого составляют курдские формирования, пользующиеся поддержкой США.

Положение в контролируемых режимом Асада районах далеко от стабильного. Главной опорой правящей в Дамаске группировки являются несколько тысяч военнослужащих иранского Корпуса стражей исламской революции, руководимый ими почти 80-тысячный корпус наемников, главным образом боевиков Хезболлы, членов палестинских террористических группировок, выходцев из Афганистана, Пакистана, Ирака и Йемена. Это вызывает недовольство суннитского большинства, добивающегося вывода иностранных формирований из страны. Далеко не случайно «одновременно с Идлибом взорвалась ситуация на юге Сирии, где в 2018 году удалось обойтись „малой кровью“ и сконцентрироваться на замирении. Однако и здесь схема, на которую делала ставку Россия, дала сбой — сирийский режим не менял свою стратегию, и взрыв давно назревал. Аналогичная ситуация может повториться и в других районах Сирии»¹⁴.

К успехам российской политики в Сирии обычно относят (причем не только в России, но и за ее пределами) сохранение у власти Башара Асада и его семейного клана, а также создание двух баз — военно-морской в Тартусе и военно-воздушной в Хмеймиме. Эти успехи, однако, оборачиваются все более глубокой зависимостью Москвы от Дамаска. Политическому выживанию Асада (но не победе в гражданской войне) уже мало что угрожает, и он может диктовать Москве свои условия, требовать воздушной поддержки своим операциям в Идлибе и в перспективе в других районах страны, угрожая в противном случае выгнать Россию из Тартуса и Хмеймима.

Для этого у Дамаска есть весьма серьезные причины. По мнению российского эксперта Павла Фельгенгауэра, последняя надежда — «зачистить Идлиб и объявить о победном окончании войны. Тогда можно надеяться на какую-то программу финансирования реконструкции от китайцев, от нефтяных шейхов, от Европы, где в случае официального окончания войны и начала реконструкции сирийцы автоматически утрачивают статус беженцев и становятся экономическими мигрантами, и их можно законно высылать. А пока в Идлибе хоть как-то держится оппозиция, никакой помощи не будет, кроме гуманитарной. В стране нарастает финансовый хаос. Сирийский фунт превращается в фантики: за один доллар дают больше тысячи. Если еще подождать в той же позиции, то в „освобожденной“ части Сирии начнутся бунты или новая революция. Потому, как только САА залижет раны после турецкого погрома, перемирие в Идлибе закончится»¹⁵. Российские войска в Сирии в очередной раз окажутся на грани столкновения с турецкими.

Сценарий вооруженной эскалации просматривается довольно отчетливо. Например, российская ПВО может сбить турецкий самолет, а турецкие наземные войска в Идлибе могут попасть под удары российской авиации. Последняя, в свою очередь, может пострадать от турецких боевых самолетов или средств ПВО. Однако какой бы ни оказалась начальная фаза конфликта, за ней, скорее всего, последует:

• закрытие проливов Босфор-Дарданеллы для российских военных кораблей;

• российский ультиматум с требованием открыть проливы, демонстративные военные приготовления в Черноморском бассейне;

• ответный турецкий ультиматум с угрозой уничтожить российский военный контингент в Сирии;

• начало военных действий в случае, если не удастся найти политическое решение конфликта.

Возможность эскалации войны в Сирии определяется тремя факторами. Первый — уязвимость российских баз в Хмеймиме и Тартусе; неспособность дислоцированных там сил противостоять турецким ВВС и ВМС в случае крупномасштабного вооруженного конфликта; критическая зависимость российских сил в Сирии от коммуникаций, проходящих через черноморские проливы или огибающих Европу, которые Россия не может контролировать. Второй — высокая вероятность использования Россией дислоцированной в Крыму бомбардировочной авиации и/или крылатых ракет морского базирования. Это будет означать переход на следующую ступень эскалации, вовлечение в войну США и, возможно, других стран-членов НАТО и неизбежность ответного или упреждающего удара по российским военным объектам в Крыму или на восточном берегу Черного моря. Третий — неспособность России полностью контролировать действия Асада и иранских сил, находящихся в Сирии.

Российские базы, предмет гордости Кремля, слабы и уязвимы. Теоретически в боевых действиях в Восточном Средиземноморье могут принять участие до пяти американских авианосных ударных групп. На практике в Средиземном море обычно находится на ротационной основе авианосная ударная группа в составе авианосца, несущего до 90 боевых самолетов, двух ракетных крейсеров, двух эсминцев, одной-двух атомных подводных лодок и других кораблей. В Роте (Испания) базируется 60-я эскадра ВМС США в составе четырех эсминцев. К этому нужно добавить военно-морские силы и авиацию союзников США по НАТО, а также американские ВВС, дислоцированные в Италии, Турции и на базах в зоне Персидского залива.

С российской стороны этим силам противостоят около 50 самолетов на авиабазе Хмеймим; два-три фрегата, две-три многоцелевые подводные лодки, несколько ракетных корветов, обычно развернутых в Средиземном море. Существенно (например, в два раза) увеличить военно-воздушное присутствие России в Сирии невозможно без масштабного расширения авиабазы в Хмеймиме или строительства еще одного аналогичного объекта. Ни то, ни другое не планируется. Российское военно-морское присутствие вблизи Сирии может быть увеличено в результате переброски дополнительных кораблей Северного, Балтийского и Черноморского флотов. Однако в одном случае корабли должны будут проходить через проливы Босфор-Дарданеллы, в другом — совершать многодневный переход вокруг Европы, находясь на протяжении почти всего пути без воздушного прикрытия. Кроме того, база в Тартусе пока не может принимать крупнотоннажные корабли. Москва намерена модернизировать ее и превратить в полноценную военно-морскую базу, способную обслуживать корабли первого и второго классов.

И последнее. Хотя Асаду удалось с российской помощью выжить, он и его покровители из Москвы и Тегерана контролируют «груду обломков». За исключением узкой прибрежной полосы, населенной алавитами, столичной зоны и курдских районов, не подчиняющихся Дамаску, вся страна лежит в руинах. Разрушены треть жилищного фонда, половина больниц и школ; беженцы и внутренне перемещенные лица составляют почти половину населения подчиняющихся Дамаску районов. В 2018 году эксперты ООН оценили материальные потери Дамаска за годы войны почти в 400 млрд долларов. Эту цифру повторил и Асад. Но есть и заметно большие оценки — до одного триллиона¹⁶. Впрочем, точной суммы сегодня не знает никто. Зато в декабре 2019 года вице-премьер российского правительства Юрий Борисов сообщил, что Россия собирается вложить до полумиллиарда долларов в модернизацию порта Тартус¹⁷. Цель понятна — там должны базироваться крупные боевые корабли. Рубль между тем падает.